Татьяна Девятова - 5 наболевших вопросов. Психология большого города
И дальше следует труд истинного, глубокого, всестороннего изучения предмета. Конечно, и гений может ошибиться. И ошибаются, разумеется. Но заметит ли это тот, кто не умеет ощущать гениальности другого человека и преклоняться перед ней? Нет. Его критика будет лишь свидетельством его глупости, и не более того. По верхам проскакал, ничего не понял, какую-то банальность изрек – и в полном довольстве от себя. Вот что получается, когда из-за недостатка личного опыта у тебя внутри нет умения ощущать чужой авторитет, нет соответствующего «чипа».
Это умение, по большому счету, – способность принять начальника. «Начальника» не в смысле «диктатора», но в том смысле, что он знает лучше меня, понимает лучше меня, несет ответственность большую, чем я, и вообще – по-настоящему красив в своем деле. Вот что такое авторитет.
В моей стае есть вожак, и это очень важно – и для дел сиюминутных, и для куда более значительных… Ведь если у меня нет этой внутренней готовности принять авторитет, если она во мне не развита, то я и в Бога поверить не смогу. Бог ведь тоже такой авторитет. Если мы не учимся правильному отношению к авторитетным фигурам, если семья этому не учит, то это грозит в потенции как общей жизненной неуспешностью, так и экзистенциальным раздраем с ощущением бессмысленности своего существования.
И наши дети выходят из этого сложного положения как могут. Одни примыкают к каким-нибудь странным, зачастую маргинальным группам, другие находятся в состоянии перманентной внутренней растерянности (у нас подростковая смертность в результате самоубийств за последние годы выросла в четыре раза!), третьи не могут реализовать себя, потому что нельзя развиваться, если у тебя нет авторитета, который есть твоя планка. А некоторые решают: «Раз у меня нет авторитета, то я сам буду авторитетом». Но вожак без стаи – это страшная история. Вожак без стаи становится мародером.
– Что же все-таки делать, если уже все вот так драматично сложилось? Не пенять же на вашу типологию поколений, тут спасать ситуацию нужно, это уже сигнал SOS!
– Сыну вашей знакомой шестнадцать, он уже взрослый человек, и мы уже не имеем никаких ресурсов воздействия. Все ресурсы воздействия заканчиваются в «пубертате», то есть в 11–13 лет. После этого возможно только такое, знаете… легкими пассами избежать безумного крена.
В подростке уже есть взрослое существо. Оно еще не зрелое, но уже взрослое. У подростка уже есть своя позиция. В детстве у ребенка есть его «хочу – не хочу», а дальше, в подростковом возрасте, – уже позиция. И есть разница между «хочу вот эту одёжу», как моя дочка требует, и позицией. Сонечкино «хочу – не хочу» – это еще не позиция, а вот через десять лет…
Поэтому единственное, что мы можем здесь рекомендовать (и почему так нужны психотерапевты и профессиональные психологи), – это совместную или индивидуальную работу со специалистом. По всей видимости, тут уже некие акцентуации характера вылезли, и простой рекомендацией это «не лечится».
– Но ведь и взрослые люди могут стать друг для друга авторитетами, правильно? Вы говорите о том, что в шестнадцать лет человек уже взрослый. Значит, мама и папа подростка могут просто начать общаться с ним «как взрослый человек со взрослым человеком»?
– Это вы, конечно, правильно заметили. Но я не зря так подробно рассказывал о том, что проблема не в авторитете как таковом. Проблема в конкретном человеке, который или умеет (потому что его научили) относиться к чужому мнению как к авторитетному, или не умеет. И этот навык, эта способность воспринимать другого в качестве авторитета или сформирована до пубертата, или не сформирована. Поэтому, конечно, общаться «как взрослые» родители с подростком могут, и им, по правде сказать, больше ничего не остается, но это уже не вопрос авторитета. Тут – проехали… Сейчас это вопрос «челночной демократии» – шаг за шагом, взаимными претензиями и уступками формируем формат отношений и достигаем каких-то договоренностей.
Только при этом очень важно, как именно родители осуществляют эту свою «челночную дипломатию» во взаимодействии с подростком. Ребенок должен чувствовать, что в системе родительской мотивации, подтолкнувшей их к такому поведению, нет одолжения – мол, ладно, если так хочешь, то будем с тобой по-взрослому разговаривать. Нет, такого не должно быть. Вы ведь настоящему взрослому не оказываете такую «услугу» – разговаривать с ним как со взрослым, вы с ним прямо как со взрослым и взаимодействуете, без всех этих оговорок – «ну ладно», «если тебе так хочется». Если взрослый – то взрослый. Как нельзя быть наполовину беременным, так и взрослым нельзя быть понарошку.
