Келли Макгонигал - Сила воли. Как развить и укрепить

7. Будущее на продажу: экономика сиюминутных наслаждений

Такое соревнование увидишь не каждый день: 19 шимпанзе против 40 людей. И не просто людей — студентов Гарвардского университета и Института эволюционной антропологии общества Макса Планка в Лейпциге. Шимпанзе были из не менее престижного лейпцигского Центра исследований приматов имени Вольфганга Кёлера. В конце концов, нельзя бросить на ринг против Гарварда и Макса Планка каких-то там старых цирковых обезьян.

Испытание: требуется отказываться от вознаграждения — от сиюминутного перекуса, чтобы выиграть больше еды. Искушение: виноград — для шимпанзе, изюм, арахис, M&M's, крекеры и попкорн — для людей. Сначала всем участникам предложили выбрать между двумя и шестью любимыми съедобными наградами. Это было нетрудно: и люди, и шимпанзе полагали, что шесть лучше, чем два. Потом задачу усложнили. Каждому конкурсанту дали возможность съесть два лакомства сразу или подождать две минуты и получить шесть. Исследователи знали, что участники предпочитают шесть угощений, а не два. Но станут ли они ждать?

В этом эксперименте, опубликованном в 2007 году, впервые сравнивался самоконтроль у шимпанзе и человека. И то, что обнаружили ученые, многое говорит о человеческой природе с точки зрения эволюции терпения. Хотя и обезьяны, и люди предпочитали получить шесть лакомств, а не два, если не нужно было ждать, их решения различались, когда приходилось потерпеть. Шимпанзе ждали большего вознаграждения в 72 процентах случаев. А что же студенты из Гарварда и Института Макса Планка? Всего в 19 процентах случаев.

Как объяснить сокрушительное поражение людей от потрясающе терпеливых приматов? Неужели мы поверим, будто шимпанзе обладают тайным источником самоконтроля? Или что люди на каком-то вираже эволюционной истории потеряли способность пару минут ждать орешков?

Конечно, нет. Люди могут сдерживать свои порывы и способны посрамить других животных — если ведут себя примерно. Но гораздо чаще мы используем свои навороченные мозги не для стратегически грамотных решений, а чтобы действовать менее разумно. Все потому, что лобная кора сильна не только самоконтролем. Она может придумывать рациональные оправдания плохим решениям и обещать, что завтра мы исправимся. Спорим, шимпанзе не говорили себе: «Возьму две виноградинки сейчас, а шесть ягодок подожду в другой раз». Но мы, люди, владеем обширным арсеналом хитроумных уверток: мы убеждаем себя, будто противостоять искушению надо завтра, и вновь и вновь — при нашей-то гигантской префронтальной коре — склоняемся к сиюминутным наслаждениям.

Если мы попросим объяснений у экономики, психологии или нейробиологии, везде нам ответят, что многие наши проблемы искушений и медлительности сводятся к одному исключительно человеческому качеству: как мы воспринимаем грядущее. Гарвардский психолог Дэниэл Гилберт смело заявляет: человек — единственное животное, которое всерьез думает о будущем. И хотя эта способность подарила миру уйму чудесных достижений вроде астрологических прогнозов по телефону и спортивных ставок, она же нас и подводит. Проблема не в том, что мы обращены в будущее, а в том, что видим его нечетко.

Будущее на продажу

Взглянем на результаты соревнования шимпанзе и людей с точки зрения экономики. Шимпанзе вели себя гораздо разумнее, хотя мозг у них на две трети меньше, чем у соперников. Обезьяны заявили о своих предпочтениях (шесть лучше, чем два) и действовали соответственно. Они повышали прибыль при минимальных затратах (120 секунд отсрочки). Человеческие решения были непоследовательными. Перед испытанием люди четко дали понять, что предпочитают шесть лакомств, а не два. Но когда им приходилось ждать две минуты, чтобы увеличить выигрыш, в 80 процентах случаев они выбирали обратное. Они лишали себя того, чего действительно хотели, ради мимолетного удовольствия.

Экономисты называют это обесцениванием при задержке — чем дольше приходится ждать награды, тем меньше она ценится. Даже мелкие проволочки могут резко снизить воспринимаемую ценность. При отсрочке всего в пару минут шесть M&M's привлекали гораздо меньше, чем две доступные конфетки. По мере удаленности во времени ценность драже падала.

