Оливер Сакс - Глаз разума
Практически с самого начала в поле зрения стали появляться искорки, полосы и пятна света, а также узор, напоминающий рисунок крокодиловой кожи. Мне часто казалось, что стена, на которую я смотрю, имеет определенную текстуру или узор, хотя в действительности это было не так. Зачастую мне приходилось щупать стену, чтобы проверить, реальна ее шероховатость или нет.
Мне часто видятся скопления маленьких кисточек, похожих на пучки травы, заполняющих все поле зрения, – даже если у меня открыты оба глаза. Иногда я вижу шахматную доску – как правило, черно-белую, но иногда слегка окрашенную. Кажущийся размер такой шахматной доски зависит от того, куда я ее проецирую. Если я смотрю на лист бумаги на расстоянии шести дюймов от глаз, то доска принимает размер почтовой марки; если я смотрю на потолок, то размер доски увеличивается до одного квадратного фута; если же я смотрю на белую стену расположенного напротив дома, то шахматная доска выглядит уже как витрина магазина. Эти доски бывают прямоугольными, криволинейными, а подчас и сюрреалистическими. Иногда доска может распасться и превратиться в дюжину более мелких досок, расположенных горизонтальными рядами и колонками. Часто я вижу сложные лоскутные узоры или мозаику, при этом их мотив является развитием мотива шахматной доски. Вид узоров меняется, переходя от одной формы к другой, как в калейдоскопе.
Иногда мне видится черепица или мозаичная поверхность, сложенная из многоугольных (чаще всего шестиугольных) фрагментов. Вся фигура напоминает строением пчелиные соты или колонию радиолярий. Иной раз я вижу спирали и концентрические окружности, иной раз узор имеет радиальный характер, напоминая филигранную кружевную салфетку. Иногда я вижу «карты» – планы огромных неведомых городов. Так бывают видны ночью большие города с борта низко летящего самолета. Я вижу кольцевые дороги и ярко освещенные радиальные улицы. Все это вместе напоминает громадную светящуюся паутину.
Многие из моих видений изобилуют микроскопическими деталями. Так, например, в «ночных городах» я различаю тысячи отдельных огоньков. Эти галлюцинаторные изображения имеют большую четкость и разрешение, чем у тех изображений, которые я воспринимаю в реальной жизни (словно галлюцинаторное зрение у меня имеет остроту 20/5, а не 20/20).
Самая частая галлюцинация, прекрасно видимая при обоих открытых глазах, особенно если в поле зрения нет никаких предметов, – это похожие на клинопись или, реже, на затейливую вязь узоры, состоящие из каких-то букв или цифр. Иногда я различаю 7, Y, Т, греческую дельту, но чаще символы выглядят как неразборчивые древние руны. Вид этих галлюцинаций заставляет меня вспоминать детские мультфильмы, названия которых пишутся разноцветными буквами, расположенными в самом немыслимом порядке. Символы чаще всего нечеткие, иногда с двойным контуром, словно они вырезаны на камне. Эти ложные буквы и ложные цифры мерцают, меняют форму, исчезают и вновь появляются в течение доли секунды по всему полю зрения. Иногда, если я в это время смотрю на стену, эти галлюцинаторные символы выстраиваются в ряд, образуя нечто вроде фриза.
Большую часть времени мне удается не обращать на них внимания, как я не обращаю внимания на шум в ушах, который беспокоит меня уже несколько лет. Но вечерами, когда дневные виды и звуки понемногу исчезают, я начинаю вдруг отчетливо видеть эти галлюцинации. Я начинаю сознавать, что перед моим взором непрестанно мелькают какие-то узоры и образы, когда моим глазам недостает визуальных впечатлений, – например, когда я смотрю на потолок, на белую раковину или на небо. Но эти маленькие галлюцинации мне даже интересны, как свидетельство холостой работы зрительной системы, ее постоянной, ни на миг не прекращающейся деятельности.
Четверг, 20 декабря 2007 года
Я совершенно успокоился относительно опухоли – она продолжала уменьшаться в размерах, и доктор Абрамсон сказал мне, что глазные меланомы практически никогда не метастазируют. Но в понедельник 17 декабря (ровно через два года после того, как проявилась моя меланома), занимаясь в спортивном зале, я вдруг обнаружил чуть ниже левого плеча черное пятно размером с монетку в 10 центов и страшно испугался. Пятно было иссиня-черным, имело ровные четкие контуры и слегка возвышалось над поверхностью кожи. Оно не было похоже на обычный синяк. Не был ли это кожный метастаз моей глазной меланомы?
