Лорен Грофф - Тайны Темплтона
Зики вмиг погрустнел.
— Ну конечно, заеду, Королева, — печально проговорил он и снова развалился на ступеньках. — Рад был узнать тебя поближе. — Он смотрел в сторону, закусив нижнюю губу. Выглядел он сейчас совсем как мальчишка-подросток, которого кто-то обидел.
Для уверенности я сделала пару шагов вниз и, прикрыв рукой от солнца глаза, сказала с улыбкой:
— Думаю, Зики, у нас с тобой еще будет возможность узнать друг друга ближе. В этом можешь даже не сомневаться, старина Фельчер.
Я опять рассмеялась и пошла. Всю дорогу в ушах у меня звучал его грустный ответный смешок.
Перед прощальным ужином мы баловались на крыльце аперитивчиком, и Кларисса взахлеб рассказывала, как однажды подрабатывала танцовщицей в стриптиз-клубе. Получалось у нее неплохо, и она даже огребла там кучу денег, артачилась только, когда доходило до откровенных танцев. Концовка была мне известна — Кларисса съездила какому-то обнаглевшему дяде по причинному месту, и ее выгнали.
Дослушивать известную мне историю я не стала, а пошла в дом, чтобы откупорить еще одну бутылку вина. Вот тогда-то в ворохе свежей почты я и заметила открытку. Сердце ушло в пятки, меня даже замутило, когда я вытаскивала открытку из кипы.
Изображено на ней было какое-то казенное муниципальное здание, и внизу в одну строку шла подпись: Редвуд-Сити, Калифорния; Ошкош, Висконсин; Дели, Нью-Йорк. Домишко постройки годов шестидесятых, серое и убогое.
На обороте после моего имени и адреса я обнаружила одно слово: «Извини».
Чувство неизбывной горечи охватило меня в первый момент. «Эх, Праймус!» — подумала я и живо представила его себе, этого мистера Жабу в жилеточке, украдкой запихивающего открытку в почтовый ящик и торопливо семенящего прочь под теплым калифорнийским солнышком. Но, приглядевшись внимательней, я узнала почерк. Четкий, аккуратный, архитектурный. Это писал Салли из своего захолустного городишки в Аризоне.
Держа в руке открытку, я выглянула за порог — Кларисса все еще развлекала рассказами мою мать и преподобного Молокана, который, поводя пышными боками, заходился от смеха. Кларисса изображала все в ролях, грозила кому-то пальчиком, и троица дружно хохотала. Конечно, я могла отдать ей эту открытку сейчас или пойти положить на подушку (на это, видимо, Салли и рассчитывал); и, думаю, именно так я и поступила бы еще месяца три назад. Но я сделала по-другому — выкинула открытку в мусорное ведро. Она тотчас набухла в коричневой жиже кофейной гущи, так что прочесть ее было теперь невозможно. Как ни в чем не бывало я вышла к ним на крыльцо и зааплодировала Клариссе — к тому времени та как раз закончила свою репризу.
Темплтон я покидала в лучах заката, раззолотившего кроны деревьев. В зеркальце заднего вида я видела мать и Клариссу, стоявших рядышком, и, надо сказать, миниатюрная фигурка Клариссы прекрасно смотрелась на фоне дородной стати Ви. Преподобный Молокан обнимал пухлой ручкой мою мать за плечи, и смотрелись они вместе так, что я готова была остановить машину, вылезти и пристроиться к ним, чтобы вписаться в этот букет. Но я воздержалась. Только прибавила газу, и они стали все уменьшаться и уменьшаться в зеркальце, пока совсем не исчезли.
Когда я проезжала через Саскуиханну, мне живо представился мой приезд домой. И в отличие от моих предыдущих восторженных фантазий это видение было вполне реальным — на руках у меня был младенец, на животике припухлость, время было ночное, и в черной глади озера отражались огни Темплтона. Рядом со мной маячила какая-то тень — муж, надо понимать, и, возможно, он пел, и хоть я не слышала голоса и слов, это пение меня успокаивало и умиротворяло.
С такими вот мыслями и ощущениями покидала я Темплтон. В окошки задувал веселый ветер, надушенный хвойным ароматом сосен. Я думала о Праймусе Дуайере — как он ждет меня в кабинете в Стэнфорде, — думала и не могла сдержать улыбки. Вернее, не улыбки, а ухмылки — этой зловредной сущности, которая так и прорывалась наружу.
А потом змеиные кольца дороги распрямились и мир теперь простирался передо мной сплошной ровной полосой — этот громадный пылающий мир, на который тьме никогда не найти управы. И мой родной город сверкал огнями у меня за спиной. И асфальт шуршал под колесами. И позолоченное закатом озеро подмигивало мне сквозь мелькающие деревья.
