Психология масс - Зигмунд Фрейд
Однако против представлений Троттера можно с еще большим правом, чем против взглядов других авторов, возразить, что он обращает слишком мало внимания на роль вождя, в то время как мы придерживаемся на этот счет противоположного мнения и считаем, что невозможно понять сущность массы, если пренебречь ролью вождя. Стадный инстинкт, вообще, не оставляет места вождю, он приходит в стадо лишь по воле случая, и в связи с этим стоит тот факт, что стадный инстинкт не приводит к потребности в божестве; у дикого стада нет пастуха. Помимо этого, позиция Троттера уязвима и с чисто психологической точки зрения, то есть можно сомневаться в том, что стадный инстинкт является первичным и неразложимым – скорее всего это не так, и стадный инстинкт отличается от таких действительно первичных инстинктов, как пищевой и половой.
Разумеется, трудно проследить онтогенез стадного влечения. Страх оставшегося наедине с собой маленького ребенка, страх, который толкуется Троттером как проявление стадного инстинкта, допускает более правдоподобное толкование. Этот страх касается сначала матери, потом других любимых людей и является выражением неисполненных желаний, с которыми ребенок не может сделать ничего иного, кроме как преобразовать их в страх. Страх одинокого маленького ребенка не исчезнет при виде любого человека «из стада», наоборот, приближение чужого человека лишь вызовет или усилит страх. Кроме того, у маленького ребенка долго не замечают ничего похожего на стадный инстинкт или на чувство принадлежности к массе. Такое стадное чувство возникает лишь в детских, из общения с другими детьми и из их отношений с родителями, и первоначально он возникает из зависти, которую питают старшие дети в отношении младших. Старший ребенок, естественно, хочет из ревности вытеснить младшего, отдалить его от родителей и лишить всех прав на родительскую любовь, но, учитывая тот факт, что этот ребенок, как и все последующие, в равной степени любим родителями и вследствие невозможности придерживаться враждебной установки без ущерба для себя, старший ребенок в силу необходимости вынужден идентифицировать себя с остальными детьми, и в сообществе детей возникает чувство толпы или чувство общности, которое затем в школе получает дальнейшее развитие. Первым требованием при образовании такого сообщества является требование справедливости и равенства для всех. Всем известно, с какой силой проявляется это требование в школе. Если ребенок сам не может стать любимчиком учителя, то, по меньшей мере, никто не должен им становиться. Можно было бы с недоверием отнестись к этой идее о замене ревности чувством толпы в детской и школе, если бы мы не наблюдали позже подобные процессы в других условиях. Стоит в связи с этим вспомнить о толпах женщин и девушек, обступающих после концерта певца или пианиста, в которого они безумно, до обожания влюблены. Было бы вполне естественно, если бы каждая из них ревниво отнеслась к другим своим соперницам в толпе, но лишь численность этой толпы и обусловленная ею невозможность достичь благосклонности объекта своей влюбленности заставляют поклонниц, вместо того чтобы вцепиться друг другу в волосы, вести себя, как ведет себя единодушная масса – они обожествляют своего кумира и с удовольствием делят между собой локон его волос. Эти женщины, потенциальные соперницы, посредством общей любви к одному объекту могут теперь идентифицировать себя друг с другом. Если инстинктивное влечение можно разрешить, как это обычно бывает, несколькими способами, то нет ничего удивительного в том, что выбирают тот способ, который гарантирует хотя бы частичное удовлетворение, и отвергается способ, при котором цель при данных условиях вообще не может быть достигнута.
То, что позже в обществе находят действенным дух общности, esprit de corps, и тому подобные вещи, является не чем иным, как производным от элементарной зависти. Никто не должен, грубо говоря, высовываться, все должны быть равны и иметь не больше, чем имеют все остальные. Социальная справедливость означает, что люди, по своей воле, во многом себе отказывают с тем, чтобы то же самое делали и остальные, или – что есть то же самое – не могли этого даже требовать. Это требование равенства является корнем социальной совести и чувства долга. Совершенно неожиданно это требование проявляется в страхе сифилитиков перед инфекцией, природу которого мы поняли, благодаря психоанализу. Страх этих несчастных есть проявление их сопротивления бессознательному желанию заразить своей болезнью других, ибо почему, собственно, только они одни должны страдать и лишаться столь многого в результате своей болезни, а другие – нет? То же происхождение, по сути, имеет и красивая притча о суде Соломона. Если умирает ребенок одной женщины, то и другая не должна иметь живого ребенка. По этому желанию царь смог верно узнать потерпевшую.
Таким образом, социальное чувство зиждется на превращении изначально враждебного чувства в позитивно окрашенную привязанность, являющуюся, по сути своей, идентификацией. Насколько мы до сих пор смогли проследить за ходом этого процесса, настолько мы понимаем, что это превращение происходит под влиянием общего нежного чувства к человеку, стоящему вне массы. Мы сами не считаем анализ идентификации полным и исчерпывающим, но для наших целей достаточно и этого утверждения: масса требует равенства. Из обсуждения двух искусственных масс – церкви и армии – мы вывели, что предпосылкой их единства является убеждение в том, что вождь одинаково любит всех людей, составляющих массу. Не станем, однако, забывать, что характерное для массы требование равенства относится только к ее членам, но не распространяется на вождя. Все люди, составляющие массу, должны быть равны между собой, но над всеми ими должен господствовать вождь. Таким образом, мы имеем множество равных, идентифицирующих себя друг с другом людей массы и одного, властвующего над ними и превосходящего их, человека – таково положение, осуществляющееся в жизнеспособной массе. Да будет нам позволено подправить Троттера: человек является не стадным животным, он – животное орды, единичный представитель орды, ведомой главным предводителем.
X. Масса и первобытная орда
В 1912 году я согласился с предположением Чарльза Дарвина о том, что первичной формой человеческого общества была орда, находившаяся под неограниченной властью сильного самца. Я попытался показать, что
