Записки психиатра. Безумие королей и других правителей - Максим Иванович Малявин
Не особо считаясь с чаяньями собственного сына, на судьбы детей Клавдия Агриппина вообще взирала лишь с точки зрения «вреден – полезна». Так, Британника, сына Клавдия, она старается задвинуть куда подальше, а его наставника, Сосебия, и вовсе велит казнить, чтобы не возмущался. А многоходовочку с императорской дочкой, Клавдией Октавией, она заранее готовила. Сначала расстроила ее помолвку с Луцием Юнием Силаном Торкватом – дескать, сожительствует он с родной сестрой, и теперь ему лучше самоубиться, чем с нашей Клавочкой женихаться. И в 53 году женила на ней Нерона, несмотря на его попытки отнекиваться и отбрыкиваться: надо, сын, надо!
Тут Клавдия и посетило сатори: меня же по всем фронтам обложили! Груня, куда ты дела моего Британника? Эй, кто там, быстро верните его ко двору! Кажется, в будущем на троне он будет смотреться лучше твоего Нерона. Опять же, родная кровиночка. «На каком, на фиг, троне? – неподдельно изумилась Агриппина. – В каком, на фиг, будущем? Клавдий, зайчик, сегодня у нас на обед такие изумительные грибочки…» Император отведал грибочков – и умер.
В тот же день, 13 октября 54 года, Секст Афраний Бурр привел шестнадцатилетнего Нерона к своим преторианцам, и те дружно кричали «виват!», признавая его новым императором.
– Мамочка, поздравь меня, я императором стал! – похвастался Нерон Агриппине. – Теперь я большой мальчик и могу тебя не слушаться.
– Morologus es![7] – рассмеялась Агриппина, – теперь слушаться меня будешь не только ты, но и Вечный город, и вся империя!
Доходило до абсурда: матушка (небывалое дело!) на официальных приемах садилась рядом с венценосным сыночком, вполголоса делала ему замечания (спину не горбить, в носу не ковыряться!) и подсказывала – а по факту диктовала, – что говорить, какие распоряжения отдавать. Пока ступор официальных лиц не сменился праведным негодованием, Сенека (он уже многое повидал и мало кого боялся) втолковал Агриппине, что так и до беды недалеко, и та сбавила обороты – во всяком случае, на людях. А дома продолжала парня шпынять: я тебе империю подогнала, так что будь добр, слушайся, мать плохого не посоветует!
Бурр и Сенека, малость придавленные амбициями Агриппины, решили, что пора отнимать мальца от материнской груди. А то эти две мегерочки, нелюбимая жена и готовая задавить своим… нет, не бюстом, а авторитетом и властолюбием матушка до того парня достали, что он в загул по тратториям да лупанариям ударился, лишь бы дома пореже бывать. И тут такая удача: на глаза Нерону попалась Клавдия Акта, красавица-вольноотпущенница, из бывших рабынь, что по случаю то ли Клавдий-покойник прикупил, то ли дочка его. Что уж там Нерону запало – экзотическая ли красота (Клавдия была родом с Востока), впитанный ли ею с молоком матери обычай почитать своего мужчину и не перечить ему, – но он реально увлекся. Да что там – влюбился!
Реакцию Агриппины было несложно просчитать: «Нерон, фу! Брось каку!» Но тут нашла коса на камень.
Видя, что влияние на сына, а вместе с ним и реальная власть норовят выскользнуть из рук, Агриппина топнула ножкой и, словно Петрушку из скоморошьей торбы, вновь извлекла на свет Британника. Мол, щас я буду из этого мальчика делать нового императора. А то Нерон сломался почему-то, испортился, команд не слушается.
– Vae! – шлепнул ладонью себя по лицу Нерон. – Мама, ну сколько можно! Впрочем, в игру с твоими фигурками можно играть и вдвоем, и сейчас твой мелкий cacator[8] уйдет в отбой.
С первого раза притравить Британника не получилось – можно сказать, легко обделался. Но Нерон был последователен и настойчив – и было отчего. Погрозив кулаком преторианскому трибуну Палланту и его цепной собачонке-отравительнице Локусте, он дал им второй шанс. Последний, но чтобы без осечек. Как писал потом Тацит в «Анналах»:
«…так как кушанья и напитки Британника отведывал выделенный для этого раб, то, чтобы не был нарушен установленный порядок или смерть их обоих не разоблачила злодейского умысла, была придумана следующая уловка. Еще безвредное, но недостаточно остуженное и уже отведанное рабом питье передается Британнику; отвергнутое им как чрезмерно горячее, оно разбавляется холодной водой с разведенным в ней ядом, который мгновенно проник во все его члены, так что у него разом пресеклись голос и дыхание.
…Одна и та же ночь видела умерщвление и погребальный костер Британника, ибо все необходимое для его скромно обставленных похорон было предусмотрено и припасено заранее. Впрочем, его погребли все-таки на Марсовом поле при столь бурном ливне, что народ увидел в нем проявление гнева богов, возмущенных преступлением принцепса, тогда как многие, принимая во внимание известные в прошлом раздоры и усобицы между братьями и то, что верховная власть неделима, отнеслись к нему снисходительно.
…В особом указе Цезарь объяснял причины поспешности, с какой был погребен Британник; он ссылался на установление предков скрывать от людских глаз похороны безвременно умерших и не затягивать церемонии похвальными речами и пышно отправляемыми обрядами».
После этого состоялась малая раздача люлей. Матушке было велено выметаться из дворца и прихватить за компанию полюбовничка своего, Палланта. Сенека с Бурром было потерли ладошки – мол, вот она, неограниченная власть, – но Нерон и их с размаху усадил на задницы. Дескать, мне тут подбрасывают, будто вы, товарищи, императору совсем не товарищи. Растраты растрачиваете, заговоры заговариваете. Может, приготовить пару распятий? Или сразу с Тарпейской скалы полетать отправить? Сенека тут же вспомнил, что у него была пятерка по риторике, и сумел-таки отболтаться, сатир языкастый. А за компанию и Бурра отмазать. Типа не при делах мы, это все злые языки, что страшнее полибола. В общем, посты они за собой сохранили. Но намек усвоили: для манипуляций есть манипулы, а Нероном манипулировать – манипулялки отсохнут, он и сам с усам и рыженькой бородкой.
Через три неполных года, в 58-м, на глаза Нерону попадается обольстительная Поппея Сабина. Ну как попадается. Лучше всего получается тщательно подготовленный экспромт. Вот и Поппея Сабина, прикинувшись скромной мышкой, все просчитала и вышла замуж за приятеля императора, Марка Сальвия Отона: с таким мужем был шанс не только попасть Нерону на глаза, но и приятно их помозолить. Помозолила: вскоре Нерон, записав себе еще одну победу на ложе, сказал Отону, что боги завещали делиться. Так что разводись-ка ты, мил-друг, по-быстрому да вали наместником в Лузитанию. А эту
