Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги - Гвидо Витиелло
Первые книги, как и первые влюбленности, нужно пройти от начала до конца, даже если потом мы спросим себя (через пять лет или через пятьсот страниц): как так вышло, что раньше мы смотрели на них с таким трепетом, а сегодня взираем совсем равнодушно? Тогда мы узнаем, что именно этот человек или это произведение привели нас к той точке, где мы захотели с ними проститься. Мы воспользовались этим опытом, как своего рода пожарной лестницей, и если нам еще придется карабкаться наверх, то будет уже куда проще. Когда наше чутье станет безошибочным, мы сможем, лишь бросив в ее сторону беглый взгляд, понять, сможет ли та или иная манящая лестница помочь нам покорить высоту, на которую мы еще не поднимались. Мы станем ненасытными, привередливыми – и виной тому наши чрезмерно завышенные требования. Но по этой лестнице невозможно спуститься обратно, как невозможно заставить себя полюбить того, кто не понравился нам с первого взгляда. Да, скажете вы, примерно так же Сван вел себя с Одеттой, ведь она не совсем в его вкусе. Плохо ли: если бы он подошел к своей любви с тем же разумением, с которым относился к званым обедам, у нас бы не было первого тома «В поисках утраченного времени». И на этом мы можем без сожаления расстаться с нашей распространенной метафорой.
7
Книга-бумеранг
Какая сила, заключенная в даримой вещи, заставляет одариваемого делать ответный подарок?[37]
Марсель Мосс, Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах
Когда я был маленьким, у меня тысячу раз воровали нос. В то время подобные кражи были частым явлением, настоящая головная боль для органов правопорядка, но вышеуказанные органы не особо следили за этим самым порядком, и даже скажу вам больше: львиная доля этих преступлений совершалась внутри семьи, в стенах родительского дома. Каждая из моих тетушек как минимум однажды утаскивала у меня нос, а затем он загадочным образом материализовывался в виде ее большого пальца, верхняя фаланга которого показывалась между указательным и средним пальцами. Жуть какая, ну и уродство, подумал я в первые же секунды. Слава богу, я продолжал дышать, и если принимался искать утерянный нос, то обнаруживал его на месте, как будто он по волшебству сам вернулся туда.
Если бы я увидел, как мой нос разъезжает по городу в карете – прямо как в одноименной повести Гоголя, – с большой долей вероятности у меня бы развилось нечто вроде синдрома фантомной конечности. Оливер Сакс в книге «Человек, который принял жену за шляпу» приводит случай одного моряка, потерявшего указательный палец на правой руке в результате несчастного случая: «Все последующие сорок лет его мучил назойливый фантом этого пальца, так же вытянутого и напряженного, как во время самого происшествия. Всякий раз, поднося руку к лицу во время еды или чтобы почесать нос, моряк боялся выколоть себе глаз»[38]. Похоже на какой-нибудь рассказ в жанре ужасов, не правда ли?
Для себя я давно решил проблему с носом: знаю, что он всегда на своем законном месте, промеж глаз. Однако я могу перечислить все фантомные конечности своей библиотеки – все те бумажные отростки, что тем или иным образом отняли от ее тела. Потерянные или пропавшие без вести во время переезда, одолженные и так и не полученные обратно, подаренные в спешке, с уверенностью (пусть и не лишенной разумного зерна), что я могу обойтись и без них, или же явно кем-то украденные – и этот кто-то сейчас точно хихикает где-то в темном углу, как мои тетушки, когда они злорадствовали, заполучив в руки добычу в виде детского носа.
«Стоит мне кому-то одолжить книгу, как я чувствую, будто у меня отняли какую-то часть тела», – замечал Анатоль Броярд, человек, написавший сотни рецензий для газеты «Нью-Йорк Таймс», и также автор собственных произведений. «Мое сознание обращается к пустому месту на книжной полке – я точно трогаю языком лунку, где раньше был вырванный зуб. Моя неприкосновенность нарушена, я выведен из равновесия, путаюсь в своих чувствах, а преграда между мной и хаосом истончилась». Нос за нос, зуб за зуб. Для читателей, склонных к библиомании, домашняя библиотека – во всех отношениях продолжение их тела, бумажный экзоскелет, и потому они упрямо сопротивляются попыткам одолжить у них книги (а кто бы согласился одолжить другу берцовую кость, пусть даже всего на пару недель?) и чересчур чувствительны к образовавшейся пустоте. Также многие обыкновенные читатели располагают книги если не там же, где находятся их жизненно важные органы – за своего рода крепостной стеной из костей и мышц, – то по крайней мере в ближайшем окружении, которое обычно наполняют сваленные в случайном порядке личные вещи. Например, зубная щетка, нижнее белье, ПИН-код от банковской карты, носовой платок, тарелка, из которой они едят, полотенце, висящее рядом с биде. Все эти вещи как-то неудобно попросить на время, и в то же время их обладатель испытывает смущение, и когда отказывается одолжить их кому-то другому, и когда соглашается это сделать. Все же щетка – это не зуб, платок – не нос, хотя от одного до другого рукой подать.
Для не-читателей же книги принадлежат к классу безличных вещей, таких как зонтики или шариковые ручки, – они одновременно принадлежат и всем сразу, и никому. «К книгам одолженным люди всегда относятся с некоторой формальной учтивостью»[39], – пишет Райнер Мария Рильке во «Флорентийском дневнике». И продолжает: «Книгу, которую я одолжил у какой-нибудь девушки, я никогда не стану читать в постели или неодетым, а том из крупного собрания коллеги не поставлю на полку, вмещающую мою скудную библиотеку, а уделю ему почетное место на рабочем столе». Единственный способ хоть как-то подобраться к такой книге – со шляпой в
