Анжела Варданян - Этюды по детскому психоанализу

Я:

– Ты так думаешь? Или у меня не может быть друзей, подруг?

Роза:

– Это еще что за дом? (Снова бьет по столу, потом, найдя на полу кусочек ткани, начинает швырять его.)

Я:

– Ты так хочешь сделать со мной?

Роза:

– Вот что я сделаю с вами.(Начинает с силой вытирать об него ноги, вернее, раздирает ногами ткань.) Вот что я сделаю с вами. Я сильная, не верите? Я не хочу быть похожей на вас. Ни за что.

Я:

– Конечно. Ты – не я. Ты станешь такой, какой захочешь.

Роза:

– Вы не обижайтесь. Я хочу, нет, не хочу сделать вам плохо.

Остановилась. Стоит, смотрит на меня.

Роза:

– Не верите? Обижаетесь? Будете плакать, как в прошлый раз?

Я (молчу, пауза):

– Тебе хочется...

Роза (подходит к противоположному углу кабинета, встает на маленький стульчик, потом сходит с него и резко бьет по нему ногой: смотрит на меня, возбуждая себя):

– Сейчас разобью на кусочки.

Я:

– Сейчас же прекрати. Мы договорились, что здесь нельзя делать того, что опасно для жизни. Это опасно. Опасно для нас обеих.(Она продолжает. Встаю, подхожу к ней.) Если сейчас же не прекратишь, тебе придется уйти.

Роза (тут же успокоилась, стоит напротив):

– Ваша черепаха сдохла? (Она видела ее как-то раз в прихожей).

Я:

– А ты как думаешь?

Роза:

– Я хочу, чтобы что-то у вас случилось плохое.

Я:

– Да?

Роза (снова встает на стул, вытягивается кверху):

– Никому не говорите про это. (Пауза.)

Роза:

– И вообще ничего не говорите и не пишите 25 лет.

Я:

– Если ты так хочешь, пока тебе не исполнится 25 лет, я ничего не напишу. Я вернусь 30 октября. Мы продолжим работу. Пока меня не будет, ты мне можешь писать все, что захочешь, можешь потом показать или нет, как захочешь.

Роза (молчит, показывает на дверь, где приколот ее маленький рисунок кенгуру с детенышем в сумке [см. рис. 9]):

– Некрасивая. Это она с ребенком.

Я:

– Некрасивая? Они вместе – это всегда красиво и приятно. Спасибо. 30-го я жду звонка от тебя.

Роза:

– Нет, позвоните вы. Я люблю, когда мне звонят.

Я:

– Хорошо.

Сеанс окончен, но Роза не уходит. Она хватает камешки и начинает их швырять об стену. Стою, молча жду. Роза чувствует, что «перегибает», но продолжает.

Роза:

– Сейчас еще поиграю.(Кидает на стенку и ловит.) Один из камешков ударяет меня по ноге. Роза испугалась.

Я (спокойно):

– Твое время кончилось, мы обо всем договорились.

Роза (хватает пригоршню камешков):

– Это я возьму с собой. (Выбегает в прихожую и, крикнув «До свидания», убегает.)

Через минуту звонок в дверь. Роза протягивает мне камешки:

– Возьмите, я хочу вам вернуть. (Сует их мне поспешно в руку и убегает.)

Вернувшись, я, как обещала, позвонила.

Роза (смущена, много говорит о школе, о друзьях, о будущем, хочет стать знаменитостью, психологом или юристом):

– Как вы думаете, сумею? (Не ждет ответа.) Когда я что-то захочу – обязательно добиваюсь. Вы мне не верите?

Сеанс прошел легко и гладко.

Через день позвонила мать, сказав, что не может вообще оплачивать терапию, что она сама болеет воспалением почек и что муж категорически против психотерапии.

Я пригласила мать на беседу. При встрече она сообщила о новом увлечении дочери – изучением русского языка: «Я ей говорю, что сначала надо очень хорошо изучить родной язык».

Я:

– Конечно.

Мать:

– И потом, есть очень много известных женщин, например, Л. А., Розе надо стремиться быть на нее похожей.

Увы, мать заревновала, и не на шутку. Она встревожена. Я не стала настаивать на продолжении терапии. Договорилась о необходимости последней встречи с Розой, «чтобы подготовить девочку к расставанию». Мать:

– Она уже знает, но если вы так считаете...

Роза спокойна. Я кратко передаю ей решение матери и объясняю, что не имею права работать без согласия родителей и что она тоже не имеет этого права до совершеннолетия. А там вся жизнь впереди.

Можно продолжить работу тогда. А пока она может звонить.

Роза молчала.

Странно, но у меня не было ощущения прощания.

