Мои любимые триггеры: Что делать, когда вас задевают за живое - Даниэле Новара
Она отвечает моментально: «Я помеха».
Тогда я поинтересовался, может ли она назвать фразу (я называю это «краткой фразой»), которая ее задевает, рефрен, который резонирует с болевой точкой, активируя ее. И снова ответ не заставляет себя долго ждать: «Тебе нельзя играть с нами».
После маминого вмешательства у меня возникало чувство вины потому, что я была лишней, помехой, и принуждение принять меня в игру заставляло меня это почувствовать.
Вот это да! Возможно, это то, что нужно, у нас есть первая версия. Хочу обратить ваше внимание:
при определении болевой точки не существует правильного ответа.
Наши эмоции, все то, что мы чувствуем при работе с воспоминаниями, приводит к некоему осознанию, пусть даже гипотетическому, что очень важно и помогает избавиться от замешательства и растерянности.
«Я помеха» – это не что иное, как болевая точка, которая активируется в тот момент, когда мы чувствуем себя лишними. Поэтому я спросил Веронику, что с ней происходит в повседневной жизни, когда она чувствует эту боль. Речь идет о поведенческом сценарии. Что это такое? Это реакция на болевую точку, призванная погасить боль, которую та причиняет. Это автоматический и повторяющийся поведенческий алгоритм, который направлен на устранение беспокойства, вызванного очередной активацией болевой точки. Поведенческий сценарий часто имеет непроизвольный характер, почти как естественный поведенческий механизм. Иными словами, речь идет об эмоциональной реакции, основанной на потребности защитить своего внутреннего раненого ребенка, который дает о себе знать в нынешней ситуации. Вот что говорит Вероника:
Когда возникает ощущение, что я лишняя, что в глазах других людей я недостаточно хороша, я все еще чувствую дискомфорт, соотносимый с опытом тех детских лет. Я пытаюсь анализировать свое поведение, но это непросто. Моя реакция – уйти, устраниться, уступить. Именно так я определяю свой поведенческий сценарий.
Давая название своим ощущениям, мы получаем власть над ними,
и не имеет значения, правильное ли мы выбрали название, – важно найти его и произнести. После этого ощущения из растекающейся магмы превращаются в отсек хранилища нашей памяти. А мы становимся их хозяевами.
Затем я спросил Веронику об актуальном конфликте, о котором шла речь в начале. Она рассказала о случае на работе, где тактика устранения проявилась открыто, но не со стороны Вероники, а со стороны ее коллеги, которая пыталась избежать нежелательной ситуации. Все новые и новые вращения круга болевой точки не столь явны, они могут вновь и вновь проявляться в самых непредсказуемых формах и проекциях. На самом деле тактика устранения так или иначе появляется в конфликтах Вероники, как таинственный призрак, но она говорит:
Я много работаю над этим и уверена, что скоро смогу окончательно обуздать свою тревогу и перейти на стадию, где начну ощущать, что хорошо изучила свою болевую точку и в состоянии с ней справиться.
В главе 4 мы рассмотрим, как работать над тем, что скрывается за кругом болевой точки. Это поможет развить способность разрешать конфликты, задействуя даже наше самое больное место. Для этого мы должны научиться прислушиваться к собственным эмоциям, не оставаться на месте, идти вперед, не быть заложниками своих чувств, не отождествлять себя с ними. Нет, «мы» не равно «наши эмоции». Эти тревожные ощущения – голос внутреннего раненого ребенка, которого сегодня, будучи взрослыми, мы можем поблагодарить и отпустить; его фигура всегда была и будет с вами, но вы больше не нуждаетесь в ней, чтобы противостоять жизненным испытаниям. Вам нужно совершить обгон.
В нынешнем конфликте вы заново вскрываете свою детскую рану, а затем ищете способ вылечить внутреннего ребенка, возвращаясь все к тому же сценарию.
Все это можно сравнить с ситуацией, когда во время ссоры говорят: «Ты ведешь себя как ребенок». Иной раз это всего лишь попытка принизить оппонента, но иногда это замечание очень точно выражает суть происходящего. В сущности, каждый из нас, вступая в конфликт, переживает воссоединение с детством в попытке залечить свои раны, защитить того ребенка, которым был, в стремлении получить компенсацию и восстановить справедливость. Все это недостижимые цели, которые придают нашей тревоге все более отчетливые формы, и вот уже она поселяется в нас, как призрак в заброшенном доме.
