Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет - Карл Густав Юнг
1303 Скоро исполнится тридцать лет с моего первого визита в Соединенные Штаты Америки. За минувшие годы я наблюдал, как страна стремительно развивается, и научился ценить все те перемены, которые Америка уже испытала и продолжает испытывать, а именно, переход от все еще присущего американцам пионерского духа Дикого Запада к совершенно иному отношению, к восприятию ограниченных и размеченных территорий и родной почвы.
1304 Проводить время я намерен главным образом в Гарварде, а после короткого посещения музеев Нью-Йорка собираюсь отбыть морем домой в первых числах октября.
Психология и национальные проблемы
1305 Вопрос психологии национальных проблем, которым меня попросили заняться, действительно выглядит довольно-таки насущным. Однако этот вопрос фактически не ставился до мировой войны[174]. Люди, в общем-то, не замечали каких-либо нарушений в умственной и психической обстановке, хотя критически настроенный психолог или философ античной школы наверняка отыскал бы достаточно поводов для обсуждения. Довоенная Европа была процветающим миром, который верил в то, что видит глаз и слышит ухо, который внимал заверениям рационализма и философского позитивизма. Даже вполне рациональная возможность большой войны казалась, вопреки историческим свидетельствам, надуманным, искусственным кошмаром, всего-навсего этаким теоретическим пугалом, призраком, который время от времени призывали политики и пресса, когда у них не находилось иных доводов. Люди той поры пребывали в глубочайшем убеждении, будто международные, финансовые, торговые и промышленные отношения настолько тесно переплетены, что сама возможность войны попросту исключается. Агадирский инцидент[175] и тому подобные случаи воспринимались как эксцентричные выходки правителей-психопатов, в остальном надежно затянутых в смирительную рубашку международных финансовых обязательств, а гигантские масштабы этой сети были призваны уничтожать любые сколько-нибудь серьезные поползновения военного толка. Более того, стремительное развитие науки, высокий уровень образования масс в большинстве европейских стран и наконец-то организованное общественное мнение позволяли европейцам верить в сознательные достижения человечества, в людской разум, интеллект и силу воли. Бытовало мнение, что человек со своими идеалами рожден властвовать и мудро править планетой на благо всех народов.
1306 Мировая война разрушила эти грезы и похоронила большинство идеалов довоенной эпохи. После войны поневоле зародилось сомнение – в самом ли деле так хорош человеческий разум? Вправе ли мы и далее твердить о здравомыслии человечества? Ведь люди мыслящие все больше и все сильнее изумлялись разверзнувшейся бездне. Доброжелательный бог науки, покровитель и вдохновитель величайших свершений на благо человечества, явил свой темный лик, сотворил поистине дьявольскую военную машинерию, в том числе омерзительные отравляющие вещества, а человеческий разум на глазах затмевался до нелепости странными идеями. Международные отношения вдруг обернулись оголтелым национализмом, а людское божество, ultima ratio[176]всего мирского (деньги) стало приобретать все более и более фиктивный характер, чего никогда не случалось ранее. Были забыты не только золотой стандарт, но и прежний порядок международных договоров и прочих соглашений, и без того изрядно покалеченный в ходе войны; международное согласие постепенно превращалось в иллюзию, едва ли не каждая крупная попытка сокращения вооружений и стабилизации международных финансов неизменно проваливалась. Мало-помалу человечество осознавало, что оно пало жертвой морального кризиса, подобного которому мир еще не знал.
1307 В таких условиях было вполне естественно задаться вопросом, не изменился ли человеческий разум. Уже не выглядело абсурдным предположение, будто за всеми потрясениями последних лет стояли, возможно, некие особые психологические причины, поскольку иначе происходящее вовсе не поддавалось объяснению. Многие спрашивали себя и других – найдется ли психологии что сказать о мировой ситуации. Не стану скрывать, мне самому нередко доводилось слышать такие вопросы, и должен признаться, что я всегда испытывал немалую неловкость, будучи не в состоянии дать компетентный и удовлетворительный ответ. Тут требуются обширные изыскания. Безусловно, непосредственными причинами кризиса выступают факторы экономического и политического характера. Поскольку экономика и политика принадлежат к области деятельности человеческого разума, они, казалось бы, должны подчиняться определенным психологическим законам. Увы, эти факторы, в особенности экономические, не слишком-то психологичны; они во многом зависят от внешних условий, которые едва ли можно увязать с человеческой психологией. С другой стороны, в политике психология как будто преобладает, но здесь вмешиваются высшие, если угодно, силы – массовость, произвол и насилие, присущие, как было принято думать, психологии пещерного человека или животного, а не психологии человека культурного. До сих пор нам не удалось разработать психологию таких бесконечно сложных явлений, как экономика или политика. До сих пор нет уверенности в том, что психологию вообще возможно применить к таким явлениям ввиду отсутствия психологической подоплеки. Если коротко, я не дерзну устанавливать истинные причины текущего мирового кризиса, однако в нем выявляются, помимо прочих, и сугубо психологические стороны, которые, собственно, и побуждают к комментариям. Представляется, что уж по их поводу современная психология может составить определенное мнение.
1308 Прежде чем приступить к предмету обсуждения, позвольте сказать несколько слов о психологии в целом.
[177]
1309 После этого краткого введения в психологию и ее составляющие я наконец перехожу к предмету нашего обсуждения. Начну с отрицания – я исключаю из психологического рассмотрения сугубо экономические и сугубо политические особенности текущих событий. Как уже говорилось, эти особенности – по крайней мере, частично – не являются психологическими. Любые психологические предпосылки Великой войны лежат за пределами моей психологической компетентности. Я намерен сосредоточиться главным образом на психологической ситуации, обусловленной войной. Само наличие так называемой психологической ситуации, по-видимому, подтверждается обилием явлений, которые можно охарактеризовать как ее симптомы. То или иное явление называют симптомом, когда становится очевидным, что оно не выполняет функцию логического движения к цели, что оно, скорее, выступает результатом неких каузальных действий, лишенных целесообразности. Скажем, желтизна кожи при желтухе – явление,
