Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Анна Моц
Эмбер бросила школу в 16 лет. После этого их взаимодействие с Кори становилось все более скоординированным. Эмбер устроилась помощницей на полставки в местный клуб отдыха Playscheme. Там она обрела определенную ответственность и авторитет. Кори этим воспользовался. Он пригрозил, что их «отношениям» придет конец или он донесет на нее, если она не продолжит присылать ему все больше и больше откровенных фотографий детей. Манипуляция подкрепилась похвалой за умение завоевывать детское доверие. Позже Эмбер пошла помощницей в ясли и стала работать с детьми трех-четырех лет. Она отправила Кори снимки двух полуголых детей.
Они были среди фотографий, которые Шейн нашел в ее ноутбуке и которые в итоге привели к осуждению девушки за хранение непристойных изображений детей. Эмбер везде пользовалась своей ролью доверенной няни для получения доступа к жертвам. Как и в случае многих других секс-преступниц, ее жертвы были младше тех, кого обычно преследуют мужчины, хотя ее дочь уже почти достигла возраста, в котором Кори впервые применил к Эмбер насилие. Девушка ощущала себя в ловушке из-за сочетания угроз Кори и собственных импульсов. Ей нравилось ощущение власти, которое давала способность контролировать и использовать уязвимых детей. В то же время сама Эмбер цеплялась за брата как за единственного человека, постоянно проявляющего заботу и ласку. Ее ужасное насилие над детьми, которых ей доверили, полностью переплелось с самыми ценными отношениями в ее жизни. Она слишком боялась выбраться из системы, в которую Кори ее заманил, и стала слишком зависима от редкого чувства власти и контроля, чтобы разорвать порочный круг жестокого обращения и в целом увидеть это насилие в истинном свете. Она выставляла его безобидной игрой, которую дети любили и даже просили.
На протяжении двух долгих интервью Эмбер, описывая свои действия, демонстрировала холодный прагматизм при выборе жертв, свойственный многим секс-преступникам, и отсутствие раскаяния. Она не воспринимала этих детей как реальных людей: они были всего лишь объектами для удовлетворения их общей с Кори потребности в контроле, власти и сексуальном удовольствии. Она не испытывала угрызений совести, поскольку не воспринимала впечатлительных и беззащитных детей, с которыми жестоко обращалась, как жертв. Они были всего лишь выбранными ею участниками пагубной игры — ее единственного представления о человеческих взаимоотношениях. В этом смысле жестокое обращение с ее стороны представляло собой форму социопатии. Ее травмирующий опыт привел к нарциссизму, неспособности сопереживать и отсутствию доверия к миру. Все это — прямая дорога к превращению как в виновника, так и в жертву сексуализированного насилия. Когда я углубилась в эту тему, она ответила, что ее жертвы просто пережили то же, что и она, и для нее это «нормально». То есть она, как и многие травмированные и жестокие взрослые, утверждала, что подобное насилие никогда не причиняло ей никакого вреда. Но это, что для истории Эмбер было характерно, правдиво лишь отчасти. Позже, в ходе пробного периода психотерапии, она рассуждала о встречах с Кори: о его применении силы, о неприятных физических ощущениях и о чувстве, что их тайна была опасной. Ей стало не по себе. И она почти смогла осознать страх, несчастье и замешательство, которые испытывала в восьмилетнем возрасте. В итоге Эмбер не смогла принять, что сама является жертвой, потому что это было слишком болезненно, и стала защищаться путем воспроизведения того же травмирующего опыта на жертвах, которые были столь же незащищенными и податливыми, как когда-то она сама. Игнорируя чужую боль, она избегала необходимости столкнуться с собственной.
Как бы ни было тяжело такое слышать, насилие для Эмбер было всего лишь средством почувствовать себя сильной и получить заботу от единственного человека, чью нежность она ценила. Поскольку Эмбер видела заботу только через искажающую призму жестокого обращения и сексуализации, она считала насилие над другими детьми единственным способом удержать любовь. И в эту группу жертв в итоге попала и ее собственная дочь. Потребность Эмбер в романтической любви пересилила ее материнский инстинкт. Дочь в ее сознании едва ли была реальным человеком, не то что уязвимым ребенком, нуждающимся в материнской защите. Трагичность истории Эмбер в том, что жестокое обращение, которому она подверглась, привело к столь обширным разрушительным последствиям. Множество детей стали жертвами, а одинокая напуганная девочка превратилась в настойчивую и манипулятивную насильницу.
Два сеанса с Эмбер общей продолжительностью более восьми часов не оставили никаких сомнений относительно заключения в отчете. Передо мной была женщина, которая долго и охотно совершала сексуализированное насилие над детьми и не выразила никакого сожаления об этом. Я заподозрила, что жестокое обращение приносило ей не только эмоциональное, но и сексуальное удовлетворение, однако Эмбер было слишком стыдно в этом признаться.
Мой вывод: Эмбер продолжительное время представляла явную угрозу для детей, за которыми присматривала и с которыми просто контактировала. Модель ее поведения была устоявшейся и очевидной в разных ситуациях. Но проблема заключалась еще и в том, что она отказывалась ее признавать, а это важный первый шаг к выздоровлению. Она отрицала, что ее заводит сексуальная власть над несовершеннолетними или что она ассоциирует детей и подростков с сексуальным удовлетворением. Она была нечестна относительно масштабов своего поведения и его мотивов и, скорее всего, продолжала бы совершать сексуализированное и эмоциональное насилие над детьми.
Как ни странно, ее нечестность проявлялась не только в мелочах, но и в фундаментальных аспектах. Эмбер лгала даже о незначительных деталях: о дате рождения сестры, об адресе или продолжительности работы на том или ином месте. В ответ на упреки в этом она сослалась на «депрессию» и «забывчивость», но мне ее постоянное вранье виделось преднамеренной попыткой держать меня на расстоянии. Эта ложь казалась уже почти инстинктом человека, чья жизнь была построена на ужасных тайнах и двуличности, присущих участникам сетей сексуализированного насилия над детьми. Благодаря сочетанию обстоятельств и замысла Эмбер создала почти полностью свой мир, где царили ее правда, ее время и ее нравственность. Притворство стало образом жизни. Работая с делом Эмбер, я часто ловила себя на мысли, что она стала настолько неуловимой, насколько планировала. Ее паутина лжи (как мелкая, так и крупная) нередко заводила меня в тупик и заставляла задумываться, не ошибаюсь ли я.
Оба дела завершились приговором. Эмбер признали виновной в хранении и распространении непристойных изображений детей, а также в жестоком обращении и пренебрежении по отношению к дочери. Вердикт — двухлетний испытательный срок с настоятельной
