Анатолий Протопопов - Инстинкты человека
С позиций срочности поведения достаточно внятно объясняются очень многие, казалось бы, нелогичные особенности поведения. Например, при предпочтении краткосрочности, «как-нибудь прорваться» будет предпочитаться прокладыванию надёжного пути, даже если на «прорыв» будет потрачено больше энергии и ресурсов; раскладыванию по полочкам будет предпочитается сваливание в общую кучу: «некогда». Очень важным для нашей темы случаем краткосрочности является та или иная форма безвозмездной эксплуатации ближнего: воровство, грабёж, обман, или принуждение. В самом деле: отнять (или обжулить), если есть силы и ловкость, это гораздо быстрее, чем посеять, и ждать, когда вырастет. Хотя не всегда легче, а часто и рискованнее. Но зато эффект гораздо нагляднее, и не требует далёкого прогноза: было у тебя — стало у меня. И все дела… И кстати, возникновение долгосрочности мышления может быть одним из ключей к разгадке феномена «неолитической революции» — переходу от сугубо потребляющей экономики к производящей: формально-экономические резоны для такого перехода довольно спорны и не очень убедительны. Особенно — если сопоставить это экономическое давление с извечным давлением краткосрочности. Давление краткосрочности универсально и всеобще для всей биосферы. И опять же — при всех минусах краткосрочного поведения, его отнюдь не следует уподоблять некоему «вселенскому злу» как фактически сакральной сущности. Это не «зло», а бесстрастный закон природы, отражающий свойство необратимости времени. Необратимое время делает предсказания будущего крайне трудными и ненадёжными — в этих условиях оправданность краткосрочного поведения вполне доказуема, причём математически. Мы уже приводили этот вывод теории принятия решений, но он заслуживает повторения: «упущенная выгода (позже) предпочтительнее реализованного проигрыша (сейчас)».
Но сама по себе краткосрочность — это не инстинкт. Это поведенческий принцип, на базе которого сформировалось множество инстинктов и прочих врождённых поведенческих паттернов. Выше мы много говорили об этом; к сказанному можно добавить, например, аддиктивное поведение. Это поведение заключается, чаще всего, в настойчивом сознательном самообмане различного рода (например, употреблении дурманящих средств, практикующимся, кстати, всеми культурами людей и очень многими видами животных — вплоть до слонов). Аддиктивность — ярчайше выраженная краткосрочность: добиться «счастья» как можно проще и быстрее. Не строить себе хороший дом, а как-нибудь убедить себя в том, что тебе и так хорошо. Особенно забавно выглядит такой самообман в исполнении какого-нибудь деспотического автократа, требующего от подчинённых только хороших новостей, и искренне полагающего иные новости «очернительством» его замечательного правления. И когда выясняется, что вражеская разведка владеет более точной информацией, чем сам правитель, исправить что-либо бывает поздно.
Разумеется, о математически доказанной оправданности конкретно такого поведения здесь нет и речи, но, как мы уже неоднократно говорили, врождённое поведение, и даже ЭСС, не обязаны быть адаптивно оправданными: это равнодействующая всех действующих давлений и противодавлений, и адаптивная оправданность — лишь одно из них.
Заключение
В заключение хочется отметить, что мы вполне осознаём неполноту и несовершенство предложенной системы. В качестве оправдания мы можем сказать, что несовершенная классификация лучше, чем её полное отсутствие. И даже ошибочная классификация может принести пользу — хотя бы как иллюстрация того, куда идти не надо, сужающая число вариантов поиска правильного пути. Невысказанное мнение обсуждению не подлежит: обсуждение истинности или ложности подразумеваемого мнения — есть схоластика в худшем смысле этого слова. Конструктивно обсуждать можно лишь то, что высказано и представлено на всеобщее обозрение.
В настоящий момент науки о поведении человека напоминают, в лучшем случае, хаотичную химию 19-го века. До открытия Менделеевым периодического закона различные химические элементы были описаны весьма сумбурно, существование какой-то их взаимосвязанности было непонятным, и уж во всяком случае — неочевидным. Но возможно, что это даже чересчур лестное сравнение: всё-таки в той химии имелось определённое количество более-менее общепризнанных стержневых принципов и концепций, хотя бы сами химические элементы. В науках о поведении даже этого нет. Есть огромная масса исследований отдельных поведенческих нюансов, совершенно непонятно какого уровня и какой взаимосвязанности: что тут аналог химического элемента или биологического вида? Что здесь поведение более высокого порядка? Для науки такое положение дел совершенно неприемлемо: уважающая себя наука начинается с классификации.
Не исключено, что такая задержка с классификацией обусловлена мощным, более идеологическим давлением, о котором мы много говорили в книге. Но, тем не менее, пора…
Не претендуя на славу Дмитрия Ивановича, мы, тем не менее, надеемся, что наша работа хоть в небольшой степени поможет упорядочить эту неразбериху, и внесет свой скромный вклад в появление полноценного описания «Великого парламента инстинктов» человека.
Закончить же нашу книгу хочется очень меткой цитатой из только что увидевшей свет книги Александра Маркова «Эволюция человека» [54]:
Наука не убивает душу. Она ее открывает … А еще — берёт её за ручку и выводит из детского сада со сказочными картинками на стенах в огромный и прекрасный мир реальности.
Хочется верить, что наша книга, не менее, чем замечательный двухтомник Маркова, поможет нашему читателю выйти из сказочного мира самоиллюзий в реальный мир правды о себе самом…