Илья Рухленко - Что ответить дарвинисту? Часть II
Действительно, для разумного создания биологических таксонов, 4 миллиарда лет кажутся, наверное, несколько «затянутыми» во времени. А вот 4 миллиона лет – выглядят уже более адекватным сроком, необходимым для создания того разнообразия живых существ, которое осталось нам известно лишь по ископаемым останкам давно прошедших времен, и того потрясающего разнообразия биологических таксонов, которое мы наблюдаем сегодня.[172]
Одновременно, совершенно естественное объяснение получают те самые факты, которые только что выглядели «крайне странными»:
1) Многочисленные находки «ископаемой органики».
Действительно, если останкам тех древнейших червей (близких к погонофорам, см. выше), на самом деле, не 550 млн. лет, а не более одного миллиона («сжатие» в 500 раз), или даже не более полумиллиона лет (сжатие в 1000 раз), тогда сохранение еще не минерализованных остатков их хитиново-белкового комлекса уже не выглядит чем-то «из ряда вон». А вполне укладывается в примерные сроки распада подобной органики. Аналогично, если фрагментам белковых молекул в костях динозавров не 80 млн. лет, а примерно 80 тысяч (или, допустим, 160 тысяч лет), тогда остатки белковых молекул в этих костях уже не вызывают столько эмоций. Так же как и до сих пор не минерализованные пни, стволы (и хвоя) ископаемых деревьев возрастом 50 тысяч лет (или даже 100 тысяч) совсем не вызывает такого изумления, как сохранение этого же пня на протяжении 50 миллионов лет.
2) Точно так же перестают удивлять и многочисленные «живые ископаемые», вплоть до «живых ископаемых» видов. Действительно, биологический вид, который вообще никак не изменялся на протяжении 230 млн. лет – кажется чем-то «из ряда вон». Однако этот же биологический вид, который не изменялся на протяжении 230 тысяч лет – уже не вызывает никаких особых эмоций. И даже если этому виду будет не 230 тысяч лет, а 460 тысяч («сжатие» в 500 раз), то и такая цифра остаётся вполне благоразумной.
Таким образом, именно такой сценарий, возможно, объясняет весь комплекс биологических фактов (известных на сегодня) самым лучшим образом – непрерывное творение жизни (какой-то разумной силой) за время, в 500–1000 раз меньшее, чем об этом принято думать сейчас.
Если же вспомнить про дарвиновскую теорию (естественной) эволюции, то понятно, что современный дарвинизм вообще не может допустить аналогичные цифры «сжатия» истории Земли. Потому что естественная эволюция тех разнообразнейших форм жизни, которые нам сегодня известны, просто не могла быть настолько стремительной. В отличие от разумного создания всего биологического разнообразия по механизму непрерывного творения.
10. Эволюция калек и инвалидов
10.1. Грачи прилетели (с) пардон, сверчки онемели
Итак, на протяжении всего нашего повествования мы тщательно стремились найти строгий пример эволюционных изменений в природе, произошедших именно под действием естественного отбора, а не каких-нибудь других сил. И у нас практически ничего не получилось.
Но из этого печального обстоятельства еще не следует, что такие примеры нам найти так и не удастся. Потому что живая природа настолько разнообразна, что при большом желании в ней можно отыскать примеры для подтверждения почти любой теории, которой мы симпатизируем.
Так же и здесь. Уже понятно, что эволюционные изменения биологических видов именно под действием естественного отбора – это такая редкость и экзотика в реальной природе, что подобные примеры надо искать днем с огнем. Тем не менее, если очень постараться, такие примеры всё-таки можно найти.
В качестве конкретной иллюстрации, приведу сравнительно недавнее исследование с «онемевшими сверчками» (Zuk et al., 2006). В этом исследовании было установлено, что сверчки с острова Кауаи (один из островов Гавайского архипелага) совсем недавно сэволюционировали под действием естественного отбора!
Самцы сверчков вида Teleogryllus oceanicus, как и множество других видов сверчков, поют своим дамам «серенады». Но вот, совсем недавно, у какого-то отдельного сверчка на острове Кауаи произошла случайная мутация. В результате этой случайной мутации, специальный аппарат, которым сверчки издают свои «трели» – разрушился.
