Павел Оль - Правопонимание: от плюрализма к двуединству
Таким образом, сближение основных научных подходов к пониманию права может быть осуществлено путем унификации методологии при максимально четком определении границ предмета познавательной деятельности. В свою очередь определение границ предмета с наибольшей точностью возможно осуществить, лишь избавившись от множества производных, второстепенных компонентов, составляющих своего рода оболочку из понятий, терминов, категорий, которые в определенной степени характеризуют правовой феномен в различных его проявлениях, но тем не менее не раскрывают его сущности.[59] А вместе с тем, как совершенно точно заметил Л. С. Явич, «научное понимание права включает раскрытие его сущности».[60]
§ 4. Установление «исходной категории» при исследовании генезиса права как основополагающее начало унификации научного правопознания
В юридической науке широкое распространение получил методологический подход, в соответствии с которым процесс правопознания следует осуществлять через установление некой исходной категории, которая представляет собой отправное начало в познании права, содержит своего рода «генетический код», предопределяющий дальнейшее развитие, развертывание теории. Обращение к такой категории, по мнению некоторых авторов, должно стать начальной точкой для научной дискуссии, развернувшейся вокруг проблемы правопонимания.
И действительно, следует констатировать, что почти всякая научная теория выстраивается вокруг самой элементарной, простейшей категории, но элементарной, конечно, не в смысле простоты понимания, а в смысле первичности, неделимости, неразлагаемости на элементы. Например, для экономической теории такой категорией является «товар», в этических учениях «наиболее общим понятием, отражающим специфику нравственности в целом, является категория добра (вместе с противоположной категорией зла)»[61] и т. д.
Существует ли исходная категория в теории права? Постараемся ответить на этот вопрос.
Советская юридическая школа, во многом предопределившая развитие современной правовой науки, следуя марксистской традиции, придавала важное значение построению категориального аппарата. Она исходила из того, что логическим выражением знаний о предмете служат те понятия и категории, которыми оперирует теория государства и права. Однако эти понятия и категории, взятые в отдельности, не составляют еще ни теории, ни науки, так как в этом случае они не обладают достаточной доказательственной силой и не могут выразить конкретной истины. Объективная истина достигается тогда, когда они представлены в определенной системе: взаимосвязаны и составляют научную теорию. Причем не любая связь понятий, категорий и суждений образует теорию. Научная теория имеет место в том случае, если подытоженные ею знания развернуты в понятийной форме и через систему абстрактных категорий дают конкретное представление о сущности изучаемого явления, о закономерностях его развития и формах проявления.
Знания, выражаемые отдельными категориями и понятиями, в составе теории организуются, достигают той полноты и определенности, которые позволяют использовать их в практической деятельности и для получения новых результатов в познании предмета теории. Достоверные знания научная теория выражает в развернуто-конкретной и системно-понятийной форме, отвечая на вопрос о сущности предмета познания. «Именно постольку, поскольку система понятий может быть интерпретирована как одно (развитое) понятие сущности предмета, эта система понятий представляет собой теорию».[62]
Такой ход мысли вытекал из гегелевского метода исследования науки. Но если Гегель полагал, что им найден универсальный метод исследования любой науки, то К. Маркс считал, что метод служит лишь для постижения «специфической логики специфического предмета».[63] Отсюда правоведами-марксистами выстраивалась зависимость между представлениями о логике и овладением самой теорией. Вместе с тем, несмотря на понимание того, что логика теории права детерминирована ее предметом и верна лишь постольку, поскольку правильно отражает особенности существа, развития и функционирования права как общественного явления, исходное основание все-таки выводилось разное. Так, например, Е. Б. Пашуканис это основание видел в субъекте права,[64] П. И. Стучка связывал возникновение права с частной индивидуальной собственностью на землю,[65] И. П. Разумовский, ссылаясь на два замечания, высказанные К. Марксом, предпосылки формирования права видел во владении.[66] Преодолевая превращение И. П. Разумовским исходного понятия в главное, В. Б. Казаков попытался провести ревизию этой идеи и развить этот подход дальше. Л. И. Спиридонов также принимал за исходную абстракцию при установлении логики развертывания правовых категорий понятие владения, но несколько иначе и на других основаниях.[67]
Соглашаясь с тем, что построение системы категорий основывается на определенных исходных понятиях, являющихся наиболее элементарными и одновременно наиболее всеобщими, М. Ф. Орзих предлагал избрать «для теории права категорию «свобода» (в смысле степени свободы правотворчества в пределах социальной необходимости и объема свободы личности, общности людей в выборе вариантов поведения в пределах юридических возможностей)». Поэтому ученый считал, что развертывание правовых категорий имеет смысл начать с категории правотворчества, затем перейти к категориям, выражающим сущность и содержание права, далее к категориям, фиксирующим структуру системы права, а в итоге раскрыть категорию механизма правового регулирования.[68]
Г. С. Остроумов в отличие от отмеченных выше взглядов предлагает иное определение исходного пункта системы правовых категорий и другую последовательность их развертывания. Он формулирует общую идею своей конструкции следующим образом. «Применительно к правосознанию можно сделать вывод о том, что простейшей и в этом смысле основной элементарной его категорией является категория юридического права (правомочия), которому соответствует юридическая обязанность, или, иначе говоря, категория простейшего правового отношения.
