Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов
Театр Шекспира – театр актера и режиссера, а не автора пьесы. Шекспировское действие происходит не в реальной жизни, а на сцене. И создано для сцены, где главные лица – те, кто на сцене.
Самоценное творческое наслаждение, которое дарует актеру, режиссеру, а значит, и зрителю Шекспир, создает то особое свойство театра, то магическое единение сцены и зрительного зала, ради чего и ставится спектакль и идут в театр и которое зовут сценичностью. Театром правят со сцены; и то, что актер желает играть, то зритель рано или поздно будет желать смотреть. Слава Шекспира идет со сцены к зрителю, и слава эта – от природы самого сценического действия.
Актерское, сценическое начало, видимо, прирожденно человеку. Но когда актер играет душевную жизнь, он в некотором роде "чувствует, что не чувствует". (И, конечно, сам хорошо знает это.) Все сценическое искусство – и драматургия, и режиссура, и само актерство, все, вплоть до театральной критики – суть прямое воплощение прирожденной человеку стихии мнимодушевности. Профессиональное актерство для мнимой души явление заглавное. И это, я думаю, не в малой степени побудило Толстого пойти на публичное столкновение со славой английского драматурга.
«Когда люди восхищаются Шекспиром, Бетховеном, они восхищаются своими мыслями, мечтами, вызываемыми Шекспиром, Бетховеном. Как влюбленные любят не предмет, а то, что он вызывает в них. В таком восхищении нет настоящей реальности искусства, но зато есть полная беспредельность»(53.153-4).
Над статьей о Шекспире Толстой работал осенью 1903 года, то есть в те самые месяцы, когда он был погружен в метафизические вопросы "определения жизни", Бога, материи, времени, пределов отделенности и пр. Толстой сам удивлен этой "очень неожиданной работой" о Шекспире. И объясняет Черткову, что им сейчас двигает:
"Главное, что мне больше всего хотелось бы успеть сказать, это то, что мне так несомненно ясно, что все наши беды, все, всякое зло оттого, что мы живем без религии и живем усиленным, напряженным темпом, отчего зло это еще ужаснее"(88.309).
В чем причина этого особенного и все возрастающего зла современности? Оно вызвано, отвечает Толстой, усилением и напряжением темпа жизни, которым живет современный человек. А это-то усиление и напряжение темпа жизни поддерживается (а может, быть и вызывается!) мнимодушевными средствами и для мнимодушевных целей.
О «мнимых произведениях искусства» можно толковать в любую эпоху. Но есть особый смысл в том, что тема мнимодушевности возникла у Толстого в конце прошлого века, когда Лев Николаевич почувствовал, что мнимодушевность становится воздухом, которым человек дышит, и чем-то похожим на опору жизни, обеспечивающую эйфорическую легкость жизнечувствования. На глазах Толстого мнимодушевность делалась злом новейшего времени.
Толстой уже в те годы видел, что мнимодушевность все более и более становилась и жизненной позицией, и мировоззрением, и руководством к действию, и высшим оправданием жизни, что все больше и больше людей проводят в сфере мнимой души часть, а то и весь свой срок на земле; и уверены, что живут полной и настоящей духовной жизнью. Естественно, что когда под здание жизни, по словам Толстого, "вместо камня подложены надутые воздухом пузыри"(45.301), то такая подмена в фундаменте должна в результате производить многие другие подмены в душевной и духовной жизни.
Зло мнимодушевности Толстой объясняет так:
«Истина всегда доступна человеку. Это не может быть иначе, потому что душа человека есть Божеская искра, сама истина. Дело только в том, что снять с этой искры Божьей (истины) все то, что затемняет ее. Прогресс не в увеличении истины, а в освобождении ее от ее покровов. Истина приобретается как золото, не тем, что оно приращается*), а тем, что отмывается от него все то, что не золото»(54.194)
*) «Обыкновенно думают, что прогресс в увеличении знаний, в усовершенствовании жизни, – но это не так. Прогресс только в большем и большем уяснении ответов на основные вопросы жизни"»(54.194), – учил Толстой.
Мнимодушевность современности делает обратное, затемняет, извращает, передергивает, подменяет истину и потому вызывает настоящий регресс.
Заметьте, что борьба с Тьмой в Новейшей Истории обычно завершается не победой над темным и не поражением светлого, а провозглашением и укоренением мнимосветлого. Кстати, в том историческом эпизоде, который сейчас переживает Россия, эта тенденция, более чем когда-либо, явила себя. Народились мнимокапиталисты, возникла мнимодемократия, мнимосвобода, мниморынок, мнимое продовольственное изобилие и мнимодепутаты. Умение дурить, то есть способность соблазнять публику мнимоумом, возведено на степень искусства, и искусства наиболее востребованного. Не мудрено, что для первичного осуществления всего этого потребовался не сильный и не слабый, а мнимосильный человек, способный на яркую демонстрацию государственной властной силы.
Нынешним людям столь нужна мнимодушевная сфера жизни, что они создали целую индустрию мнимодушевности, на все чувства и мысли, на все случаи жизни. Искусство, наука, ритуал, да в наш век еще и идеология не просто пропитаны мнимодушевностью, а выражают ее и ею являются. Люди так привыкли чувствовать, что не чувствуют, понимать, что не понимают, так привыкли глядеть понимающе, что уже не в состоянии различать глубокое от поверхностного. Глупые люди с легкостью пишут умные статьи. Критерии достоинства творений искусства и мысли вырабатываются ныне в среде интеллектуальных приверед и гурманов, откуда они и спускаются в культурную толпу. Что это, как не душевная порча?
В математике есть числа действительные и числа мнимые. Мир мнимых чисел столь же обширен, что и действительных, у них во многом одни и те же законы, но мнимые числа располагаются по другой оси, не имеющей проекции на ось действительных чисел. Мнимые числа и записываются так же, как действительные, только перед каждым из них ставится значок мнимости числа. Такой же значок – "как бы" – следовало бы ставить перед многими нашими чувствами, мнениями, побуждениями и знаниями. Во всех них, да и в самой душе нашей, есть доля мнимости, установить точные границы которой не просто. Мы как бы любим, не любя, не творим, как бы творя, воодушевляемся без воодушевления, верим, во что не верим – и часто сами не можем разобрать, где действительное, а где мнимое. Саму силу своего сознания нынешний человек использует для подделки себя.
«Их добрая жизнь деланная, и я чувствую, что пахнет и клеем и лаком. Сознание нужно, необходимо, но я думаю, что оно нужно только для проверки себя, а не для подделки себя»(56.129).
В ситуации засилья мнимой души нельзя различить настоящее и иллюзорное. Это сфера, где нет добра и зла, истины и лжи, подлинника и подделки, мудрости и глупости, свободы и рабства, права и бесправия, где все мнимо и потому равно недостоверно (или, еще хуже: достоверно), где нет веры и безверия, и
