Робин Уотерфилд - ГИПНОЗ. Скрытые глубины: История открытия и применения
Но даже эти, в целом негативные, результаты не помешают нам вывести два важных заключения. Первое из них очень простое: сам по себе факт введения в состояние транса свидетельствует о гипнозе не больше, чем, скажем, применение нарколептических средств. Позволю себе повториться: состояние транса далеко не всегда обусловлено применением гипноза. В феврале 1999 года я посмотрел блестящую постановку шекспировской «Бури» (режиссер Адриан Нобл) в Лондоне. Как вы знаете, в этой пьесе очень много всякого колдовства, а оба главных героя, Просперо и Ариэль, обладают способностью вводить людей в транс. Ариэль оказывается в ловушке, потому что человек, который когда-то наложил на него чары, умирает — след того самого суеверия, которое и сейчас заставляет многих людей опасаться гипноза. В виденной мною постановке Просперо делал, к примеру, различные гипнотические пассы над Мирандой, пытаясь ввести ее в транс. Шекспир не оставил режиссерам указаний относительно того, как следует обыгрывать данную сцену, но, полагаю, можно быть вполне уверенным в том, что он не имел в виду гипнотизм, в отличие от Нобла.
Следующее мое заключение скорее похоже на предостережение. Я начал эту главу с осуждения попыток отдельных энтузиастов гипноза приписать предмету их почитания многовековую историю, невзирая на имеющиеся факты. И хочу закончить ее теми же словами, подвергнув сомнению так называемый гипнотический империализм. Под этим словосочетанием я подразумеваю тенденцию некоторых теоретиков объяснять слишком много явлений через гипноз. В частности, значительная дискуссия была посвящена тому, является ли акупунктура формой гипноза. Некоторое сходство действительно есть; для иглотерапевта, например, важно установить раппорт[27] с пациентом и дать ему расслабиться — интересно (хотя и неубедительно), что люди, извлекающие пользу из иглоукалывания, также являются хорошими субъектами для гипноза. Однако все последние данные показывают, что у иглоукалывания есть мощное физиологическое обоснование: оно способствует лечению за счет того, что стимулирует нервную систему и выработку эндорфинов[28], наших естественных болеутолителей. Наиболее убедительным доказательством различий между иглоукалыванием и гипнозом стали эксперименты, показавшие, что гипноз в отличие от акупунктуры не уменьшает болевых ощущений у животных. Таким образом, иглоукалывание и гипноз — разные вещи.
Гипнотических империалистов, возможно, ввело в заблуждение злоупотребление термином в обыденной жизни: «Фильм настолько загипнотизировал меня, что я не заметила, как пролетело время». Но это же метафора, а не констатация факта. Или их сбило с толку чересчур широкое определение гипнотизма, на которое они могли случайно наткнуться и в котором любая попытка привлечь внимание другого человека и заставить его действовать определенным образом рассматривается как гипнотизм. Джон Гриндер и Ричард Бэндлер (John Grinder, Richard Bandler), основатели нейролингвистического программирования, суть сверхимпериалисты. «Если вы считаете гипнозом изменение чьего-либо состояния сознания, тогда любое эффективное общение — это гипноз», — говорит Конира Андрас в предисловии к их книге «Трансформация». Возможно, наихудший (читайте — глупейший) пример гипнотического империализма встретился мне в упоминавшейся ранее книге Вильяма Дж. Брайена «Религиозные аспекты гипнотизма». Брайен определяет молитву как «состояние гипноза, в котором ум чрезвычайно сконцентрирован на Боге», Бога — как гипнотизера, а религиозные обряды описывает так, что они становятся похожими на гипнотические сеансы. Брайен пишет не просто как гипнотерапевт, но как абсолютно искренний христианин. Он введен в заблуждение собственным исходным положением о том, что гипноз просто обязан быть эмоциональным переживанием, сходным с эмоциями, возбуждаемыми в людях религией. Связи между гипнозом и такими религиозными техниками, как медитация, будет посвящена более поздняя глава. А сейчас мы можем перейти от скудных на сведения о гипнозе древних и средних веков к более новому времени.
ФРАНЦ АНТОН МЕСМЕР
Установить точную дату появления гипнотизма на Западе, как показала предыдущая глава, достаточно трудно. Мы вынуждены пробиваться через дебри домыслов и ложных фактов. Однако по мере того, как мы прорубаем себе дорогу через эти джунгли, нам то и дело удается набрести на более-менее светлые участки с развалинами некогда целых зданий. Конечно они покрыты травою и мхом, но среди этих руин особенно выделяется одна, возвышающаяся над остальными, словно башня. Эта башня — Франц Антон Месмер. Его бурная, полная превратностей карьера врача заключает в миниатюре всю будущую историю гипноза от эффектных театральных постановок до серьезной медицины, от сумасшедших теорий до передовых (для его времени) научных исследований. Был ли Месмер шарлатаном или проповедником идей новой медицины? Судьи еще не вынесли свой вердикт.
