Ольга Гордеева - Измененные состояния сознания и культура: хрестоматия
Но как много могли бы мы узнать, если бы инициируемый из Элевсина заговорил? Возможно, только детали его переживаний, в то время как тайна тайн, сама природа галлюциногена, возможно, была бы тщательно скрыта иерофантом и его наследниками. Элевсинский культ, согласно Джорджу Милонасу, процветал на протяжении около 2 тыс. лет, не прерываясь [2, 285]. В галлюциногенах, что бы они собой не представляли, по–видимому, никогда не было нужды. Их влияние на инициируемых было, насколько мы можем судить, сходным с последствиями приема в надлежащей дозировке пейотля*, ололиуки*, галлюциногенных грибов Мексики. Растения, химически близкие к мексиканским галлюциногенам, могут процветать в бассейне Эгейского моря, а их необычные качества – оставаться все еще скрытыми от нас. В настоящее время я склонен думать, что элевсинский напиток не содержал сока мухомора, произрастающего в лесном поясе Евразии, – сомы арийцев. Мухомор по–разному действует на человеческий организм: существует период патологической сонливости, а затем – стадия, на которой принявший стимулируется к совершению подвигов физической выносливости, о которой известно и в Сибири, и в гимнах Ригведы*. У нас нет ни малейшего намека, каковы были эффекты элевсинского напитка. Химия мухомора иная, чем химия мексиканских растений.
Теперь, когда мы безуспешно пытаемся контролировать наркотическую зависимость в современном мире, позвольте нам обратиться к нашим «примитивным» родственникам, чтобы посмотреть, как они справлялись с опасностями, свойственными всем галлюциногенам. Среди арийцев только брахманы* были посвящены в тайну сомы; они одни знали, как она готовится и принимается. Точно так же в Сибири у вогулов существовало строгое табу на прием мухоморов: считалось, только шаман и его помощник могут потреблять грибы безнаказанно, все остальные от грибов, конечно, умрут. В Греции вообще инициируемые посещали празднование в Элевсине только один раз в жизни, лишь немногим разрешали возвратиться второй раз на следующий год. В Мексике шаманы (курандерос) и их преемники знают, какие растения являются галлюциногенными. В стране масатеков курандерос определяют дозу, которую человек примет. За все время моего пребывания в Мексике меня постоянно предупреждали, что божественные грибы muy delicados («очень опасны»), и их потребление ограничено многими табу, различающимися в разных деревнях (некоторые табу весьма неудобны и произвольны). Как я уже говорил выше, у индейцев нет зависимости от растений, с которыми они обращаются с уважением, и я знал некоторых индейцев, которые, будучи алкоголиками, принимали грибы только однажды в жизни. Они говорили о грибах с почтением, но не стремились к повторному их принятию. В течение ночной сессии курандеро (или курандера) внимательно наблюдает за теми, кто принял галлюциноген, и быстро действует при появлении признаков расстройства. Информаторы рассказывали, что человек не имеет права покинуть дом (хижину с одной комнатой) при каких бы то ни было обстоятельствах, пока продолжается действие растения. При этом всегда остаются один–два человека, не принявших галлюциноген, которые охраняют участвующих в церемонии от любых вмешательств извне и… изнутри. Впоследствии те из участников, кто во время церемонии шептался между собой, меняли показания о событиях данной ночи. Почти все, кто разделил с сообществом чувство единства, близости с другими, провели вместе незабываемые часы.
Было бы ошибкой утверждать, что только галлюциногены (где бы они ни были найдены в природе) вызывают видения и экстаз. Ясно, что некоторые поэты и пророки, многие мистики и отшельники (особенно в Индии), по–видимому, наслаждаются экстатическими видениями, которые отвечают требованиям древних мистерий и являются копией вызванного грибами восторженного изумления в Мексике. Я не утверждаю, что Святой Джон из Патмоса ел грибы, чтобы написать Книгу Откровения. И все же последовательность образов в его видении, таких ярких, хотя и фантасмагоричних, означает для меня то, что он был в состоянии, идентичном «грибному». (…)
Преимущество гриба заключается в том, что он предполагает многое (если не все) из богатства данного состояния, но без мучительных страданий У. Блейка и Св. Джона. Он позволяет Вам видеть более ясно, чем может увидеть бренный глаз смертного, перспективы за горизонтами этой жизни, позволяет путешествовать назад и вперед во времени, входить в другие пласты существования и даже (как говорят индейцы) познать Бога. Неудивительно, что на ваши эмоции оказывается глубокое воздействие, и Вы чувствуете, что нерасторжимые узы соединяют Вас с другими, кто разделил с Вами это священное изумление. Все, что Вы видите в течение этой ночи, обретает изначальное качество: пейзаж, строения, скульптуры, животные – они выглядят, как если бы только что прибыли из мастерской Бога. Эта новизна всего – как если бы мир только что возник – поражает и трогает Вас своей красотой. Естественно, что случившееся с Вами кажется преисполненным значимости, по сравнению с которой обычные повседневные события выглядят тривиальными. Эта непосредственность видения побуждает Вас сказать себе: «Сейчас я вижу впервые, вижу непосредственно, не так, как видят глаза смертных». (Платон говорил, что за пределами этого бренного и несовершенного земного мира лежит идеальный мир архетипов, где неизменно пребывают изначальные, истинные, прекрасные образцы вещей. Поэты и философы тысячелетиями обдумывали и обсуждали его теорию. Для меня ясно, где Платон обнаружил свои идеи; также это было ясно и его современникам. Платон выпил напиток в Храме Элевсина и провел ночь, созерцая великое видение.)
