Дегенераты. Вырождение элиты - Макс Нордау
С деньгами можно вызвать мятеж, поднять войны, изменить вид Европы, уничтожить старые государства, создать новые; недавно сплотившиеся народы разрознить снова, прежние, по-видимому, умершие нации воззвать к новой жизни.
С деньгами можно из целого государства сделать гигантский театр, где, как неслыханная трагедия или фарс, будут разыгрываться сумасшедшие измышления политиканов-глупцов, дикие законы, фантастические нововведения.
С деньгами можно повторить жизнь Нерона и Цезаря Борджиа. Если только правильно выбрать место действия, то с деньгами можно безнаказанно учинить всякое преступление, всякую гнусность; можно дать простор своей иронии, дурачить все человечество, разыгрывать с ним волшебные сцены, запутывать его в самые неслыханные обманы, околпачивать выдумками вроде первого апреля, – все это можно купить себе деньгами, бесконечным количеством денег.
Но еще ни один миллионер никогда не напал на подобные мысли, ни один никогда не пожелал чего-нибудь великого, могучего, в хорошую или в дурную сторону, для себя или для других, в святом одушевлении или в демонической иронии.
Так и прозябают эти божки, владеющие волшебным жезлом, но попусту держащие его в бессильной руке, как какую-то суповую ложку. Бедняги! Бедняги!
Какая глубокая мысль скрывается в старых легендах, где владельцы и хранители несметных богатств всегда изображаются в вид глупых и злых карликов, или змеями и драконами. Можно подумать, что народ, измышляя эти легенды, хотел символически изобразить психологию миллионеров.
Паразиты искусства
По мере того, как искусство демократизируется, и изучение его становится доступным широким кругам общества, возрастает и число так называемых «любителей искусства». В былые времена изящными искусствами в часы отдыха занимались лишь в высших аристократических кругах. Мы знаем королев, любительниц живописи, королей, отдававшихся в часы отдохновения поэтическому творчеству, герцогов и князей, выставлявших под скромными псевдонимами свои картины. Но в наши дни все пишут, все рисуют, и занятие искусством в широких кругах общества успешно конкурирует со спортом.
Хорошо, если эти любители музыки, живописи и поэзии смотрят на свое занятие искусством, как на развлечение, и благословляют добрую фею, которая, одарив их любовью к искусству и маленькими подражательными способностями, дала им возможность на несколько часов в день уходить от прозы обыденной жизни, от скучных профессиональных забот в царство высших утонченных интересов.
Но беда, если «любитель» возомнить себя талантом и решит посвятить свою жизнь искусству. Он попадает тогда в ряды неудачников, бесплодно убивающих свою жизнь в погоне за славой. Такие пасынки искусства – явление весьма распространенное.
* * *
В сонме фей есть одна злая фея, которая может превратить в проклятие благодатный дар полуталанта. Имя этой феи – честолюбие. Маленький талант в соединении с большим честолюбием – это тяжелый крест для человека.
От маленького скромного дарования честолюбец ждет слишком многого; он злобствует, отчаивается, негодует, если не оправдываются его надежды, и неуспех приписывает всяческим побочным причинам, только не своему собственному бессилию. Честолюбивый полуталант уже не смотрит на свое дарование, как на украшение своей собственной жизни, как на источник возвышенных радостей для себя самого. Он надеется, что труды его, затраченные на разработку дарования, вернутся сторицей; он жаждет богатства, блеска и поклонения.
Но в этом ему отказано судьбой. За что станет вознаграждать его толпа? Она венчает лишь исключительных людей, высоко стоящих над окружающими.
В той стадии культурного развития, которую мы переживаем, способный человек в состоянии научиться всему. Он может выучиться рисовать, может выучиться писать. Таким образом «талант» в широком смысле этого слова может быть приобретен путем изучения и навыка. И наше общество кишит талантами; – из двух человек один непременно талант.
Теперь говорят об «интеллигентном пролетариате», скоро будут говорить о «пролетариате талантов». В наше время диплом уже не дает материального обеспечения, не дает его и талант, если на него смотреть, как на дойную корову. Талант не может быть источником пропитания, он не в состоянии удовлетворить и жадного тщеславия. И потому «пролетариат талантов», наряду с жестокой материальной нуждой, испытывает тяжелые муки уязвленного самолюбия.
Эмиль Золя в своем до сих пор не устаревшем романе «Лувр», изобразил трагедию жизни полуталанта, который гибнет в бесплодных потугах выразить себя в настоящем совершенном художественном произведении. Но у Золя мы видим лишь одну сторону психологии полуталанта. Художник Клод сохранил способность смотреть со стороны на свои произведения. Он видит ту пропасть, которая отделяет его замысел от творческого выполнения. Но обыкновенно полуталант не отдает себе отчета в своем бессилии, не видит недостатков в своих произведениях. Трагедия посредственности, лишенной критического чутья, влюбленной в самое себя, не понимающей, почему ее не признает и не венчает толпа, – эта трагедия еще не написана.
Еще более столетия тому назад Шиллер резюмировал весь вопрос о полуталантах одним лаконическим изречением: «Случайно написав удачное стихотворение на языке, творящем за тебя, неужто ты вообразил себя поэтом?»
То же самое можно сказать и обо всех паразитах искусства. Все увеличивающаяся возможность для человека нашего общества научиться владеть карандашом или обращаться с глиной дает предлог тысячам людей считать себя художниками или скульпторами.
* * *
В литературе судьба полуталантов складывается еще трагичнее. По каталогу Киршнера более 20.000 писателей в лихорадочном волнении со жгучей тоской в сердце протягивают руки к обманчивому призраку славы. Почти каждый из них написал «удачное стихотворение на языке, творящем» за них.
Большинство из этих двадцати тысяч являются авторами новелл, романов и драм посредственного достоинства. Девяносто процентов из них остается неизвестными широкой публике и пользуется почетом лишь в тесном кружке близких людей; они проходят через жизнь с печатью жертвы на челе и в действительности являются жертвами как бы оптического обмана.
Всякое соприкосновение с действительностью наносит тяжелую рану самолюбию таких авторов. Они страдают от успехов других еще острей, чем от своих собственных неудач. Каждую новую книгу в витрине окна, объявление о новой пьесе в газете и библиографическую заметку в журнале о произведении другого автора они принимают за личную обиду.
Постановка на сцене какой-либо драмы, повторное издание какого-либо романа, перевод на иностранный язык чьей-либо книги – все это несправедливость по отношению