Глава 35
И СНОВА «МОЛОДЫЕ ПОБЕГИ»
Этот рассвет мы все встречали вместе, мы все видели его, и все мы видели золотистый листок, что упал с дерева. Мы вместе разглядывали его, умолкнув, не говоря ни слова. Первый предвестник осени. Мы все смотрели на него, провожали глазами его долгий, медленный путь к земле. На дворе сентябрь, лету конец. Лето было долгим, трудным, но ему конец, скоро полетят гуси. Впереди что? Пар изо рта по утрам, майки с длинными рукавами и треники вместо шорт, и банданы на голове, чтоб уши не замерзли. Рассветы будут темные и приходить будут позже, и мы со стаканчиками кофе в руке, вдыхая аромат прелой листвы, отклонимся от курса, свернем к футбольному полю и будем там громко болеть за мальчишек, которые могли бы быть нашими сыновьями. Мы будем смотреть, как они резво носятся по траве, и улюлюкать. Сегодня кончается туристский сезон — закроется пляж, Музей бейсбола, и оперные певцы разъедутся на своих скромных седанах в свои манхэттены и топеки. Туристический катер «Вождь Ункас» завтра отправится зимовать в ангар. И мы сами угомонимся — укоротим пробежки до четырех миль. Это у нас будет подготовка к зиме.
У Большого Тома радость — дочка вернулась. Теперь отходит от наркотиков у папочки дома. Где была, не говорит, но главное, что дома. Маленькому Тому сделали операцию; как будто все обошлось, и уже через несколько месяцев он будет опять бегать с нами. Еще вот планируем обзавестись футболками с надписью «Осторожно — у нас часы со взрывным механизмом». Маленький Том понял юмор — хохочет за чашечкой бескофеинового кофе, когда сидим в кафе. И над Фрэнки смеется. А у Фрэнки все в порядке — он вернул утерянный вес и во время отпуска развеял прах родителей над океаном. Дуга послала к чертям любовница. Променяла на амбала, бывшего бейсболиста, весьма известного, прославленного. Жена его простила, а вот бейсбольная лига — нет. Теперь, конечно, сядет, но ненадолго. Ну а мы уж потом ни словечком ему ничего такого не припомним. У Иоганна дочка-лесбиянка тоже отличилась — привела в дом любовницу. Девка забавная, чудная и правда настоящая мужичка — с инструментами обращается так, что нам никому и не снилось. Удумали вот теперь отремонтировать гостевую спальню к следующему своему приезду.
Но всех превзошел Сол. Да-да, наш бездетный, трижды разведенный Сол, у которого вдруг откуда ни возьмись появилась дочка — Вилли Аптон. Умница какая, в Стэнфорде учится, к тому же красавица и добрая душа (ведь это она сидела с нашими детишками, когда те были маленькими). А мы-то каковы, а? Куда мы смотрели все это время? Как это Сол умудрился скрыть от нас свой роман с этой старой хиппушкой Вивьен Аптон? Разве такое скроешь? Конечно, о существовании дочки он не знал. Но эта Вилли вернула ему веру в собственное мужское достоинство. Не надо ему больше думать целыми днями о своем детородном органе и не надо бегать в аптеку к Аристабулусу Маджу и получать у него потихоньку всякие там подозрительные травы для подозрительных черных отваров. Сам Сол сказал вчера, что все три его бездетных брака и крупинки не стоят, после того как оказалось, что у него есть дочка, да еще такая, как Вилли!
Мы орали и радостно гомонили, когда услышали от него это, — даже побежали быстрее. А потом Большой Том такое нам сообщил, что мы пару миль чуть не пешком плелись. У всех дар речи разом пропал. Не то что дар речи, а даже и дыхание нарушилось — никто ни разу не сплюнул. Так порадовал, что несколько дней опомниться не могли.
Даже сейчас бежим вот и радуемся, и кажется нам, будто знали мы это уже давно. Знали то, что рассказала чокнутая Томова дочка, эта наркоманка — как, дескать, она, купаясь в три часа ночи в озере, нырнула. Нырнула и под водой открыла глаза. И увидела — прямо лицом к лицу столкнулась — маленькое белое чудовище, которое разглядывало ее с любопытством и хвостом своим рыбьим виляло. Утверждает, что было оно точь-в-точь как наше большое чудовище, что вытянули мы из озера в июле. Точь-в-точь, только в миниатюре. Забыла девка про глубину начисто, увлеклась, и ушла под воду все глубже, а зверушка вместе с ней — вроде как пасла ее. Разглядела девчонка у той зверушки живот огромный вздутый, шею гибкую и тонкую и ручки-ножки чуть ли не с пальцами. И открывало то маленькое чудовище свою пасть с черными зубами, будто лыбилось — в этом Томова дочка может прямо поклясться.
И так девчонка расслабилась, что забылась и чуть не начала дышать под водой. Чуть не набрала полные легкие воды и не захлебнулась, и чуть не пошла ко дну. Вовремя спохватилась, задрыгала ногами да вынырнула, и на поверхности долго не могла отдышаться. Чудовище провожало ее до берега и наблюдало, как она выбиралась на сушу.
