Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги - Гвидо Витиелло
Мы все прекрасно знаем, что любой долг (особенно денежный) ставит одалживающего и берущего в неравное положение – как правило, преимущество всегда на стороне первого. Второй же, даже получив указанную сумму от самого лояльного из друзей, чувствует себя зависимым, если не сказать, ущербным человеком, пока ему не удастся восстановить изначальный баланс сил. Поэтому Полоний в «Гамлете» советует не одалживать денег и не брать взаймы, ведь это верный способ потерять и деньги, и друга. Книга – единственный предмет, способный изменить этот порядок и сделать так, чтобы чаша весов со стороны берущего стала тяжелее, так как на ней оказывается груз волнения. Тот, кто забирает книгу на время, по какой-то причине считает, что теперь она принадлежит ему, и спит крепким сном младенца, а первоначальный владелец в глубине души знает, что больше не увидит ее. И всю ночь вертится в постели.
«Нет более печального зрелища, чем когда у себя дома видишь, как гость пристально рассматривает твои книги», – замечал американский писатель Роджер Розенблатт в своем очаровательном литературном монологе о библиомании. И ведь ты, читатель, в эту секунду боишься не осуждения: наоборот, тебе радостно от мысли, что визитера нисколько не заинтересовала твоя библиотека, и он всего лишь рассеянно блуждает взглядом по корешкам томов. Однако затем его глаза все же выхватывают нечто определенное на одной из полок. И теперь уже ничего не поделать. Нужно замереть. Гость улыбается, и ты как будто издалека слышишь, как он задает роковой вопрос:
«Ты не против, если я на время возьму эту книгу?»
(Против? Почему я должен быть против? Я ведь всего лишь случайно нашел ее в каком-то парижском книжном магазине в апреле 1959 года (кажется, это было 13-е число, день выдался дождливый); точнее, я нашел ее после того, как тщетно искал хоть один экземпляр по всей Европе и Северной Америке; у нее куча загнутых страниц – и все потому, что временами она значила для меня больше, чем жизнь, чем пульсирование крови в теле; стоит лишь прикоснуться к ее страницам – и, точно в прустианском потоке воспоминаний, у меня перед глазами встает моя первая любовь и самые дорогие сердцу мечтания. Я должен быть против того, что ты собираешься отнять у меня все это? Что я, без сомнения, навсегда лишусь этой книги? И даже если ты однажды вернешь мне ее, я уже стану дряхлым стариком, тебе будет все равно, а сама она знатно пострадает от твоего жестокого отношения. Я против?)
«Конечно, нет. Надеюсь, она тебе понравится».
Чтобы предотвратить подобного рода трагические события, в прошлом люди прибегали к весьма убедительным методам: например, к проклятиям. В Средние века и в самом начале Нового времени они воспринимались всерьез – считалось, что подобным образом библиотеки можно защитить от воров и проходимцев. Уже на титульном листе книгокрадам угрожали, что их отлучат от церкви, пугали разного рода наказаниями, в исключительных подробностях описывали их пребывание в адском пламени, где наглецу подобало вечно мучиться вместе с Каином и Иудой. Начиная с эпохи Возрождения эти предупреждения стали приобретать шутливый тон и превратились в своего рода баловство, свойственное коллекционерам. В конце концов древние проклятия переродились в забавные эпиграммы, которые зачастую писали на макаронической латыни. К примеру, как это сделал Ф. Уилсон Доббс («Рифмованное предостережение для любителей одалживать книги», 1899):
Si quisquis furetur
This little libellum,
Per Bacchum, per Jovem!
I’ll kill him, I’ll fell him,
In ventrem illius
I’ll stick my scalpellum,
And teach him to steal
My little libellum[41].
Хотя, когда дело сделано и книга отправилась в чужие руки, вряд ли проклятие сможет вернуть все на круги своя. Сверхъестественные методики запугивания в нашем отошедшем от церкви обществе уже не имеют прежней сдерживающей силы. Это заметил в начале 1930-х годов неаполитанский сатирик Джузеппе Маротта. Ему никак не помогло то, что, перед тем как одолжить кому-то один том из своей библиотеки, он написал нестираемыми чернилами на обложке фразу «Всякого, кто сверх срока удержит у себя эту книгу, ждет семь лет несчастий». Как не сработала и другая его уловка – дать собаке обнюхать вышеуказанный предмет и затем пустить ее по следу того, кто его украл. Тогда он обратил свой взгляд на опыт австралийцев и предложил «разработать такую форму книги, чтобы она походила на бумеранг и обладала теми же аэродинамическими свойствами. Конечно, бывает и так, что бумеранг не возвращается к тому, кто его запустил, но это значит, что он в полете убил еще кого-то».
Проклятия, сглазы, орудия убийства, изобретенные коренными жителями Земли и прочие военные хитрости, безусловно, появились из лучших побуждений и потому заслуживают уважения, однако они не учитывают одного базового правила, точнее исключения из него. Когда речь идет о книгах – и только о них, – с печальными последствиями их одалживания сталкивается не тот, кому их дали на время, а тот, кто это сделал: именно он своей кровью будет расплачиваться за свою роковую неосмотрительность. Ладно, возможно не прямо-таки кровью, но цена в любом случае невероятно высока. Несчастье, случившееся с братом главного героя в романе Филипа Рота «Цукерман освобожденный», – прекрасное предупреждение для тех, кто с легкостью одалживает книги. Особенно, если они делают это с поверхностными целями – например, чтобы очаровать женщину:
– Знаешь, почему я женился на Кэрол? […]
– Нет, – ответил Цукерман, он считал, что Кэрол хорошенькая, но довольно скучная, – не знаю.
– Не потому, что она плакала. Не потому, что приколол ее этим значком, а затем окольцевал. Даже не потому, что все родители именно этого от нас и ждали… Я одолжил ей книгу. Одолжил, понимая, что, если я не женюсь на ней, книгу я назад не получу.
– Что это за книга?
– «Работа актера над собой». Книга Станиславского.
– А ты не мог купить другую?
– Там были