Работая над конфликтом, принимая его вызов, мы даем себе шанс залечить детские раны благодаря осмыслению и принятию.
Работа над конфликтом создает эффект карточного домика: стоит убрать одну карту – все рушится. Когда мы вынимаем одну карту из неэффективно разрешенного столкновения, в котором при конфликтной некомпетентности поведенческий сценарий связан с болевой точкой и детской эмоцией, весь карточный домик разваливается, и это может стать новым началом.
Найдя и вынув нужную карту, можно создать новый карточный домик – новую возможность.
Речь идет о том, чтобы посмотреть на ситуацию под другим углом. Изменив способ решения конфликта, человек нейтрализует свою боль, оставляя ее в детских воспоминаниях, и наконец переворачивает эту страницу.
Послушаем теперь историю Розы:
Швабра
Когда мне было около десяти лет, мама начала работать, и я стала помогать по дому. По утрам я вставала очень рано, а старшая сестра спала допоздна (иногда до полудня). Когда мама возвращалась домой, она ставила продукты на кухонный стол и, оглядываясь вокруг, видела, что все чисто и прибрано. Я была довольна своей работой. Однако когда она спрашивала меня, где сестра, я отвечала: «Она все еще спит. Надо, чтобы она тоже помогала, я смогла бы сделать больше с ее помощью…» А мама говорила: «Но и ты не обязана это делать. Никто тебя об этом не просил. Если бы тебе не хотелось, ты бы не убирала».
Мать, вместо того чтобы признать, что, в отличие от старшей сестры, Роза вела себя примерно, дразнила ее и раздражалась. Я спросил Розу, какие эмоции она испытывала в тот момент, и вот что она ответила:
Мне было очень грустно и плохо, я понимала, что мою работу не ценят. Я делала это по своей воле, но мне говорили, что я не должна была этого делать. Я помню маленькую девочку, которая ждала, что мать вернется и похвалит ее, но та говорила: «Тебя никто не просил». Это было очень больно и обидно… Я бы хотела, чтобы, войдя тогда в дом, она сказала: «Ух ты, как все чисто! Кто везде убрал? Как же чудесно! Я вернулась домой, а мне не нужно делать уборку, все вещи сложены». Мне было бы достаточно этих слов. А происходило ровно наоборот.
Итак, следующий этап – болевая точка, и я попросил Розу озвучить свою краткую фразу; она сказала: «Ты не была хорошей девочкой».
Я была уверена, что я хорошая девочка, но мама считала иначе. Думаю, теперь я поняла, в чем может быть моя болевая точка: «Что бы я ни делала, этого всегда будет недостаточно». Как будто постоянно приходится гнаться за чем-то невозможным, недостижимым, ведь мать так и не выразила мне удовлетворения или признания. Даже сейчас я вспоминаю, что в детстве училась готовить с мыслью, что обед и вкусные запахи в доме порадуют ее. Но нет, ничего не вышло.
На мой вопрос, каким сейчас может быть ее поведенческий сценарий, то есть более или менее инстинктивная и, конечно, очень эмоциональная реакция, которую она повторяет в подобной ситуации, Роза ответила не задумываясь:
Я всегда стараюсь сделать больше, чем нужно. Это ужасный стресс. Я могу с ним справиться, но он все равно делает меня несчастной. Я нахожусь в постоянной погоне за признанием; это напоминает экзамен, и я его всегда проваливаю.
Резюмируем ситуацию на данном этапе, чтобы подвести итоги. Здесь скрывается ловушка: Роза пытается сделать больше, а другой человек этого не признает, и все вместе это создает идеальные условия для эмоциональной бури. Всегда очень трудно угадать, чего хотят другие. Она ищет одобрения и в предвкушении его придерживается тактики «сделать больше». Роза надеется, что эта поведенческая хитрость предотвратит проявление агрессии и пренебрежение другого человека. Но есть одна мысль, которая преследует