Молодые годы
Франц Антон Месмер (Franz Anton Mesmer) родился 23 мая 1734 года в Ицнанге, небольшой деревне поблизости от Радольфцеля. Эта красивая швабская местность рядом с западной оконечностью Боденского озера теперь принадлежит Германии (почти у самой границы со Швейцарией), а тогда являлась провинцией Австро-Венгрии. Отец Месмера был лесником и главой многодетной семьи. Франц учился в школе в Диллингене (Бавария), а в 1752 году поступил в университет Ингольштадта. Там он изучал теологию, но записи об окончании им университета отсутствуют, и, разумеется, посвящение в духовный сан тоже не состоялось. Никто не знает, чем он занимался между 1755 и 1759 годами, вполне вероятно, обучался в каком-то другом университете, потому что к тому времени, как он поступил в Венский университет в 1759 году, у него, по его словам, уже была кандидатская степень.
В Вене он в течение года изучал право, а затем перешел на медицинский факультет. Медицине он и посвятит всю свою дальнейшую жизнь, а та, в свою очередь, сделает его богатым и знаменитым. Более подробной информации о молодости Месмера у нас нет. Он менял главный предмет изучения дважды: является ли это признаком легкомыслия или, наоборот, намеренным стремлением получить более широкое образование? Он остановился на медицине по призванию или от отчаяния? На что он жил все эти тринадцать лет обучения, ведь его отец был небогат? Или ему кто-то покровительствовал, или он нашел случайную работу, чтобы содержать себя, покупать пищу и книги.
Месмер окончил университет 20 ноября 1765 года. Выпускники медицинского факультета должны были защитить диссертацию и сдать всевозможные экзамены, и Месмер написал работу под названием «О влиянии небесных тел на человеческое тело» («De influxu planetarium in corpus humanum»). Сегодня это звучит неожиданно и скорее походит на какой-то оккультный трактат, несовместимый с ученой степенью по медицине, но на самом деле диссертация была строго научной. Месмер взялся за проблему влияния гравитации на человека, и его гипотеза состояла в том, что существует универсальный гравитационный флюид, посредством которого планеты могут воздействовать на жизнь на Земле. Современный ученый воскликнул бы: «Как! Опять астрология?» В действительности же Месмер презирал астрологию, по крайней мере, астрологов. Идея универсального флюида кажется нам притянутой за уши. Но в его время ссылка на универсальный флюид, хоть и существующий лишь гипотетически, не казалась антинаучной. Для объяснения тех или иных природных явлений (таких, как свет, гравитация, тепло, электричество) ученым приходилось постулировать наличие самых разнообразных флюидов, и в качестве кандидатов на универсальный флюид миру уже были предложены эфир, флогистон, купоросный и смоляной флюиды. Только через двадцать пять лет, вскоре после парижского успеха Месмера, Луиджи Гальвани впервые заметил, что лапки препарированной лягушки дергаются, когда в небе вспыхивает молния, а впоследствии обнаружил, что таким же образом они ведут себя при стимуляции электрическим током. Научный мир тогда буквально помешался на электричестве, и едва ли кто сомневался в том, что оно управляет жизнью на нашей планете и во вселенной вообще.
Люди тогда верили сообщению Эразма Дарвина о якобы найденном им свидетельстве проявления материнской любви у растений; они также думали, будто электрические разряды, извлекаемые из популярной лейденской банки, обладают лечебными свойствами. Но в то же самое время создавали свои труды такие ученые, как Антуан-Лорен Лавуазье и Джон Дальтон, Жан-Батист Фурье и Джозеф Пристли, которые мы и сегодня признаем научными. Однако количество и разнообразие опубликованных научных и псевдонаучных данных было столь огромным, что непрофессионал не мог отличить факты от вымысла. А непрофессионалы активно всем интересовались; именно в то время наука стала такой популярной, как никогда ранее: полеты на воздушном шаре занимали людей больше, чем угроза политической революции, а свежая теория происхождения вселенной обсуждалась на улицах и в аристократических салонах. Но, странное дело, фактически, — несмотря на то, что степень ему все-таки присудили, — диссертация Месмера абсолютно не отличалась оригинальностью, а местами являла собой прямой плагиат. То ли требования к диссертациям не были такими строгими, как сейчас, то ли (как в античном мире) на плагиат смотрели как на признание заслуг, а не как на преступление, а может быть, экзаменаторы не были знакомы с той работой, из которой Месмер целиком «сдирал» предложения и наглядные примеры.