Роза сидела в расслабленной позе, слушала внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. Она прервала возникшую паузу вопросом:

– А мои рисунки? Они останутся у вас?

Я:

– Тебе их хочется забрать?

Роза (молчит, разглядывает меня, как будто видит впервые):

– Ладно, оставьте у себя, только никому не давайте. Никому!

Я:

– Ты сомневаешься?

Роза:

– Нет, пусть остаются у вас.

Я:

– Спасибо.

На этом мы простились.

Так неожиданно прервалась эта бурная терапия с почти моментальным глубоким трансфером. Я часто вспоминала, пожалуй, самый тяжелый сеанс – расставание перед моим отъездом, в котором она проявила всю силу и глубину страсти, страха, ненависти и надежды. А этот рисунок мамы с детенышем.

Здесь можно анализировать каждый сеанс, многослойно и многосторонне. Не только поведение Розы, но и матери содержит богатый материал. Но я все время откладывала, что-то во мне мешало прикасаться к папке «Р», что-то еще жило во мне. Я знала, что мой контртрансфер тоже достаточно силен. Я не спешила. Прошло 6 месяцев.

Кто-то настойчиво звонит по телефону. Слушает (я бы сказала, внюхивается в мой голос), я слышу дыхание на том конце провода и молчание. И так 17 раз. На 18 – я называю ее по имени: «Роза – говори, я слышу, что это ты». Тут же трубку положили.

Через секунду звонок.

– А. В., это вы. Я звонила не вам (17 раз?), а подруге, случайно попадала к вам.

Я:

– Ты можешь звонить, говорить.

Роза:

– А как вы узнали, что это я?

Я:

– Как ты думаешь?

Роза:

– Ладно, извините, до свидания.

Спустя три месяца.

Опять звонок Розы.

Сначала недолгое молчание, потом она начала говорить:

– А. В., это вы?

Я:

– Да, Роза, здравствуй.

Роза:

– Как вы меня узнаете (голос довольный)?

Она продолжает:

– Я была послушной, а сейчас снова плохая. Я была после вас, как под гипнозом.

Я:

– Но ты же знаешь, что я гипнозом не занимаюсь.

Роза:

– Как хорошо. Иначе я бы опозорилась на весь район. А зачем вы собираете рисунки?

Я:

– Не собираю, а изучаю.

Роза:

– Я так и знала. А как это узнать?

Я объяснила, что надо много читать и учиться этому.

Роза:

– Эту вашу синюю книгу,[51] что лежала в кабинете, вы мне дадите почитать? – И не дожидаясь ответа продолжает. – Как вы?

Я молчу.

Роза:

– Как ваша дочка, как ваши дела на работе? Я все хочу знать! (В голосе требовательные нотки.)

Я:

– Ты переходишь границы. Утебя своя жизнь, у меня своя.

Роза (вздыхает):

– А моя мама этого не понимает.

Я:

– Ты можешь попробовать с ней поговорить об этом. (Пауза.) Звони мне.

Роза:

– Когда? Завтра?

Я молчу.

Роза:

– Опять треплюсь. Ладно, до свидания. Да, если хотите обо мне написать, пишите.

Не дождавшись моего ответа, она бросает трубку.

Последний (последний ли?) звонок от Розы был после Нового года в начале января.

Она обращается ко мне по имени, здоровается. Сама называет себя. Спрашивает:

– Мои рисунки еще у вас?

Я:

– Ты их хочешь забрать?

Роза:

– Зачем они мне? Я никогда никому ничего не даю своего. Только самым дорогим людям.

Я:

– Я могу оставить рисунки у себя?

Роза:

– Да. (Пауза.) Как Вы думаете, из меня что-нибудь получится?

Я:

– А ты хочешь?

Роза:

– Хочу.

Она, не попрощавшись, резко дала отбой. Возможно, кто-то вошел в комнату. Или мне так хочется думать.

Трансфер все еще есть, связь достаточно крепкая.

Процесс идет. Можно ли считать, что терапия прервана? В прямом смысле – да!

Да, потому что границы психотерапии четко очерчены этическими правилами и нормами. Но.

Нельзя забывать, что для трансференциального бытия не существует никаких преград, – очень часто его время, место и пространство могут определяться «капризами» его величества Бессознательного.

Телефонные звонки Розы подтверждают это.

9 этюд

Он хотел их убить, но боится

Так сказал Гайк на предпоследнем сеансе[52] о своей трех-фигурной композиции из пластилина. Две фигуры изображали крокодилов, лежащих рядом в центре озера (круглый тонкий пласт), а третья – маленького индейца с длинной пикой в руке. Маленький индеец расположился на краю озера. Он хотел их убить.