И еще: «взрослый» – это не значит негативный, это не ругательство. А для многих родителей призыв – «ведите себя с подростком как со взрослым человеком» выливается в истеричный гвалт: «плати за квартиру», «сам себя обеспечивай», «домой пьяный не приходи, потому что это жилье общее» и так далее. Нет, это никакое не взрослое общение – взрослого со взрослым, это просто родитель, измученный происходящим, берет своеобразный реванш, имея на это, как ему кажется, некий мандат. На самом же деле, по факту – он просто унижает подростка и использует давление силой. За это подросток ему и ответит, в меру своих способностей. Но мало не покажется в любом случае…
Знаете, важно не то, что у тебя некий мандат есть – право руководить ребенком, приказывать ему, важно то, можешь ли ты этим своим правом правильно распорядиться. У родителей право руководства, разумеется, есть, только вот пользоваться им умеют, к сожалению, совсем не многие.
Бабка за дедку, дедка за внучку…
В детстве меня отвозили на летние каникулы к бабушке и дедушке. Так было принято в большинстве семей Советского Союза. Это были, наверное, самые счастливые месяцы моей жизни. А вот сегодня многие родители стараются ограничить общение детей со своими «старшими» родителями. Мои приятели Аня и Слава приехали покорять Питер из разных городов страны, здесь отучились, поженились и остались жить и работать, встали на ноги, обзавелись квартирой и машинами. У них чудесная семья и двое замечательных детей, старший сын уже пошел в первый класс.
Когда дети были младше, ребята, как и положено, летом совершали визит вежливости к родителям, оставляли детей там, а сами неслись к морю. Сейчас они перестали это делать. Говорят, что дети очень сильно «портятся» после того, как проводят время со «старшими» родителями. Те транслируют им «старорежимные» ценности, установки, правила, и потом слишком долго и мучительно приходится объяснять детям, почему все не совсем так или совсем не так.
Сейчас у них назревает «конфликт поколений»: бабушки и дедушки рвутся к ним в гости, стараются остаться надолго и «помогать в воспитании внучков, а вы, дети, идите отдохните». Ребята же предпочитают в таких случаях приглашать няню. И хоть они понимают, что нельзя травмировать мам и пап, лишать общения с внуками, но все это меркнет по сравнению с возможной травмой для их собственных детей.
– Понятно, что в данном случае я не могу дать никаких конкретных рекомендаций, а тем более наставлений – мол, встречайтесь с родителями, вы должны предоставлять старикам право видеться с внуками и так далее. Это вне сферы моей компетенции. Мне просто кажется, что в целом нет ничего страшного в том, что дети общаются со старшим поколением. Напротив, такой плюрализм важен, особенно если вы можете обсуждать это с ребенком и помогать ему классифицировать в его детском сознании эти, прошу прощения за термин, дискурсы. В общем, если это единственная мотивация – защитить ребенка от «неправильного» идеологического влияния, то мне кажется, запрет на общение – мера чрезмерная.
Дети, которые сейчас живут в России, в целом должны себе представлять, как думают их бабушки и дедушки. Понимаете, о чем я говорю? Родительская идеология в любом случае значительно ближе ребенку, она ему понятнее и органичнее, нежели идеология «советская», военная, послевоенная, аскетичная. И тут бояться, что твоего ребенка перекуют в какую-то иную идеологическую формацию, не нужно. Но то, что ребенок получит представление о том, что есть разные взгляды на одни и те же вещи, что одна и та же реальность может совершенно по-разному восприниматься разными людьми, – это скорее плюс, чем минус. Только этот психологический опыт ребенка необходимо сопровождать соответствующей – дополняющей, поясняющей, зачастую критической – информацией.
Один из моих дедов имел целый ряд убеждений идеологического характера, с которыми я совершенно не мог согласиться. Но зато теперь я, с одной стороны, понимаю людей, которые подобную идеологию исповедуют, а с другой – возникавшие в моей голове дискуссии на эту тему (деда по мере возможности я старался этим не травмировать) сделали меня человеком убежденным в тех ценностях, которых я придерживаюсь. Я, если так можно выразиться, стал внятно их осознавать, они мною прочувствованы и прожиты. Но те аргументы, которые я слышал от деда, я бы никогда не услышал ни от кого другого. В общем, это хорошая школа – диалог между поколениями.