Я показал пятно Питеру и Марку, которые пришли ко мне в гости вечером. Оба насторожились и встревожились. «Что-то это пятно слишком темное, – сказал Марк. – Думаю, тебе надо провериться в ближайшие двадцать четыре часа». На меланому пятно не было похоже, как и не похоже ни на что другое из того, с чем он сталкивался до сих пор. Приближалось Рождество, как и в 2005 году, а это означало, что врачу мне надо показаться уже завтра, чтобы не затягивать дело до нового года. Я ужасно боюсь зациклиться на этом пятне и впасть в панику, если диагноз не будет поставлен немедленно. Я сильно волнуюсь… Наверное, придется принимать транквилизаторы.
Пятница, 21 декабря 2007 года
Дерматолог Биккерс, добрый, умный и знающий врач, понимая мое тревожное состояние, назначил мне прием вне очереди на сегодня. Он осмотрел мое плечо, руку и все тело, но не нашел никакой патологии. Чернота, по его мнению, обусловлена мелким кровоизлиянием в одно из пигментных пятен, которые образуются на коже с возрастом. Наверное, я обо что-то ударился. Кровоподтек рассосется через несколько дней. Я испытал громадное облегчение – я бы сошел с ума, если бы пришлось ждать до января.
До своего заболевания меланомой на протяжении десяти лет я был активным членом Нью-Йоркского стереоскопического общества. С детства я обожал играть со стереоскопами и стереоскопическими иллюзиями. Видеть мир во всей его глубине и объемности было для меня так же естественно, как различать цвета. Стереоскопия давала мне ощущение незыблемости объектов и реальности пространства – той чудесной прозрачной среды, в которой они расположены. Я всегда остро чувствовал, как мой визуальный мир съеживался, когда я закрывал один глаз, и мгновенно расправлялся, как только я его открывал. Как и многие мои сотоварищи по обществу, я жил в более глубоком и визуально подробном мире, чем большинство людей.
Мое знакомство со стереоскопической Сью и ее лирически окрашенный восторг по поводу обретения стереоскопического зрения после пожизненного пребывания в плоском монокулярном мире заставили меня еще больше ценить дар стереоскопии. Я много занимался феноменом стереоскопического зрения в 2004—2005 годах и постоянно думал о нем, переписываясь со Сью.
Потом, в июне 2007 года, когда меланома вползла в мое желтое пятно и ее пришлось уничтожать лазером, я потерял центральное зрение правого глаза, а вместе с ним и способность к стереоскопическому зрению. Внезапное уплощение и оскудение мира, которое я переживал, закрывая один глаз, стало теперь моим неизменным спутником. Надо сказать, что некоторые люди изначально обладают ослабленным стереоскопическим зрением, редко пользуются бинокулярным зрением, а поэтому иногда просто не замечают потери стереоскопического восприятия. Моя ситуация была другая. Стереоскопия играла важную роль в моей жизни, и ее утрата оказала глубокое воздействие на многие аспекты жизни, начиная с практических трудностей в обыденной жизни и заканчивая крушением прежней концепции «пространства». Изменения оказались такими глубокими, что мне потребовалось время, чтобы осознать их последствия.
Стереоскопия очень важна прежде всего при рассматривании близко расположенных предметов, и именно с этим были связаны мои первые проблемы – иногда комические, иногда опасные. Например, если я на званом вечере протягивал руку за бутербродом, то мог промахнуться мимо цели дюймов на шесть или больше. Один раз я облил вином друга, так как промахнулся мимо бокала почти на целый фут.
Хуже было то, что я перестал различать ступени и бордюры и постоянно оступался и спотыкался. Если не было теней или других вспомогательных признаков, то я видел ступени как параллельные линии, нанесенные на горизонтальную плоскость, и не понимал, поднимается эта лестница вверх или опускается вниз. Особенным коварством отличаются лестницы, о которых ты не подозреваешь – например, ступеньки в подъездах или лестницы, ведущие из комнаты в комнату в незнакомых домах (часто у таких лестниц нет перил, что еще больше сбивает меня с толку). Спуск по лестничному пролету превратился для меня в опасное приключение, и мне приходится, спускаясь, нащупывать ногой каждую следующую ступеньку. Если все остальные чувства, а также здравый смысл, подсказывают мне, что передо мной ступенька, но глаза говорят, что ее нет, я теряюсь и останавливаюсь. После некоторой паузы я все же решаюсь довериться тактильному ощущению стопы, но визуальная привычка делает этот выбор нелегким.
