Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов - Яков Моисеевич Миркин
Как это возможно? Служить – и быть чужим? К тому же всю жизнь приготовляясь к смерти? В 22 года, 1868 г. – горловые кровотечения; 1879 г. – «временный паралич языка и верхней части тела»[490]; 1888 г. – «никак не могу добиться ладу с сердцем»; 1906 г. – «у меня бывают дни, когда случается по два припадка»; 1909 г. – «я испытываю такие боли, что кажется, что из сердца мне выдергивают зуб»[491].
Как можно выдержать это без семьи? «Судьба, серьезный взгляд на супружеские отношения, раннее знакомство с жизнью, вечный труд, не оставлявший досуга, – создало то, что я лично одинок»[492].
Кажется, он был сделан из крайностей. Быть либералом, «красным» – и верно служить, достигая высших чинов и наград. Всю жизнь провести в кровотечениях и сердечных припадках – и пережить большинство сверстников. Он ушел в 83 года, в 1927 г. Любить, быть окруженным женщинами – и остаться в одиночестве и без детей. Быть юристом, с мышлением ясным, формальным – и страстным в письме и речах. Толкователь Пушкина, общеизвестный критик, писатель и публицист, доктор права, почетный академик по разряду изящной словесности Императорской академии наук, избранный 8 января 1900 г. вместе с Львом Толстым, Чеховым, Короленко, Вл. Соловьевым. Как это соединить?
Есть ответ: труд. Вечная работа. Служение не государству – обществу. Любовь не к государству – к отечеству. Любовь к своему народу. Любовь к человеку. Безукоризненная нравственность и чувство долга – в помощи, чтобы хоть как-то умиротворить государственную машину. И сделать все возможное – лично, всем, чем можешь, – чтобы внести в общество нравственность, рациональность, должное чувство свободы и самоуважения. Чтобы суд был третьей властью в России, независимой, не безличной, не имеющей обвинительного уклона. «Нравственные начала в уголовном процессе (общие черты судебной этики)» – это ведь его труд[493]. «Иногда приходишь домой из заседания совсем с измученным сердцем, – и редки случаи радости по поводу спасения какого-нибудь несчастливца»[494].
Его тексты захватывают. Десятки очерков и статей, стенограммы речей в суде, письма, редкие по искренности, и сегодня, спустя сто с лишним лет чувствуются образцом стиля, ума и – лучше еще раз сказать – нравственности, доброты. Золотой русский язык. И еще – острые сюжеты. Его «Судебными речами» (1888) «все зачитывались»[495]. Следы его расследований у Достоевского и Толстого. Он был чудесным рассказчиком и, как бы сказали сегодня, «умел дружить».
Может быть, внешность? Верх обаяния? «На мне от рождения лица нет»[496]. Хромой, ковыляющий (случайное происшествие). «Тяжело было наблюдать за старым маленьким человеком, который на костылях передвигался по улице, часто останавливаясь для отдыха». А потом «мы забывали, что перед нами старик… Глядя на него и слушая его образную речь, часто перемежающуюся шутками, острым словом, изображением рассказываемого в лицах (он был прекрасным лицедеем), мы готовы были слушать оратора до бесконечности»[497].
«Обаяние ума – вот в чем заключалась сила Кони»[498]. Главное имущество – мозги.
Скрижали
Суд человечный, суд, охраняющий личное достоинство. Решение суда должно основываться на том, что «представляется логически неизбежным и нравственно обязательным»[499]. В нем должно быть проявление «той разумной человечности, которая составляет один из элементов истинной справедливости»[500]. Судья всегда должен иметь «возможность сказать себе, что ни голос страсти, ни посторонние влияния, ни личные соображения, ни шум и гул общественного возбуждения – ничто не заглушало в нем сокровенного голоса, не изменяло его искреннего убеждения и не свело его с намеченного судейским долгом пути действительного правосудия»[501].
Это именно тот суд, который нам нужен.
Как вытерпеть
Как жить высокому чиновнику – чужому среди своих – в эпоху погромов и смертных казней? «Свобода совести русского человека по-прежнему опутана кандалами, и по-прежнему смертная казнь раскинула свое окровавленное крыло над всеми, даже и некровавыми, попытками негодующей души добиться лучшей участи для своей несчастной родины»[502]. «Во второй половине XIX века ежегодно казнили от 10 до 50 человек. Количество приговоренных к смертной казни увеличилось в 5—10 раз в начале XX века»[503].
А как жить при красном терроре – человеку, судье, признанному Дон Кихотом? Жертв – по меньшей мере десятки тысяч.
Кони ответил «хождением в народ». Публичным просвещением (больше 1000 лекций в 1918–1927 гг.). Честной попыткой нести культуру, искусство мышления, нравственность, высокую юридическую технику. Власти даже помогали (Луначарский). Единожды обыскан ЧК, арестован – но только на ночь. «Рабом ни отдельных лиц, ни толпы я никогда не был, работаю не покладая рук и не давая отдыха своему живому слову и в восемьдесят лет» (1924)[504].
Это – урок. Как в самую жестокую пору уйти от вертикалей, работая ради тех, кто сохранит культуру. Удерживать свет. Делать единственно возможное во времена жестокостей – публично говорить об этике, о суде – о третьей власти, которая все равно, рано или поздно, возникнет.
Счастливый, в общем-то, человек, ни в чем себе не изменивший. Пример, как не запятнаться, сделав карьеру. Как быть нужным и через 100 лет, чтобы можно было открыть том и начать хотя бы с этих слов: «Правительство всегда смотрело на меня как на только терпимого в рядах государственных слуг человека, пользуясь моими дарованиями и знаниями и моим тяжким трудом и видя во мне нечто вроде Дон Кихота, который добровольно несет иго чиновника… Но общество относится ко мне иначе. Оно понимает мое служение родине и с полным доверием обращает ко мне взоры, считая меня носителем нравственных начал. И в настоящее смутное и тревожное время оно ждет от меня слова»[505]. Его слово случилось. Нам и сейчас нужно такое слово – чтобы жить. Сложные времена никогда не переводятся в России.
Что еще почитать
У автора.
Миркин Я. Правила неосторожного обращения с государством. М.: АСТ, 2020.
• Спасать. Короленко. С. 211–216.
• Диктатор сердца. Лорис Меликов. С. 148–149.
• Уйти с достоинством. Валуев. С. 150–151.
• Последний фельдмаршал. Милютин. С. 152.
• Осторожно менять. Гейден. С. 208.
• Учить. Ковалевский. С. 209–211.
П. Клее
Замри
Оцепенев
Быть выгнанным, лишиться всего – и замереть, оцепенеть на годы, уйти куда-то в недра страны, лишь бы тебя не видели, и даже лишиться возможности бросить взгляд на те места, где ты был, на свой дом, на свое имущество. Так было – но, главное, ты замер и сможешь прожить свой век, став ничем, уйдя с поверхности вещей и дел.
А если ты не замер – тогда прогнись. Донеси на
