Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин
На одном из балов, что устраивал дедушка, Георг увидел ее. Саре Леннокс было о ту пору четырнадцать лет. Всего-то? – спросите вы. Ага. Но юная леди непостижимым образом сочетала ангельский лик, романтичность натуры и прагматизм, коему позавидовали бы и много более зрелые девы. Поэтому глазками-то она хлопала, от взглядов наследника смущалась и краснела, но запасной… ну хорошо, не было тогда аэродромов – пусть будет порт – держала в загашнике. Если, мол, не срастется с Георгом, всегда есть лорд Ньюбатл. А Георга стрела Купидона, что мелкий пакостник влепил навскидку, мало что не порвала, как хомячка та капля никотина. Вот он – гений чистой красоты! Вот она, о ком мечталось стыдными ночами! Он ведь так и хотел – жениться по любви! Были встречи – впрочем, слегка разочаровавшие Сарочку. Она-то думала, что Георг подхватит ее, словно ураган, швырнет ее в пучину страсти, обрушится сверху штормовой волной… и что-то там еще про копья и стенобитные орудия – но увы и ах. Принц был робок, по пути в опочивальню заблудился и увел в сады, а там долго показывал, что сажал, чем удобрял, что в итоге выросло. Да, кстати, даже шиповник в ее честь в землю вкопал.
Георг был настроен серьезно. Он отправился к матушке – дескать, нашел я свое счастье и сейчас буду на нем жениться! На ком? – взвилась матушка. На этой, прости господи, Сарочке? Да она же внучка бастарда Карла II, и порода у них вся такая – бастардская! Ты, сыночка, поди, сказок обчитался! Тоже мне, Золушку нашел! Так по тыкве этой Золушке – и пусть зернобобовые сортирует! Вот, кстати, тут недавно письмецо занятное перехватили – погляди, что в нем пишет твоя Сарочка, а главное – кому.
В итоге матушка своего добилась: Георг заметно поубавил свой любовный пыл. А там и правильная невеста сыскалась – аккурат после смерти венценосного дедушки.
В общем, убедила она за компанию с Ньюбатлом Георга. И в те дни в склерознике наследника появилась запись: «Я рожден для счастья или несчастья великой нации… отчего приходится поступаться своими страстями».
Была еще одна попытка окрутить перспективного парнишку – в Священной Римской империи прикинули расклады и предложили кандидатуру Софии Каролины Марии Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Но тут и дедушка встал на дыбы, и матушка носик скривила, да и сам Георг, мелко крестясь, отказался от такого счастья. То ли имечко оказалось непреодолимым лексическим квестом, то ли на портрет глянули – ну не срослось. Кандидатке же достался жених со столь же простым именем – Фридрих III Бранденбург-Байройтский, чем сердце и успокоилось.
А 25 октября 1760 года скоропостижно умер дед: поднялся в 6 утра, испил чашечку горячего шоколада, встал, сделал несколько шагов – и рухнул как подкошенный. Разрыв правого желудочка сердца – вот что нашли при вскрытии.
Внуку же предстояла коронация. И свадьба: негоже такому сокровищу бесхозным и бездетным оставаться. Невесту сыскали аж в бывшей Померании – Софию Шарлотту Мекленбург-Стрелицкую (да-да, тоже можно и не выговорить после ударной дозы виски, но тут уже необходимость била дислексию).
«Ты, девочка, главное, не лезь в политику, как не лезла до того – и все будет хорошо!» – примерно так пояснили семнадцатилетней Шарлотте основы счастливого брака. Ну и посоветовали срочно учить английский. И то была не единственная срочность: очень быстрые сборы в дорогу, не менее стремительный вояж из венд в англы; всего 6 часов на землях Туманного Альбиона – и уже венчание в Королевской капелле Сент-Джеймсского дворца (было это 8 сентября 1761 года). Ну и снова Купидон, стреляющий навскидку, – и ведь опять не промазал, негодник! Этот брак продлится пятьдесят семь лет (поистине – пока смерть не разлучит их), в нем родятся пятнадцать детей, и за все время совместной жизни король ни разу не сходит налево. Пока же юная королева обживалась с супругом в свежеприобретенном Букингем-хаусе (это позже он станет Букингемским дворцом), терпела наезды и наставления свекрови и вычисляла, кто из приставленных слуг на нее стучит. А Георг – уже III своего имени – купался в народной любви. Ну как же – первый за многие-многие годы монарх, который местный, а не пришлый. А это, поверьте, дорогого стоит. Эта любовь сохранится даже в периоды заметных трений с Парламентом и кабинетом министров; она не угаснет и тогда, когда Англия расплюется со своими американскими колониями; она только окрепнет, когда полыхнет во Франции.
А в 1765 году у Георга приключился первый приступ помешательства. Так-то периоды меланхолии были у него и прежде – но обычно им не придавали особого значения и списывали на местный климат: он в Лондоне, знаете ли, такой, если и не суицидальный, то сплин нагоняет в момент. Это потом припомнят, что и суставы-то у его величества с юности опухали, и моча красной бывала, и приступы слабости с потливостью и сердцебиением случались – а толку-то? Король сделался крайне возбужден и беспокоен; он пристально вглядывался в дворцовые зеркала – и не узнавал себя в отражении; он в крайнем беспокойстве выглядывал в окна, а потом огорошил челядь новостью – дескать, крепитесь, дорогие мои: Лондон затоплен, и надо спасаться самим и спасать горожан! Готовьте лодки! А те, кто держал кур, – пусть готовятся покупать уток, ибо утки – вот альтернатива! Ну хорошо, хорошо, про уток забудьте, не говорил Георг про них. Приближенные осторожно выглянули в окна. Пожали плечами: чудит его величество. Улицы сухие; дворецкий клянется, что не врывался в королевский кабинет на гребне волны с фразой «Темза, сир!». И для себя решили, что картина ясная: глубокий запой, белая горячка. Ну с кем не бывает – про особенности местного климата все в курсе, и всяк спасается от сплина, как может. Наверное, и его величеству повстречалась поначалу птичка перепел, а потом и геральдический зверек похметологов в гости заглянул.
А раз так – лучше Шарлотте ничего не говорить, а то, не ровен час, заругает супруга да сама закручинится. Кто их знает, этих померанцев – вдруг за боевую сковородку
