Анатолий Протопопов - Инстинкты человека
Мировоззрением, спокойно принимающим ту или иную иррациональность (реально наблюдающуюся или вымышленную) окружающего мира, и принимающим её «как есть», без серьёзных попыток рационализации. Ну или рационализации, но максимально «простой». Частный, но важный случай иррациональности мышления — религиозность и суеверность (как и вообще идеализм), однако проявления иррациональности мышления этим отнюдь не ограничиваются.
Предпочтением краткосрочных и локальных целей долгосрочным и глобальным. В частности, высокопримативные люди гораздо более склонны к так называемому «аддиктивному поведению» о котором мы расскажем чуть ниже.
Низкопримативный же человек, будучи не чужд эмоций как таковых, в практических поступках более руководствуется бесстрастными расчётами и долгосрочными планами.
Понятно, что очень высока примативность у маленьких детей, что естественно объясняется незрелостью их мозга. С возрастом примативность снижается, но отнюдь не до нуля, и у всех в разной степени. И более того — в пожилом возрасте, по мере возрастного угасания высших мозговых функций (идущего, как известно, в порядке, примерно обратном развитию), примативность может повышаться, что в частности выражается в росте вероятности к концу жизни «созреть и прийти к Богу». Хотя правильнее здесь, видимо, говорить о «перезревании». Это, разумеется, не единственная причина такого «прихода», и возможно, не главная. Но и она тоже…
Высокая примативность вполне сочетаема с высокоинтеллектуальными знаниями и навыками. Такой человек вполне может например, владеть интегральным исчислением, разбираться в нюансах философии Канта, устройстве компьютеров и космических кораблей, но при этом спокойно верить во что-то сверхъестественное. И вообще, примативность — это не столько НЕСПОСОБНОСТЬ к, например, долгосрочным прогнозам, сколько «НЕЛЮБОВЬ» к этому занятию, и НЕДОВЕРИЕ прогнозам такого рода, даже собственным. То есть — примативность ни в коем случае не характеризуется пресловутым «уровнем интеллекта», в лице образовательного статуса — уж подавно — не знаменитым коэффициентом IQ, предложенным Исааком Айзенком. Ведь этот тест фактически измеряет у человека способность быстро решать короткие искусственные задачи, для чего требуется очень специфическая смекалка, но не интеллект в его высшем понимании. Есть на этот счёт меткая шутка, что этот тест измеряет лишь способности к решению этого теста… Умение решать в уме системы дифференциальных уравнений, как и прочие высоконаучные знания — вовсе не гарантия, что в большинстве житейских ситуациях этот человек не будет вести себя инстинктивно — то есть, не будет демонстрировать высокую примативность.
Cрочность как норма жизни
Мы надеемся, что наш уважаемый читатель уже достаточно проникся значимостью концепции кратко- и долгосрочности поведенческих целей — как для понимания замысла книги, так и для понимания поведения вообще. Однако мы полагаем нужным добавить к этому пониманию ещё немного деталей.
В первой части книги мы привели в качестве аналогии курицу, несущую золотые яйца. Этот простой пример иллюстрирует альтернативу, стоящую лишь перед одним индивидом; в реальной жизни чаще приходится иметь дело с более замысловатыми комбинациями, в которых достижении долгосрочного успеха возможно лишь при скоординированной и взаимоуступчивой деятельности многих участников. Эта проблема намного серьёзнее, и даже имеет особое название — «tragedy of commons» [51] — трагедия конфликта частных интересов и общих. Например, обществу в целом выгодны высокие зарплаты работников — тем самым поддерживается высокий платёжеспособный спрос, и следовательно — высокая экономическая активность, полезная для всех и каждого. Но отдельно взятому предпринимателю выгоднее платить работникам поменьше, а в идеале — вообще ничего: ведь это повышает его прибыль! Но если все люди будут работать задаром, то они не смогут ничего и покупать! Куда девать произведённый продукт? Раздавать — тоже задаром? Но кто будет работать, если всё задаром? Экспортировать в места с иными порядками? Но тем мы разорим экономику этих мест (там ведь себестоимость выше), и скоро им тоже нечем будет платить. И такие «ловушки краткосрочности» не ограничиваются экономикой в её узком понимании; неразумные живые существа тоже сталкиваются с подобными ситуациями сплошь и рядом. Например, при ограниченности ресурсов выгоднее ограничивать общую плодовитость, но конкретно каждой особи выгодно поступать наоборот, оставляя своему соседу высокую честь самопожертвования ради процветания будущих поколений всего вида; примеры можно продолжать.