В самом деле, из этой простейшей правовой категории, как из зародыша, могут быть развиты все более сложные категории: право в объективном и субъективном смысле, правопорядок, законность и такие понятия, как правомерное и неправомерное, законное и противозаконное, юридическое и неюридическое».[69]
Из показанного разброса мнений видно, что различие было обусловлено разными источниками и подходами в определении исходного начала. Одна часть категорий, связанная с субъектом и его правомочиями, вызревала из этики и поэтому их природа раскрывается через отношение нравственности к праву. Что касается другой части, то в них больше отражается детерминированность права внешними факторами. Для подтверждения такого вывода остановимся на анализе подхода, апеллирующего к категории «владение», тем более что этот подход был предопределен напутствием К. Маркса.
Позиция сторонника обозначенной точки зрения В. Б. Казакова строилась на замечаниях К. Маркса, которые касались:
Во-первых, «неспособности права к саморазвитию, т. е. к развитию "из себя", из своих внутренних потенций, содержащихся в границах права как такового, вне зависимости от форм его содержания, опосредствуемых правом как явлением, надстраивающимся над этими общественными отношениями».[70]
И, во-вторых, того, что «Гегель правильно начинает философию права с владения как простейшего правового отношения субъекта».[71]
Отсюда В. Б. Казаков приходит к выводу, что «за основу в исследовании генезиса права необходимо принять то общественное отношение, которое, будучи способно к саморазвитию, в определенный исторический период по необходимости обретает правовую форму, оборачивается правовым отношением. Иными словами, проблема генезиса права предстает проблемой исходного, т. е. исторически первого отношения, опосредствуемого правом».[72] В качестве такого отношения ученый выделяет «частное индивидуальное владение, владение патриархальной семьи, которое, будучи особенной формой частного владения средствами производства, является той исторически первой его формой, которая, тем не менее, содержит в себе все необходимые признаки частного владения вообще, все признаки искомой абстракции частного владения, не способного к существованию иначе, как в форме правового отношения».[73]
Однако такое толкование владения вступает в противоречие с концепцией собственности как триединства владения, пользования и распоряжения. Для чего В. Б. Козакову пришлось отреагировать сетованием на язык юридической науки: «Позитивизм этой концепции, предназначенной скорее для практической утилизации указанных положений юристом, специалистом в области правоприменительной деятельности, чем для раскрытия действительных понятий владения и собственности, оставляет открытым вопрос о правильном, объективном понимании этих общественных явлений. И решение данного вопроса затрудняется прежде всего тем, что он не находит адекватного ему отражения в языке юридической науки». Правда, при этом автор поясняет, что в триединстве «однозначно закреплены функции отражения элементов деятельности за понятиями «пользование» и «распоряжение», а простой момент единства человека и вещи – за понятием «владение». На уровне правовой формы собственности (субъективных прав и обязанностей) эта ситуация столь же однозначно воспроизводится в понятиях права владения, права пользования и права распоряжения».[74]
