Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин
Лечили тогда от горячки вдумчиво и отчаянно. Слабительные, кровопускания, кисломолочные продукты, а главное (ну вы в курсе, что similia similibus curantur[15] – небольшие, но регулярные дозы бренди. Как Георг III не повстречал еще и Кондратия – бог весть. Видимо, если больной хочет жить, то медицина бессильна. Но билль на всякий случай в том же году издали: мол, если государь совсем того… неспособен к управлению страной окажется – пусть Шарлотта подбирает упавший штурвал и рулит за него. Свекровь и ее наилепший друг (поговаривали, что даже любовник) лорд Бьют запели было про «онажеребенок» – но им погрозили пальчиком. Правда, Шарлотта в тот год так ничего и не узнала – ни про болезнь мужа, ни про билль. Ну а Георг оправился от приступа, хмыкнул – эк меня заколбасило – и вернулся к своим королевским обязанностям.
Вернувшись к управлению страной, Георг привычно нахмурился на представителей вигов, приласкал представителей тори и поинтересовался: а что, собственно, успело стрястись, пока я болел?
Выяснилось, что в самой старушке Англии все ттт: короля по-прежнему обожает народ; те реформы и нововведения, что он начал, пришлись в кон, рабочие работают, крестьяне крестьянствуют, командующие командуют. Вот только с Америкой неловко вышло. Налог им, видите ли, не понравился. Который? Да тот, что для защиты индейцев от возможного вторжения других стран. Причем сам-то налог не сильно ругали – обиделись, что приняли его тут, в метрополии, а их, за океаном, не спросили. Они поначалу и хотели-то не так много, всего лишь в Парламенте места получить. Ну а уж потом, будучи посланными в пампасы, начали устои шатать, Бостонское чаепитие устраивать, за отделение колоний топить (ну мы-то с вами взрослые люди и понимаем, что все это была лишь верхушка кипы ребе Айсберга). И в 1776 году таки провозгласили себя новой страной – Соединенными Штатами Америки.
«Да они там своего местного дрянного виски перепили! – воскликнул Георг, привычно (по назначению врачей!) поправляя здоровье глотком бренди. – Закусывать же надо!» Словом, императив «души прекрасные порывы!» витал в воздухе задолго до того, как Александр наш Сергеевич излил его на бумагу.
Словом, скучать королю не давали. Мало того что война с бывшей колонией не задалась, так еще и в Лондоне летом 1780 года народ неделю бунтовал, католикам похохотать устраивал. А 2 августа 1786 года на Георга напала прачка с ножом – позже Маргарет Николсон признают сумасшедшей и навсегда поселят в Бедламе. И лишь милая Шарлотта оставалась светом в окошке. Mr and Mrs King – так с улыбкой называли друг друга они. Род Шарлотты, к слову, отличался завидной плодовитостью, и уж она-то предков не посрамила (ну вы помните, пятнадцать детей принес усталый аист). Правда, второй приступ болезни мужа, который она увидела уже воочию, ее сильно напугал.
Произошло это летом 1788 года. Король стал беспокоен, суетлив и многоречив; он мог с пеной у рта (причем в буквальном смысле) вести пространные дискуссии с деревом в саду (отвяньте все, я тут с королем Пруссии разговариваю!); он мог бросить все дела и, устроившись за своим письменным столом, писать некий важный (как ему казалось) документ, состоящий из всего лишь одного, но очень-очень длинного предложения; он мог изводить секретаря, диктуя ему проект речи для Парламента (со связным началом, плавно переходящим в цитирование, а затем и вольную интерпретацию «Дон Кихота», и так почти шестьдесят часов без перерыва); он то и дело начинал беседовать (видимо, дерева ему было мало) с незримыми собеседниками; наконец, всегда отличавшийся умеренностью и строгостью нравов, Георг вдруг стал голышом гоняться за фрейлинами – при этом тургор… хм… турнирного копья – не оставлял сомнений в намерениях.
Короля отловили и снова принялись лечить. Тут, нужно сказать, Георгу не повезло: энтузиазм врачей к концу XVIII века был не в пример выше, чем при том же Генрихе VI. Эпоха Просвещения, как-никак! В покое его никто оставлять не собирался, и его величество отправился на лечение в имение Грейтфорд, где находился частный санаторий для душевнобольных (ну не в Бедлам же, в самом деле, человека класть!). Заведовал им бывший священник Френсис Уиллис. Тут-то карьера Уиллиса и пошла резко в гору. Короля связывали и даже временами выписывали ему целебных люлей, когда он был слишком буен. Королю назначали рвотные и слабительные, купали в ледяных ваннах, делали традиционное кровопускание, катали на вращательном кресле до потери сознания. Когда же буйство стало сходить на нет, его величество отправили на грейтфордские поля: трудиться, трудиться и трудиться – вот залог крепкого психического здоровья, так говаривал Уиллис. Ну а там и обострение прошло. 26 февраля 1789 года доктор написал в своем бюллетене о полном выздоровлении его величества (блажен, кто верует, тепло ему на свете!), получил свой нехилый гонорар и вскоре отправился на гастроли: в Португалии его ждала другая венценосная особа, Мария Безумная. И гонорар побольше: для сравнения – если за время лечения Георга доктору отсыпали полторы тысячи фунтов стерлингов, то за ведение Марии он заломил аж двадцать тысяч. И ведь заплатили…
Ну а Георга ждала королевская работа. Тут ведь ни на миг не расслабишься: во Франции революция в разгаре, в Парламенте бардак и совокупленье падших женщин, в театре какой-то очередной сумасшедший чуть не подстрелил (это был Джеймс Хэдфилд, отставной солдат, коему пригрезилось, будто он спасает мир)… Но ничего, справился. Правда, и организм не молодел, и душевная болезнь (все-таки порфирия, о которой долгое время говорили, как об основной причине помутнения рассудка короля, была тут далеко не на первом месте) никуда не ушла, просто ждала своего часа.
Спустя почти двенадцать лет – было это в 1801 году – приступ сумасшествия повторился. Правда, на сей раз ненадолго, и сыновья Фрэнсиса Уиллиса, Джон и Роберт Дарлинг Уиллисы, даже толком и развернуться-то не успели в своих начинаниях. За ним в 1804 году последовал другой приступ – и тоже с возбуждением, бредом и галлюцинациями.
К 1808 году, когда Англия (вернее, Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии, как она стала величаться) отметила семидесятилетний юбилей его величества, юбиляр заметно сдал – «все рюматизм да головные боли», как выразился один из героев Грибоедова. Плюс катаракта. В 1810 году умерла от туберкулеза любимая младшая дочь Георга, Амелия.