Кажется очевидным, что долгосрочное поведение может быть успешным только тогда, когда его исполнитель обладает достаточно развитыми способностями к обработке информации (интеллектом в его глубоком смысле), позволяющими ему моделировать в сознании окружающий мир, и строить достаточно успешные прогнозы на сколько-то отдалённое будущее. Однако это не совсем так. Биологическая эволюция вовсе не требует и не предполагает у своих субъектов каких-то проблесков разума, тем не менее — её детища выглядят как результат стремления к очень долгосрочным целям! Достигается это очень длинной серией огромного числа краткосрочных актов, хаотически отклоняющихся от краткосрочного оптимума, с возможностью запоминать промежуточные результаты, сами по себе, не обязательно оптимальные, и использовать их как базу для следующих шагов. В этом — сама суть эволюции посредством естественного отбора.
В реальном поведении такая «неразумная» долгосрочность возможна лишь в форме каких-то жёстких, изначально «нащупанных наугад» шаблонов: это либо врождённое поведение (инстинкты и рефлексы), либо несложные условные рефлексы. В человеческой культуре такие шаблоны широко представлены всевозможными устоявшимися ритуалами, традициями и религиозными догмами, выработанными человеческой культурой примерно так же, как естественный отбор оттачивает совершенство своих творений — т. е. методом проб и ошибок, с запоминанием промежуточных результатов, служащих базой последующих шагов. Да, да — нравственные догматы всевозможных вероучений в своей основе вполне материалистичны: в слабо интеллектуальной среде общественно-полезные долгосрочные стратегии поведения, выраженные в жёстких, не предполагающих обдумывания, а тем паче — критики, законах и заповедях, гораздо более эффективны, чем воззвания к здравому смыслу. И зачастую не просто эффективны, но и единственно возможны — когда индивид, сам по себе, способен лишь к краткосрочному поведению. Но механическое следование правилам, ниспосланным кем-то вышестоящим — это как раз краткосрочное поведение! Остаётся лишь нацелить эти правила на долгосрочные цели… И действительно: поведение, которое мы называем «нравственным», и незаслуженно ассоциируемым многими с Богом — «не убий», «не кради», «не лги» (и т. п.) — есть долгосрочное поведение; иными словами — поведение, ориентированное на долгосрочный успех всего социума (а через него, позже — и каждого индивида), пусть даже и ценой отказа от сиюминутной выгоды отдельных его членов. Противоположное же поведение — «аморальное», «безнравственное», «беспринципное» (и т. п.) — это поведение стремления к сиюминутному благу (или его иллюзии) для отдельных индивидов, хотя и ценой неадекватно больших потерь для всех остальных. Нравственное поведение выгодно! В том числе — и в смысле презренной материи. Но чтобы увидеть эту выгоду, нужен широкий и проницательный взгляд орла, а не озабоченный «червем насущным» взгляд клуши. И если самому глядеть по-орлиному не получается, то остаётся лишь довериться одному из орлов — рискуя быть им съеденным…
Но вообще-то, для истинно долгосрочного поведения действительно нужен интеллект — как способность к сколько-то надёжному прогнозу в данных условиях. В то же время, надёжность прогноза — функция не только силы интеллекта, но и степени непредсказуемости ситуации: в тех ситуациях, когда долгосрочное поведение объективно невозможно при любом уровне интеллекта, краткосрочное, ну или умеренно среднесрочное поведение становится единственно целесообразным. Одной из таких ситуаций может быть предпочтение краткосрочных целей большей частью группы: если все лезут без очереди, то единственный путь хотя бы с какой-то вероятностью получить желаемое — действовать как все, т. е. краткосрочно. Иначе вероятность эта снижается до бесконечно малых величин; если воруют все, то жить не воруя (пусть даже у вора), крайне невыгодно — настолько, что ни о какой победе в житейской конкуренции не может быть и речи. С волками жить — по-волчьи выть… Впрочем, вариантов таких ситуаций много, и обусловлены они бывают очень многими причинам. Например, наличие эффективных механизмов «противодействия мошенникам» существенно меняет баланс выгод: выгодность долгосрочности сильно повышается даже в этих условиях. Наличие горизонтально-консолидированных социальных структур без этого просто невозможно.
