Мэрион Вудман - Опустошенный жених. Женская маскулинность. Аналитическая психология
Юнг верил, что в образе Парсифаля нашел свое воплощение архетипическим образ маскулинности, чрезвычайно характерной для двенадцатого столетия. Парсифаль ведет себя также, как Кит, который входит в класс, не входя в него. То, что предстает перед ними обоими, одновременно имеет место и не имеет места, если и существует, то в мире, где все происходит «однажды». То, что не представляли себе ни Кит, ни Парсифаль, затерявшись в подростковом бессознательном, был поиск. Поиск идеализированной матери своего детства, поиск, который тайно направлял и определял их поведение, имевший в своей основе фаллос, раненый в погоне за сияющим сосудом женственности. До тех пор, пока маскулинность скована материнской фантазией, существует опасность превращения подростковых свиданий (в любом возрасте) в ритуальную кастрацию.
Неумение задать вопрос: «Кому служит Чаша Грааля?» оставляет Парсифаля в объятиях изможденной матери, единственное желание которой заключается в том, чтобы защитить его от жизни и держать в психологической зависимости от ее усохшего чрева. Кроме того, эта неудача оставляет в бездействии старого Короля-Рыбака. По мнению Кретьена де Труа, Парсифаль изначально совершал свои рыцарские подвиги бессознательно. Не умея себя оценить и отождествляя себя со своими деяниями, он тем самым отрицал содержащееся в них психологическое развитие. Так, например, поклявшись служить деве Бланшфлер и доблестно освободив от врагов ее владения, он даже не подумал о том, чтобы попросить ее руки. Реальная претензия на ее руку - это уже осознание поступков. Но вместо этого он вновь пускается на поиски матери.
Парсифаль Кретьена де Труа символизирует анимус многих современных женщин, незрелая маскулинность которых не может сказать НЕТ зависимости, налагающей на них заклятье, которое заставляет их томиться в тюрьме бессознательной матери. (Колдунья Кирка превращала спутников Улисса в свиней, животных Матери-Земли.) Слишком часто женщины путают свою израненную и потому слишком чувствительную маскулинность со стремлением к воссоединению с отвергавшей их матерью. В таком случае их неизбежно привлекает мужчина, занятый бессознательными поисками потерянной матери. Они находят в нем воплощение своей потребности в воссоединении. В результате Парсифаль-возлюбленный неизбежно тянет их вниз, в материнскую обитель, и в этом заключается истинная суть mise-in-abyme (сцены скрытого действия) их зависимости.
Анимус, принимающий образ подростка-Парсифаля, - это маменькин сынок, лишенный в своих поступках способности отличать одно от другого. Это сын, выросший без отца. Возможно, он несет в себе материнскую духовную проекцию и потому лишен связи со своим телом и земным чувством. Его теневой стороной может быть дьявольский фаталист, постоянно соблазняющий зависимого человека пройти по краю пропасти. На одном уровне жизнь становится такой пустой, что лишь флирт со смертью дает возможность сознанию почувствовать вкус жизни. На другом уровне сверхъестественные усилия избежать мрачного инертного существования позволяют получить осознание смысла жизни в течение нескольких мгновений.
Женщинам с анимусом такого типа снятся тореадоры, акробаты, автогонщики, водители скоростных катеров, астронавты и водолазы. Их собственная цыганская тень становится естественным партнером для столь совершенных мужчин, которых мало заботит собственная жизнь. Их соединяет связь любови-смерти; их страсть становится анестезией, позволяя им, рискуя, использовать магию, способную их уничтожить. Их реальный вклад заключается в совершенстве обоюдной смерти. Это вечные альпинисты, карабкающиеся по отвесной скале на самый ее пик.
Женщинам, страдающим анорексией, часто снятся дьявольские любовники такого типа. Они воплощают в себе деспотизм духа, лишенного тела. Это может быть художник-гомосексуалист, обожающий изумительные формы ее тела и посвятивший себя тому, чтобы воплотить ее красоту в мраморе. Когда это застывшее в молчании совершенство достигает своей полноты, он идет дальше, выискивая другое совершенное лицо. По отношению к ней как к женщине он испытывает не больше чувства, чем испытывает она по отношению к своей женской тени. Они оба совершают убийство своей подлинной маскулинности и женственности.
