Психология масс - Зигмунд Фрейд
Из этой замечательной истории развития человеческой любовной жизни вытекает еще один момент. В первой фазе этого развития, заканчивающейся в большинстве случаев к пяти годам, ребенок находит первый любовный объект в одном из родителей, на котором фиксируются и объединяются все его, требующие удовлетворения, половые влечения. Наступающее в следующей фазе вытеснение заставляет ребенка отказаться от большинства этих детских сексуальных целей и оставляет после себя глубокое изменение отношения к родителям. Ребенок по-прежнему сильно привязан к родителям, но его влечение к ним становится «заторможенным в отношении завуалированной цели». Чувства, которые ребенок испытывает к этим любимым людям, обозначают теперь словом «нежность». Известно, что в подсознании эти ранние «чувственные» устремления в той или иной мере сохраняются, и прежний поток влечения в известном смысле продолжает существовать.
В период полового созревания (в пубертате), как известно, возникают новые, весьма интенсивные устремления к непосредственной сексуальной цели. В неблагоприятных случаях этот чувственный поток остается отделенным от продолжающего существовать потока «нежных» чувств. Перед нами возникает картина, оба аспекта которой так охотно идеализируют разные литературные жанры. Мужчина выказывает восторженное преклонение перед уважаемыми женщинами, которые не возбуждают его в половом отношении, но проявляет половую потенцию только в отношении тех женщин, которых он «не любит», не ценит и даже откровенно презирает. Чаще, однако, молодому человеку удается создать известный синтез платонической небесной и чувственной земной любви, и его отношение к сексуальному объекту формируется взаимодействием расторможенных и заторможенных влечений. По доле заторможенных нежных влечений можно судить о силе влюбленности в противоположность чисто чувственному вожделению.
В рамках этой влюбленности мы сразу замечаем феномен завышенной сексуальной оценки, мы видим тот факт, что любимый объект избегает всяческой критики, что качества любимого объекта оцениваются выше качеств нелюбимого человека или выше, чем оценивались качества того же объекта до того, как пришла влюбленность. При более сильном вытеснении или подавлении чувственных устремлений создается мнимое впечатление, что объект достоин чувственной любви уже в силу своих высоких душевных качеств, хотя, в действительности, все обстоит наоборот, так как именно чувственная склонность наделяет объект всяческими преимуществами.
Стремление, извращающее суждение, является стремлением к идеализации. Эта идеализация позволяет нам легче ориентироваться в проблеме; мы видим, что с объектом обращаются, как с собственным «я», то есть при влюбленности на объект изливается большая часть нарциссического либидо. При некоторых формах выбора объекта любви становится самоочевидным, что объект служит заменой собственного, не достигнутого в реальной жизни идеала «я». Объект любят в силу совершенств, к которым стремились для собственного «я», и которыми индивид может теперь воспользоваться таким окольным путем ради удовлетворения своего нарциссизма.
Если повышенная сексуальная оценка и влюбленность становятся еще сильнее, то картина становится совершенно ясной. Влечения, направленные на непосредственное сексуальное удовлетворение, оттесняются вовсе, как это, например, случается при восторженной юношеской любви; «я» становится все более неприхотливым и скромным, а объект великолепнее и ценнее; в конце концов, объект овладевает всей самовлюбленностью «я», и естественным следствием этого становится способность к самопожертвованию. Объект, если можно так выразиться, поглощает «я». Черты смирения, ограничения нарциссизма, пренебрежение собственными интересами присутствуют во всех случаях влюбленности; в крайних случаях они еще более усиливаются, и под их напором чувственные желания окончательно отступают на задний план.
Особенно легко это происходит в случае несчастной, неразделенной любви, так как сексуальное удовлетворение все же во всех случаях несколько снижает завышенную сексуальную оценку. Одновременно с «отдачей» собственного «я» в безраздельное распоряжение объекта, каковая отдача ничем не отличается от сублимированной отдачи абстрактной идее, происходит полное отключение функций «Идеала Я». Умолкает критика, исходящая обычно от этой инстанции; все, что делает и требует объект, – правильно и безупречно. В том, что надо делать для объекта, нет места совести. В любовном ослеплении человек без раскаяния идет на преступление. Вся ситуация без остатка укладывается в формулу: Объект занял место «Идеала Я». Теперь нам легко описать разницу между идентификацией и влюбленностью в ее наивысших проявлениях, называемых очарованием и послушанием. В первом случае «я» обогащается качествами объекта, то есть, по выражению Ференци, интроецирует объект; во втором же случае «я» беднеет, отдавая себя целиком объекту, который ставится на место важнейшей составной части «я». При ближайшем рассмотрении можно заметить, что такое изложение отражает противоречие, какового на самом деле не существует. Речь в данном случае идет не об обогащении или обнищании; можно так описать сильнейшую влюбленность, что получится, будто «я» интроецирует объект. Вероятно, существенным является другое различение. В случае идентификации объект утрачивается или отбрасывается; он заново возрождается в «я», и оно частично изменяется по образу и подобию утраченного объекта. В других случаях объект сохраняется и подвергается переоценке со стороны и за счет «я». Однако и такой подход вызывает сомнения. На самом ли деле установлено, что идентификация предполагает отказ от обладания объектом, и не может ли идентификация существовать при сохранении объекта? Прежде чем начать дискуссию по этому запутанному вопросу, не явится ли у нас мысль о том, что сущность спора разрешается иной альтернативой, а именно: занимает ли объект место «я» или «идеального я»?
Очевидно, что от влюбленности один шаг до гипноза. Схожесть обоих этих состояний видна невооруженным глазом – та же покорность, податливость, отсутствие критики в отношении гипнотизера, так же, как в отношении объекта влюбленности, то же рассасывание личной инициативы; нет никакого сомнения в том, что гипнотизер заступает место «Идеала Я». Все отношения в гипнозе выступают более отчетливо и ярко, поэтому было бы целесообразно объяснять влюбленность посредством гипноза, а не наоборот. Гипнотизер является единственным объектом, никто другой, помимо его, не принимается в расчет. Тот факт, что в состоянии гипнотического сна «я» переживает то, что требует и утверждает гипнотизер, напоминает нам о том, что мы забыли упомянуть среди функций «Идеала Я» функцию испытания реальности. Нет ничего удивительного в том, что «я» принимает ощущение за действительность, потому что психическая инстанция, задачей которой является испытание реальности, подтверждает истинность реальности мнимой. Полное отсутствие устремлений к незаторможенной сексуальной цели приводит к необычайной чистоте проявлений. Гипнотическое отношение является неограниченной жертвенной влюбленностью при исключении стремления к сексуальному удовлетворению, в то время как при настоящей влюбленности это стремление лишь откладывается на какое-то время и все время присутствует на заднем плане