И все время, пока Вы видите эти вещи, жрица поет негромко, но властно. Индейцы известны тем, что не демонстрируют своих чувств, – за исключением данных случаев. В одну ночь моя курандера посвятила внимание своему семнадцатилетнему сыну, который, по–видимому, был умственно отсталым. Она пела по нему так, как если бы ее пение было погребальной песнью всех матерей мира с начала времен, Плачем Скорбящей Матери, безыскусным, без чувства неловкости из–за присутствия чужих, без умалчивания, ее обнаженная душа обращалась к Божьей Матери.
Пение хорошо, но под влиянием гриба Вам кажется, что оно – бесконечно нежное и сладкое. Это – как если бы Вы его слушали ухом вашего разума, очищенным от всего лишнего. Вы лежите на petate, или циновке (а если достаточно предусмотрительны – то на надувном матрасе и в спальном мешке). Темно, поскольку все огни погашены, остаются лишь несколько тлеющих угольков среди камней на полу и ладан в черепке. И это – все, так как соломенная хижина обычно располагается в некотором отдалении от деревни. В темноте и тишине голос парит над хижиной, то перемещаясь от Ваших ног к самым ушам, то уходя далеко, то раздаваясь под Вами, производя странное впечатление чревовещания. Грибы также вызывают эту иллюзию. Каждый переживает это, как и любой представитель сибирских народов, съев Amanita muscaria и находясь под действием заклинаний шаманов, демонстрирующих, как они это умеют, удивительную ловкость с чревовещательным барабанным боем. Аналогичное я слышал и в Мексике, когда шаманка производила крайне сложные ударные звуки; руками она била по своей груди, бедрам, лбу, рукам, вызывая каждый раз различное звучание, сохраняя запутанный ритм и модулируя, даже синкопируя, удары. Ваше тело лежит в темноте, тяжелое как свинец, но ваш дух, как кажется, покинул хижину и парит высоко, путешествуя со скоростью мысли во времени и пространстве, сопровождаемый пением шамана и восклицаниями его ритмичного пения. То, что Вы видите, и то, что Вы слышите, появляются как нечто единое: музыка принимает гармоничные формы и цвета, придавая визуальную форму ее гармониям, и то, что Вы видите, принимает модальность музыки – музыки сфер. «Где существует бо льшая конкуренция между видением и слушанием?» Насколько уместным для мексиканского переживания оказывается риторический вопрос древнего грека! Одинаково задействованными оказываются все ваши чувства: дымок сигареты, с которой Вы иногда ночью снимаете напряжение, пахнет так, как не пахла прежде никакая сигарета; стакан простой воды оказывается несравнимо лучше, чем бокал шампанского.
В другом месте я однажды написал, что в «грибном» состоянии человек парит в пространстве, невидимый и бестелесный; будучи освобожденным от телесной оболочки оком, видит все, но его нельзя увидеть. По правде говоря, он дает свободу своим пяти чувствам, и тогда чувствительность и осведомленность достигают максимальной степени выраженности во всех модальностях, все чувства сливаются друг с другом самым странным образом, до тех пор, пока, не достигнув крайней степени пассивности, человек не становится чистым, бесконечно чувствительным рецептором в отношении ощущений. Вы, будучи чужаком, волей–неволей станете только рецептором. Но масатекские информаторы выступают и как участники наряду с курандерой в импровизированной религиозной беседе. Слова курандеры вызывают у них непосредственные реакции, которые поддерживают совершенную гармонию с нею и друг с другом, приводя к тихому, перемежающемуся скандированию–антифону (то есть восклицания курандеры и участников поочередно сменяют друг друга. – Примеч. ред.). Это – существенный элемент успешной церемонии, и нельзя пережить полный эффект гриба, обусловленный его ролью в индейском сообществе, без посещения такого собрания в одиночку или с одним–двумя такими же чужаками.