У нормальных (немутантных) самцов этого вида на крыльях имеется длинный ряд специальных хитиновых зубчиков, которые могут тереться о жилку соседнего крыла, порождая нужный звук. Но в результате обсуждаемой мутации, эти зубчики почти полностью редуцировались (кроме того, изменился еще и угол расположения этих зубчиков). Таким образом, зубчики перестали доставать до соседнего крыла, и в результате, мутантные сверчки онемели. Они, вроде бы, всё так же трут соответствующие части тела друг о друга, но при этом нужные звуки практически не раздаются.
Казалось бы, это вредная мутация. Ведь онемевшему сверчку теперь нечем очаровывать самку. Но дело в том, что на этом же острове живет еще и паразитическая муха (Ormia ochracea), которая тоже очень любит слушать песни сверчков. Однако любит она это делать совсем не по той причине, по которой эти песни нравятся самкам сверчков. А по причине, которая вряд ли понравится самим певцам – паразитическая муха находит сверчков, ориентируясь на звуки песни, и откладывает на сверчков своих личинок. Чаще на самцов, но нередко и на самок, если те оказываются в зоне досягаемости паразитической мухи (Zuk et al., 1993). Личинки мух «вбуравливаются» в тела бедных сверчков и начинают пожирать их заживо.
Поскольку на острове Кауаи паразитические мухи изобильны, то получается, что онемение сверчков, произошедшее в результате мутации, разрушившей скрипичный инструмент, оказалось не такой уж и вредной мутацией (Zuk et al., 2006). Наоборот, даже полезной. Потому что онемевшие сверчки оказались довольно сообразительными парнями (во всяком случае, по уверениям самих авторов работы). Они стали использовать других, не мутантных сверчков для соблазнения самки. Немые сверчки тоже привлекаются на звук песенки немутантных сверчков, и пока певец развлекает всю округу песнями (привлекая как самок сверчков, так и паразитических мух) немые сверчки могут спариться с теми самками, которые оказались поблизости. Таким образом, мутантные сверчки научились успешно распространять свои гены, несмотря на собственную немоту.[173] Более того, они еще и оказались значительно менее подвержены атакам паразитической мухи, потому что муха тоже ориентируется на песенку своей жертвы, и естественно, онемевшие сверчки привлекают внимание этой мухи меньше, чем поющие. В результате, однажды произошедшая мутация «онемения» широко распространилась в местной популяции сверчков. Причем распространилась с молниеносной (для эволюционных процессов) скоростью – менее чем за 5 лет (или даже за 3).
Еще в 1993 году авторы работы (Zuk et al., 1993) отмечали, что на острове Кауаи заражено примерно 27 % самцов и 7 % самок сверчков Teleogryllus oceanicus. Видимо, вследствие высокой смертности, начиная с 1991 года, исследователи наблюдали, что с каждым годом местное население сверчков становится всё меньше. И к 2001 году сверчки стали совсем редкими (Zuk et al., 2006). Однако уже в 2003 году ситуация резко изменилась. В этот год исследователи увидели, что сверчки стали намного более многочисленны, чем раньше. Хотя при этом уже практически не раздавалось никаких песен. Соответствующее исследование показало, что примерно 96 % самцов сверчков в 2003 году были уже «немыми» (т. е. имели редуцированные зубчики, расположенные в ряд, со «сбитым» углом расположения). При этом зараженность сверчков личинками паразитических мух очень резко упала (до 1 % процента).
Дополнительные исследования показали, что за редукцию «скрипичного аппарата» была ответственна, скорее всего, единственная мутация в единственном гене.
Таким образом, мы, похоже, всё-таки имеем перед собой пример эволюции морфологического признака под действием именно естественного отбора – работающий «скрипичный аппарат» заменился сломанным «скрипичным аппаратом». То есть, мы наконец-то (!) нашли то, что так долго искали в природе – установленный пример эволюции (хотя бы какого-нибудь) морфологического признака под действием именно естественного отбора.
К сожалению, нашу великую радость в данном случае омрачают два обстоятельства. Во-первых, мы видим, что подобные примеры экстремально редки в природе, что уже само по себе ясно даёт понять, насколько на самом деле «распространена» в природе эволюция под действием естественного отбора. Во-вторых, и это самое главное – нашу радость омрачает то обстоятельство, что это ярко выраженный пример деструктивной эволюции. То есть, такой эволюции, где признак не создаётся, а наоборот, уже имеющийся признак разрушается. Понятно, что одно дело, когда достаточно сложный скрипичный аппарат сверчка создаётся, и совсем другое дело, когда этот (уже имеющийся) аппарат подвергается поломке. Как известно, «ломать не строить» (С). Особенно, если поломка происходит в результате всего одной единственной мутации.