Обесценивание при задержке объясняет не только то, почему некоторые студенты брали два лакомства вместо шести, но и почему мы предпочитаем сиюминутное удовольствие будущему счастью. Именно из-за этой иллюзии мы забываем платить налоги: мы выбираем беззаботность сегодня, расплачиваясь паникой или штрафами в конце апреля. Из-за нее мы используем природное топливо, не задумываясь о грядущем энергетическом кризисе, и наращиваем кредиты, не вспоминая о сокрушительных процентах. Мы берем, что пожелаем и когда пожелаем (сейчас), и откладываем на завтра то, с чем не хотим иметь дела сегодня.

Под микроскопом: как вы обесцениваете будущие награды?

Подумайте, какие будущие блага вы выставляете на продажу всякий раз, когда поддаетесь соблазну или медлите? Каков мгновенный доход? Какова отсроченная цена? Выгодная ли это сделка? Если разум подсказывает вам: «Нет, сделка дрянная!» — попробуйте подловить момент, когда вы меняете взгляды. О чем вы думаете, что чувствуете — из-за чего вы выставляете будущее на продажу?

Как мы уже говорили, в состязании на самоконтроль люди соглашались, что шесть лакомств лучше двух. Но потом экспериментатор клал перед ними на стол два угощения и говорил: «Хотите съесть сейчас или подождете?» — и 80 процентов студентов Гарварда и Макса Планка предпочитали передумать. У них не было проблем с арифметикой — их ослепило обещание награды. В поведенческой экономике это называется ограниченной рациональностью: мы рациональны, пока не приходится действовать. Мы чудесно рассуждаем обо всем в теории, но, когда сталкиваемся с соблазном, мозг переходит в режим поиска награды и добивается, чтобы мы ее не упустили.

Выдающийся поведенческий экономист Джордж Эйнсли утверждает, что этот парадокс лежит в основе большинства неудач самоконтроля: именно так люди спиваются, подсаживаются на наркотики, набирают вес и влезают в долги. Большинство людей в глубине души желают устоять перед искушением. Мы хотим выбрать то, что приведет нас к будущему счастью. Не выпивку, а трезвость. Не пережаренный пончик, а подтянутую задницу. Не навороченную новую игрушку, а экономическую стабильность. Мы выбираем краткосрочное, безотлагательное удовольствие, только когда оно оказывается у нас под носом — и мы обалдеваем от желания. Это приводит к ограниченному самоконтролю: мы владеем собой до тех пор, пока нам это не потребуется.

Мы так падки до сиюминутных наслаждений, потому что наша система подкрепления не умеет реагировать на будущие блага. Изначальной ее целью была еда, поэтому мы, люди, до сих пор живо откликаемся на запах и вид вкусненького. Когда дофамин только проторял свои пути в человеческом мозге, далекая награда, если до нее надо было идти 100 километров или ждать ее два месяца, не имела никакого отношения к ежедневному выживанию. Нам требовался механизм, при котором мы хватали награды, когда они оказывались под рукой. В крайнем случае нас следовало заинтересовать близкой наградой, например плодом, ради которого достаточно вскарабкаться на дерево или пересечь реку. А как же блага, для которых надо работать 5,10,12 лет? В те дремучие времена еще не существовало научных степеней, олимпийских медалей и пенсионных счетов, а потому такая задержка удовольствий была буквально немыслима. Приберечь на завтра еще можно. Но на 10 000 завтра — уже не тянет.

Когда мы, современные люди, выбираем между сиюминутными и будущими благами, мозг обрабатывает эти две возможности совершенно по-разному. Близкое наслаждение запускает старую, более примитивную систему подкрепления с ее дофаминовыми страстями. Грядущие радости не слишком ее занимают. Их ценность более понятна относительно недавно возникшей префронтальной коры. Чтобы отсрочить удовольствие, она должна охладить наш пыл, вызванный обещанием награды. Это выполнимая задача — в конце концов, для нее-то и предназначена префронтальная кора. Но она вынуждена бороться с чувством, которое заставляет крыс бегать по раскаленному от электрических разрядов полу, а людей — спускать все сбережения в игровых автоматах. Иными словами, это непросто.

Есть и хорошая новость: у соблазна довольно узкое окно возможностей. Чтобы крепко оболванить префронтальную кору, награда должна быть доступна сейчас и — для максимального эффекта — ее надо видеть. Как только между вами и искушением возникает малейшая преграда, чаша весов вновь склоняется в сторону системы самоконтроля. Взять, к примеру, студентов Гарварда и Макса Планка, чей самоконтроль рухнул от вида двух M&M's. В другом варианте опыта, предлагая студентам выбор, экспериментаторы не выкладывали конфетки на стол, и ребята гораздо чаще выбирали большую, но отсроченную награду. Оттого что лакомства не было видно, оно становилось более абстрактным и менее привлекательным для системы подкрепления. Молодые люди принимали разумные решения, опираясь на подсчеты, а не на первобытные порывы.