Остроумие и его отношение к бессознательному - Зигмунд Фрейд
Учитывая тесную связь опознания и воспоминания, мы можем без опаски заявить, что существует и удовольствие от воспоминания, что сам акт воспоминания сопровождается ощущением удовольствия, имеющим сходное происхождение. Гроос, по-видимому, не отвергает это мнение, однако считает удовольствие от воспоминания производным, опять-таки, от чувства власти, в котором ищет – на мой взгляд неправильно – основу наслаждения при всех почти играх.
На «новом открытии известного» основано и применение другого технического приема остроумия, о котором до сих пор умалчивалось. Имеется в виду так называемая «злободневность», которая для очень многих шуток служит источником удовольствия и объясняет некоторые особенности их происхождения и существования. Встречаются шутки, совершенно свободные от этого условия, и в исследовании остроумия мы вынуждены пользоваться – едва ли не постоянно – такими примерами. Но нельзя забывать о том, что мы, быть может, еще сильнее смеялись бы по поводу ряда других острот, чем по поводу подобных «долговечных» шуток, ибо сиюминутные шутки какое-то время спустя уже требуют развернутого комментария – и даже с помощью этого комментария едва ли заставляют улыбнуться. Эти шутки намекают на людей и на события, насущные когда-то, вызывавшие всеобщий интерес и питавшие любопытство; но со временем интерес угас, соответствующее происшествие исчерпалось, и эти шутки лишились части своего воздействия в смысле удовольствия – нередко значительной части. Скажем, шутка гостеприимного хозяина по поводу пудинга Home-Roulard кажется теперь далеко не столь удачной, как в ту пору, когда гомруль (Home-Rule) непрестанно обсуждался в политических статьях. Если я попытаюсь оценить достоинство этой шутки указанием на то, что всего одно слово перевело нас – с изрядной экономией окольного мысленного пути – из круга представлений о кулинарии в отдаленный от него круг политических воззрений, то мне придется особо отметить, что такой переход обусловлен былым оживленным интересом к теме. Другая шутка – «Эта девушка напоминает мне Дрейфуса; армия не верит в ее невинность» – в настоящее время тоже как будто поблекла, хотя ее технические приемы не изменились. Смятение от сравнения и двоякое толкование слова «невинность» не могут искупить того факта, что в шутке содержится намек на событие, к которому относились прежде с живейшим возбуждением, а ныне это происшествие, интерес к которому иссяк. Следующая шутка тоже может служить примером злободневности: «Кронпринцесса Луиза обратилась с запросом в готский (в городе Гота. – Ред.) крематорий, сколько стоит сожжение покойника (Verbrennung). Ей ответили: «Обыкновенно 5000 марок, но с вас только 3000 марок, так как вы уже перегорели (durchgebrannt)». Эта шутка сегодня побуждает заходиться в смехе, но очень скоро она утратит свою злободневность, а еще позднее совсем обесценится, несмотря на удачную игру слов, и придется объяснять, кто такая принцесса Луиза и в каком смысле она «перегорела»[118].
Немалое число находящихся в обращении шуток имеет определенную длительность существования, этакий срок жизни, слагающийся из периода расцвета и периода упадка и оканчивающийся полным забвением. Потребность людей извлекать удовольствие из мыслительных процессов создает все новые шутки – с опорой на новые злободневные интересы. Жизненная сила злободневных шуток отнюдь не принадлежит им самим, она заимствуется посредством аллюзий у других интересов, степень насущности которых определяет судьбу таких шуток. Злободневность в качестве фактора удовольствия, при всей его мимолетности, дополняет собственные источники остроумия. Ее нельзя соотносить просто с новым применением уже известного. Скорее, следует говорить об особом переосмыслении известного – оно приобретает свойство свежего, недавнего, нетронутого забвением. Кстати, при образовании сновидения тоже приходится встречаться с особым предпочтением, отдаваемым свежему материалу. Разумно предположить, что ассоциация со свежим материалом вознаграждается своеобразным удовольствием, благодаря чему облегчается создание новой шутки.
Унификация – по сути, всего-навсего повторение в области связей между определенными мыслями вместо повторения материала – получила у философа Г. Т. Фехнера особое признание в качестве источника удовольствия, доставляемого остроумием. Фехнер говорит (1897, гл. XVII): «На мой взгляд, в поле нашего зрения главную роль играет принцип объединенной связи разнообразного материала. Но он нуждается в подкрепляющих побочных условиях, чтобы увеличить, благодаря своеобразному характеру, размер того удовольствия, которое способны доставить относящиеся сюда случаи»[119].
Во всех этих случаях воспроизведения одной и той же связи или одного и того же словесного материала, нового открытия уже известного или свежего, вовсе не возбраняется испытывать удовольствие от экономии психических затрат, если такая практика оказывается плодотворной для объяснения отдельных подробностей и для новых обобщений. Но мы знаем, что еще только предстоит выяснить и способ, с помощью которого осуществляется экономия, и смысл выражения «психические затраты».
Третью группу психических приемов остроумия составляют преимущественно шутки по смыслу: это ошибки мышления, смещение, бессмыслица, отображение при помощи противоположного и др. Кажется, что приемы этой группы обособлены и не имеют ничего общего с техническими приемами открытия известного заново или замены предметных ассоциаций ассоциациями словесными. Тем не менее здесь очень легко показать применимость теории экономии (или уменьшения) психических затрат.
Не подлежит сомнению тот факт, что намного проще и удобнее уклоняться от избранного нами мысленного пути, чем его придерживаться; проще нагромоздить друг на друга противоположные понятия, чем их противопоставлять; особенно удобно принимать отбрасываемые логикой умозаключения и отвергать при сочетании слов или мыслей условие наличия в них смысла. Именно так и поступают те технические приемы остроумия, о которых идет речь. Но эта постановка вопроса вызывает удивление, поскольку такая работа остроумия все равно обеспечивает удовольствие: ведь при всех подобных недочетах мыслительной деятельности мы вне остроумия испытываем лишь неприятное чувство отторжения.
«Удовольствие от бессмыслицы», как мы могли бы коротко сказать, в повседневной жизни скрыто – вплоть до полного исчезновения. Чтобы доказать его наличие, нужно подробно рассмотреть два случая, в которых оно являет себя в настоящее время и будет являть впредь: поведение ребенка при обучении и поведение взрослого в измененном состоянии рассудка.
Пока ребенок овладевает запасом слов родного языка, ему доставляет очевидное удовольствие «экспериментировать ради забавы» (Гроос) с этим материалом. Он соединяет слова, не связывая сочетания звуков со смыслом, просто радуется удовольствию от ритмики или рифмы. Этого удовольствия его постепенно лишают, а в итоге остается дозволенной только осмысленная связь слов. В более позднем возрасте он все равно невольно стремится отринуть заученные ограничения в употреблении слов, искажает те различными мелкими дополнениями или меняет их форму некоторыми приемами (редупликация, Zitter-sprache[120] и т. д.), даже создает собственный язык для использования среди товарищей по играм. Сходные явления отмечаются также у некоторых душевнобольных.
При любом мотиве, который побуждает ребенка затевать подобные игры,