В реальности, когда цыганская тень встречается с порхающим пуэром, жизнь становится безрассудно привлекательной и заманчивой. Если они вступают в брак и у них появляются дети, цыганка может превратиться в ответственную, но чем-то постоянно обиженную мать и требовательную жену. Подрезав своему летуну крылья, она его приземляет. Тогда ей становится с ним скучно; она может начать искать себе прибежище в зависимости или найти другого спутника. Так колесо делает один оборот за другим, пока не вмешается сознание.
Я не собираюсь иронизировать над такими игривыми спутниками. Многие мужчины и женщины в моем кабинете проливали горючие слезы над человеком, который принес новый свет в их мрачную пещеру. «Я снова ожил(а), - говорили они, - и не могу повернуть обратно». Играя так, как играют дети, сосредотачиваясь на игре настолько, что просветляется их воображение, можно впервые или в очередной раз разбудить спящую энергию. Если юный Парсифаль сможет задать вопрос, который принесет осознание, даже летун, позволивший себя обкарнать, может вновь расправить крылья.
Рассмотрим случай Ани, стремившейся после развода создать новую жизнь для себя и своих детей.
Аня влюбилась в мужчину, спроецировав на него свои духовные ценности, и вложила всю веру в те отношения, которые, по ее мнению, можно было назвать продолжительными. Внезапно ее знакомый встретил другую женщину. В отчаянии Аня сосредоточилась на игре с образами. Она нарисовала портрет злого волшебника, сделавшего из нее жертву своих прихотей.
Она принесла мне эту картину и положила на кушетку, словно желая излить скорбь и гнев. Позже, после обсуждения того, что это должно означать, мы решили попробовать перевернуть изображение. Тогда мы увидели не волшебника, а круглое лицо смеющегося клоуна. Изумляясь, мы не могли поверить в то, что увидели. Совершенно не осознанно, Аня одновременно изобразила злого волшебника и самого настоящего клоуна. Ее так изумило совмещение столь парадоксальных образов, что она рассмеялась.
В бессознательном всегда существует потенциал для такого парадокса. Сознанию остается лишь рассмотреть ситуацию под иным углом: отойти от подвластной колдуну индивидуальной точки зрения эго к надличностному видению, которое символизирует клоун, способный чувствовать трагедию и вместе с тем смотреть на нее. Клоун знает, какая возникает боль, когда мы вынуждены пожертвовать всеохватывающим эгоцентрическим обладанием. Это обладание делает нас очень чувствительными к потерям, отдавая должное ведущей к свободе отстраненности. Энергия клоуна сосредоточена на тончайшей грани между слезами и смехом, личной трагедией и божественной комедией. Сконцентрированность на игре, включающей в себя противоположности и выходящей за их рамки, оказывается именно той энергией, которая заставляет колдуна измениться.
Мерлин является тем архетипическим волшебником с чертами клоуна. Он сын дьявола, рожденный девственницей. Наследственность делает его очень важным трансформирующим образом для зависимых людей, ибо совмещает в себе свет Люцифера и самые приземленные черты зрелой девственницы.
На первый взгляд, его двойственная или даже многомерная натура и его мошеннические и клоунские черты придают ему качества Мефистофеля, однако его знание прошлого и предвидение будущего свидетельствуют о более высокой степени сознания по сравнению с Артуром и его рыцарями, которые, действительно, совершенно бездумны и бессознательны. Именно благодаря этой более высокой степени осознания Мерлин, как и Грааль, выступает в образе спроецированного сознания, позволяющего выставлять напоказ человеческие ошибки и преступления. В качестве пророка дьявола, отправленного в мир Сатаной, он в большинстве случаев определенно считается Антихристом… Благодаря материнской добродетели дьявольское наследие Мерлина не может проявляться само по себе. Наиболее характерные дьявольские черты проступают в его колдовских чарах и в наслаждении от своих шуток над окружающими и желании их одурачить. Но по большому счету ни одна из этих черт не является губительной1.
Мерлин очень значителен, в особенности для людей с крайне обостренными противоположностями, ибо он близок к природе, воплощает божественные энергии и обладает сознанием, позволяющим удерживать напряжение противоположностей. Как клоун он компенсирует ригидность изношенного коллективного сознания, открывая путь к иррациональным глубинам с присущим им богатством инстинктивных и архетипических энергий. «Таким образом, Мерлин становится… целостным мужчиной,., которым может стать обыкновенный мужчина, целостность которого будет выходить за привычные рамки». Клоунская натура делает его образ исцеляющим, раскрывая однобокую, эгоистичную, трагичную перспективу. Именно Мерлин указал Парсифалю путь к замку Короля-Рыбака.
