Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин
Для Швеции Снежный король был настоящим даром божьим: образованный, волевой и решительный, сведущий в тонкостях военного туризма, сторонник правильного – шведского – взгляда на пока еще чужую недвижимость и прочую собственность. «Gott mit uns», – гласила надпись на его королевских штандартах, что в вольном переводе означало – Христос любит всех вас… меньше, чем шведов!
А Мария Элеонора была Льву Севера верной и любящей женой. Нет, ядра, стрелы и свежезаточенные клинки она ему не подавала, но в военных походах была рядом. А то, знаете ли, все эти маркитантки и походно-полевые жены – перебьетесь, ваше величество. Вот она я, и команда была – «любить!» И ведь на самом деле любил Густав Марию Элеонору. Правда, рулить страной не дозволял. А то, знаете ли, вкус-то у королевы утонченный, но это же никакого бюджета страны на такой вкус и аппетит не хватит, а композиторы, живописцы и архитекторы нынче так безбожно дерут! Сограждане, опять-таки, ворчат: они-то экономить привыкли, а ей лакшери-стайл подавай!
А потом случилась в Тридцатилетней войне битва при Лютцене. И шведы вроде как победили в том матче по очкам, но 16 ноября 1632 года, в день битвы, Густав Адольф пал на поле боя. Для Марии Элеоноры это был не просто удар – это была катастрофа. Она отказывалась поверить в то, что все закончилось. И вот среди шведской знати, а потом и среди простого люда поползли нехорошие слухи: дескать, королева-то наша того… сумасбродит. Тело нашего короля не дает хоронить – не иначе как по стопам Хуаны Безумной пошла. Гроб, говорили, при себе неотлучно держит. А сердце короля так и вовсе забальзамировала и каждую ночь над кроватью в особой шкатулке вешает.
А еще вся нерастраченная любовь королевы вдруг обратилась на дочь, Кристину. Вот так, внезапно. Ранее-то Мария Элеонора ее не то что не замечала – она ее в буквальном смысле пыталась сжить со света. Дело в том, что попытки обзавестись потомством удавались супружеской чете откровенно плохо. Было несколько выкидышей, два ребенка умерли вскоре после родов, один прожил едва год, и только Кристина оказалась покрепче. Но Марию Элеонору крайне расстраивало, что это не сын, а дочь. Расстраивало настолько, что мелкую она то уронить норовила на каменный пол, то поймать меньше раз, чем подбросить – хорошо еще, что в основном ребенком занимались няньки. А тут вдруг воспылала материнской любовью. Или не совсем материнской – в близком окружении поговаривали, что на самом деле видела она в дочери черты покойного супруга и любила не столько дочь, сколько эти черты.
Впрочем, больше, чем историки, врут только очевидцы, и вполне может статься, что слухи о безумии Марии Элеоноры и об ее странных поступках распускались с ведома и одобрения Акселя Оксеншерны, риксканцлера сначала при Густаве Адольфе, а затем риксканцлера и регента той самой Кристины, малолетней королевы Швеции. И сколько в тех слухах было правды, а сколько вымысла – сказать доподлинно уже затруднительно. Но их оказалось достаточно, чтобы не допустить Марию Элеонору к фактическому управлению страной. Основательно разругавшись с риксканцлером, экс-королева удалилась в замок Грипсхольм, в свои уже вдовьи владения. Там ей Оксеншерна и сообщил о том, что даже обычными для вдов шведских дворян правами и привилегиями она отныне пользоваться не может. Потом, в 1640 году, был побег из Швеции в Данию, о котором можно писать отдельный авантюрный роман. Потом, опомнившись, шведы договорились с датчанами о возвращении пропажи – под гарантию, что вдову обижать не будут и назначат ей сорок тысяч талеров годового содержания (правда, и эти деньги прижимистые шведы платили нерегулярно). Лишь в последние годы жизни Мария Элеонора помирилась с дочерью и с 1648 года до самой своей смерти 18 марта 1655 года жила в Стокгольме. Похоронили ее в церкви на острове Риддархольмен, что рядом с королевским дворцом в Стокгольме.
Ибрагим Безумный: тяжела и окаянна жизнь османского султана
Знакомьтесь: восемнадцатый султан Османской империи, Ибрагим, первый своего имени, он же Ибрагим Биринджи (что опять-таки означает – «Первый»), он же Ибрагим Дели – то бишь Безумный.
4 ноября 1615 года Луноликая (ее так и называли – Махпейкер) Кесем-султан, то ли вторая, то ли третья кадын-эфенди (именно что не наложница, а официальная жена) четырнадцатого султана Османской империи Ахмеда I, которую он назначил любимой, родила мальчика. Назвали его Ибрагимом… хотя какая разница, думали многие в Серале: сын не старший, так что можно по имени не запоминать, все равно удавят, когда пятнадцатый султан взойдет на трон. Традиция, понимаете, такая – давить всех потенциальных конкурентов мужеска пола после смены власти. Ну а пока расти и радуйся жизни, малыш.
Когда в 1617 году Ахмед I умер от сыпного тифа и султаном стал его младший и некрепкий башней брат, Мустафа I (рассказ о нем вы уже читали), многие решили, что Ибрагим всё. Но Кесем-султан была мудрой женщиной и свою игру начала сильно заранее. Это она когда-то уговорила супруга не убивать Мустафу – дескать, маленький, худенький, да еще и тупенький: ну какой он тебе соперник! Яви, о муж мой, свою султанскую милость, пусть живет убогий! Сама же думала так: пощадит Ахмед Мустафу – глядишь, тот и к ее сыновьям будет милосерден. И ведь не прогадала: Мустафа оказался угоден и более сильной придворной партии, и самому тогдашнему шейх-уль-исламу Ходжасадеттинзаде Мехмету Эсату-эфенди: управляемый, склад ума у него… обнесли когда-то – словом, очень удобный султан, который не мешает уважаемым людям рулить. И новый султан, помня, кому он обязан жизнью, не тронул Ибрагима.
Вскоре Мустафу подвинул с трона его племянник, старший сын Ахмеда I, Осман II. «Ну все, абзац котенку Ибрагиму», – подумали придворные, но не тут-то было! Мудрая, мудрая и дальновидная была Кесем-султан. Она ведь и этот ход когда-то просчитала – и когда Осман был еще мальчишкой, старалась окружить его своей заботой, лаской и всячески привечала, даже катала его и своих
