Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин
Накаркали. Нет, поначалу Каролина Матильда кривила носик: «Какого типа этот тип, какой он грубый, корявый, ржавый, просто никакой!»[16] Но вскоре Струэнзе занялся вариоляцией жителей Копенгагена. И принца, сына королевы, тоже привил от оспы, и вполне себе успешно. А видя, как доктор управляется с Кристианом во время вспышек безумия, она поневоле зауважала этого человека. И его сдержанная вежливость, вкупе с уважением и восхищением как внешностью ее величества, ее молодостью (восемнадцать лет ей было тогда), так и ее характером (да-да, и доброй душой тоже) сыграли свою роль – на контрасте с тем небрежением и холодностью, что выказывал законный супруг.
Тут еще и Кристиан невольно подтолкнул события: он заявил, что не пристало Струэнзе по больницам шастать, что лечить он отныне будет только короля, а ежели хочет заняться чем еще – то есть должность королевского чтеца и секретаря кабинета королевы. В общем, создал все условия потенциальным любовникам. И любовная искра между королевой и доктором не преминула проскочить.
На слухи, что ходили при дворе, Кристиан махнул рукой: мол, я за новостями в последнее время совсем не слежу, и кто там у королевы любовник, Струэнзе или прусский король, мне до лампочки. Слышь, медицина? Ты как там – верен мне? Ну и ладно, вот тебе еще должность главы тайного кабинета. Что, хочешь еще и директором по прошениям быть? Да мне не жалко, пусть Госсовет утрется, можешь их вообще распустить.
Вот тут-то доктору масть в руки и пошла. Королева уже носила ребенка (7 июля 1771 года родилась девочка, принцесса Луиза Августа, угадайте, кто отец?) и Иоганна просто обожала. Вместе они лелеяли планы, как им обустроить королевства, тут же писали проекты реформ и, пользуясь правом издавать указы от имени его величества, многие из них протолкнули. Был введен твердый госбюджет; двору было предписано перейти в режим экономии (скромнее, скромнее надо быть!), объявлена свобода печати, запрещены пытки, дворяне лишились ряда привилегий, зато крестьянам были сделаны послабления; был введен запрет на азартные игры; в целях все той же экономии отменили ряд не таких уж важных религиозных праздников… да много чего еще было сделано. Влюбленная пара, увлеченная идеями нарождающейся эпохи Просвещения, словно не видела оттоптанных мозолей, не слышала скрежета зубовного по всему дворцу и не видела, как сгущаются тучи.
Пока Струэнзе на пару с Каролиной Матильдой наслаждались обществом друг друга, перемежая приятное времяпрепровождение с работой над очередной реформой для королевств, Кристиан все глубже уходил в свои бредовые лабиринты. Его убежденность в том, что он – это не он, вернее, не сын покойного Фредерика V, крепла. А заодно множились варианты, чей же он на самом деле. В претендентах на истинных родителей успели побывать и императрица всея Руси, и король всея Сардинии, и какой-то там советник французского парламента, и даже Каролина Матильда.
Во дворце про сумасшествие короля говорили уже в открытую. И мачеха, Юлиана Мария, поняла, что пора действовать. Сколько можно сладкому пирогу власти уплывать у нее из-под носа! И чем ее родной сын Фредерик хуже этого умалишенного недоразумения в короне? Среди придворных живенько сыскались униженные и оскорбленные, с коими повела Юлиана Мария крамольные речи. «Доколе! – восклицала она. – В наших территориальных водах завелась рыба потаскумбрия! А ейный полюбовничек, доктор Струэнзе, беспредел творить изволит! Нет чтобы несчастному нашему Кристиану VII вывих мозга вправить – так ему же некогда, он то из спальни королевы не вылезает, то указы богопротивные и противоправные строчит! Вы, господа, вообще кто – потомки викингов или моржовые причиндалы?»
И вот однажды, поздним зимним вечером 17 января 1772 года, когда во дворце шел костюмированный бал, в спальню Кристиана, уже успевшего принять вечернюю дозу опия и пребывающего в легкой нирване, вломились участники дворцового заговора. Его глуздом двинутое величество решил было, что сейчас, похоже, будут убивать. И испытал огромное облегчение, узнав, что всего-то дел – подписать бумаги на арест доктора и своей не шибко благоверной.
Иоганна Фридриха Струэнзе и его главного сподвижника, графа Эневольда Брандта, тут же схватили и отправили в тюремные камеры, а Каролину Матильду с маленькой дочкой свезли в замок Кронборг – и подальше, и надежнее. Кто знает, как сложилась бы далее ее судьба: датчане уже собирались отправить экс-королеву в изгнание в Северную Ютландию – но Георг III стукнул своим скипетром с нехилым набалдашником по столу и отправил к датским берегам британскую эскадру. Мол, Каролиночку нашу Матильдочку попрошу не обижать! «Да нам, – кривила губу свекровь, – такой курвы-лярвы и даром не надь, и с деньгами не надь!» Сошлись на том, что после развода приданое ей вернут, пенсион назначат и даже королевский титул за ней сохранят. А жить она отныне будет в замке Целле, что в Ганновере. Но дети останутся в Копенгагене. Добравшись в конце октября 1772 года до замка, бывшая королева оставалась там, проводя дни размеренно и внешне спокойно, до мая 1775 года: в мае она заболела скарлатиной и сгорела в несколько дней.
Как вы, наверное, уже догадались, для Струэнзе и его сподвижника все вышло намного хуже. Хотя в целом ожидаемо. Пока Копенгаген (вернее, та его часть, коей пришлись не по нраву введенные реформы) ликовал и пьянствовал, пришедшая к власти оппозиция во главе с мачехой короля и ее сыном, наследным принцем Дании и Норвегии Фредериком (вы уже успели запутаться, который из Фредериков которому является Фредериком?), спешно созвали особую комиссию для расследования преступлений против их величеств. Ну а поскольку Струэнзе особо не запирался, то расследование быстро установило, что да, преступно оскорблял. Словом, делом и разными членами тела. И повинен смерти.
Возможно, Кристиан и переживал за супругу и за доктора где-то в глубине души. Но так глубоко, что внешне и не скажешь. К примеру, подписав ордер на их арест (да-да, той ночью, когда не хватило слабительного), наутро он как ни в чем не бывало отправился в театр. А накануне казни посетил оперу.
Казнь Иоганна Фридриха Струэнзе и Эневольда Брандта состоялась 28 апреля 1772 года и прошла в лучших традициях публичных казней, при большом скоплении жадного
