Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд

умственном развитии. Теперь предположим, что такого рода сгущения (в том виде, в каком они служат технике остроумия) возникают автоматически, без преднамеренности, в ходе мыслительного процесса в бессознательном. Не развертываются ли перед нами два различных объяснения одного и того же факта, которые только мнятся несовместимыми друг с другом? Думаю, что нет. Это, конечно, два различных объяснения, которые должны быть согласованы друг с другом, раз они не противоречат одно другому. Они чужды друг другу; если мы установим между ними какую-либо связь, то этим будет сделан, полагаю, немалый шаг вперед в нашем познании. Эти сгущения суть источник удовольствия, и данное утверждение вполне согласуется с предположением, что они без труда находят в бессознательном условия для своего возникновения. Мы обнаруживаем мотивировку для погружения в бессознательное в том обстоятельстве, что там как бы само собой производится сгущение, которое доставляет удовольствие и которое требуется шутке. Два других факта, на первый взгляд будто бы совершенно самостоятельных и совмещаемых лишь по нежелательной случайности, при более внимательном изучении тоже оказываются тесно связанными – даже фактически тождественными. Я имею в виду оба положения, согласно которым остроумие может, с одной стороны, производить доставляющие удовольствие сгущения в ходе развития на ступени игры (в детстве разума), а с другой стороны, совершает тот же самый процесс на высшей ступени развития, погружая мысль в бессознательное. Инфантильное – источник бессознательного, а к бессознательному мышлению относятся лишь те процессы, которые протекают в раннем детстве. Мысль, которая погружается в бессознательное, чтобы создать шутку, отыскивает там обрывок былой игры в слова. Мышление на миг снова становится детским, чтобы тем самым вновь завладеть детским источником удовольствия. Если это еще не доказано в психологии неврозов, то изучение остроумия должно убедить, что причудливая бессознательная обработка есть не что иное, как инфантильный тип мыслительной работы. Вот только у ребенка не очень-то просто уловить это инфантильное мышление с его особенностями, сохранившимися в бессознательном взрослого, так как оно в большинстве случаев исправляется, так сказать, in statu nascendi (в зачаточном состоянии). Но все же в целом ряде случаев его удается выявить, и тогда мы всякий раз смеемся над «детской глупостью». Каждое открытие бессознательного вообще воздействует на нас как «комическое»[139].

Легче понять характерные черты этих бессознательных мыслительных процессов на примере суждений больных при некоторых психических расстройствах. Почти наверняка получится (как давным-давно указывал Гризингер[140]) истолковать бред душевнобольных и расценить его как связные сообщения, если не предъявлять требований сознательного мышления и использовать те же методы, что и при работе со сновидениями[141]. В свое время мы подтвердили, что имеет место «возвращение к эмбриональной позиции душевной жизни в сновидении» (см. «Толкование сновидений. – Ред.).

Мы обсудили в связи с процессами сгущения значение аналогии между остроумием и сновидением столь подробно, что в последующем сможем излагать свои мысли короче. Мы знаем, что смещение при работе сновидения указывает на воздействие цензуры сознательного мышления, и, соответственно, встретив смещение среди технических приемов остроумия, будем склонны предположить, что при создании шуток тоже проявляется некая сдерживающая сила. Нам известно, что так и вправду происходит в большинстве случаев. Стремление получить в шутке прежнее удовольствие от бессмыслицы или от игры словами встречает при нормальном состоянии психики задержку в виде протеста критического разума, причем ее приходится преодолевать всякий раз при каждой новой шутке. Но в том способе, каким работа остроумия разрешает эту задачу, проявляется принципиальное различие между остроумием и сновидением. В работе сновидения все осуществляется регулярно, путем смещения, или выбора представлений, в достаточной мере удаленных от тех, которым цензура ставит препятствие, но которые все же суть производные от тех же мыслей и принимают на себя всю энергию отвергнутых посредством полного переноса. Поэтому смещения всегда присутствуют в сновидениях и охватывают широкие области.

К смещениям следует относить не только уклонение от хода мыслей, но и все виды непрямого отображения, в особенности замену важного, но предосудительного элемента безразличным или безобидным с точки зрения цензуры, как бы отдаленным намеком на первый элемент; также замену символикой, сравнением или малой подробностью. Нельзя отрицать, что частично это непрямое отображение производится уже в предсознательных мыслях сновидения; таковы, например, представления через символизацию и сравнение, ибо в противном случае мысль вообще не преодолела бы стадию подсознательного выражения. Непрямые отображения такого рода и аллюзии, отношение которых к предмету отображения легко раскрывается, суть также позволительные и широко применяемые приемы выражения в нашем сознательном мышлении. Но работа сновидения преувеличивает до бесконечности применение этих приемов. Под давлением цензуры всякая связь оказывается достаточной для замены на аллюзию, допускается смещение с одного элемента на любой другой. Особенно поразительна и показательна для работы сновидения подмена внутренних ассоциаций (сходство, причинная связь и т. д.) так называемыми внешними (одновременность, смежность в пространстве, созвучие).

Все эти приемы смещения являются вместе с тем и техническими приемами остроумия, но при этом они в большинстве случаев соблюдают границы, отведенные их применению в сознательном мышлении. Смещение может вообще отсутствовать, пусть шутке предстоит по необходимости преодолеть задержку. Это второстепенное значение смещения при работе остроумия становится понятным, если вспомнить, что в распоряжении остроумия обычно имеется другой технический прием, с помощью которого оно справляется задержками. К тому же мы не нашли ничего более характерного для воображения, чем этот технический прием. Шутка не ищет компромиссов, в отличие от сновидения, и не избегает задержек. Зато она сохраняет в неизмененном виде игру словами или бессмыслицу. Но шутка ограничивается выбором таких случаев, в которых игра слов или бессмыслица может все-таки оказаться допустимой (забава) или глубокомысленной (острота) из-за множественности толкования слов и разнообразия мыслительных отношений. Главное отличие шуток от всех прочих психических образований состоит в этой двойственности и «двуличности»; по крайней мере с этой стороны классические авторы ближе всего подошли к познанию остроумия, подчеркивая наличие «смысла в бессмыслице».

При полном преобладании этого технического приема, направленного на преодоление задержки для шуток, может показаться вообще излишним применение в отдельных случаях техники смещения. Но некоторые разновидности этой техники сохраняют ценность для шуток в качестве целей и источников удовольствия (скажем, смещение как таковое – отклонение хода мыслей – разделяет, конечно, природу бессмыслицы). С другой стороны, не следует забывать, что высшая ступень остроумия, или тенденциозная острота, часто должна преодолевать задержки двоякого рода, противодействующие ей самой и ее намерению, а аллюзии и смещения могут способствовать выполнению этой задачи.

Частое, ничем не сдерживаемое применение непрямого отображения, смещений и в особенности аллюзий в работе сновидения имеет следствие, о