Джон Кроссан - Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги
Эти удивительные перемены включали эволюционный переход от собирательства и охоты к животноводству, земледелию и оседлому образу жизни. Однако их кульминацией стало изобретение и усовершенствование системы орошения в пойме Междуречья, где паводок с Таврских гор устремлялся к югу, оставляя наносы ила и грязи.
Неолитическая революция / эволюция включала в себя установление контроля над зерном, животными и даже людьми. Взять хотя бы организованный труд, необходимый для того, чтобы создать и содержать плотины, каналы и запруды в аллювиальных долинах. Ил – и дар, и проклятие. Контроль над трудом начинался как добровольное сотрудничество во имя большего блага многих, но в итоге стал принуждением во имя еще большего блага единиц. Поэтому не стоит считать естественный ход цивилизации неизбежным следствием человеческой натуры: человеческая натура обходилась без цивилизации миллионы лет.
Возьмем один стоп-кадр: Южное Междуречье, приблизительно 2 350 год до н. э. Урукагина, царь шумерского города Лагаша, поклонявшийся богу Нингирсу, составил кодекс дистрибутивного правосудия.[7] Сначала он долго перечисляет социальные беды, которые имели место «в стародавние времена, со дня, когда появилось семя человека». Например: «Человек, поставленный над корабелами, захватил судно. Главный пастух захватил ослов… Человек, отвечающий за рыбу, захватил рыбу…» Затем объясняет, как он исправил ситуацию. В частности: «Урукагина поклялся Нингирсу, что человек, находящийся у власти, не должен допускать несправедливости по отношению к сироте и вдове». (О понятии договора, которое здесь отражено, мы поговорим в третьей части данной книги.)
Ситуация, вызвавшая необходимость в реформах Урукагины, отражает «прогресс» шумерской цивилизации к середине третьего тысячелетия до н. э. Имела место борьба за власть между, с одной стороны, храмом и простыми людьми, а с другой стороны, дворцом и аристократами. Положение последних усилилось, ибо после 2 500 года до н. э. династия Ур-Нанше в Лагаше вела войны, в ходе которых был завоеван весь Шумер. Война развязывала руки дворцу, и «от границ Нингирсу до моря был сборщик налогов». Однако реформы в кодексе Урукагины во многом вернули власть храму: «От границ Нингирсу до моря не было сборщиков налогов».
Колыбель цивилизации качали две няньки: насилие и империя. Скот можно перегнать на новое место, но поле ведь не передвинешь. Возросшее плодородие заставляло земледельцев расширяться, а легкость добычи соблазняла кочевников захватывать эти пространства. Земледельцам нужно было защищать себя, а поскольку они уже имели опыт кооперации (для орошения полей), то легко могли сплотиться и для обороны, а точнее сказать, для той вечно расширяющейся защиты, которая именуется империей и была изобретена Саргоном и аккадцами в Междуречье к концу третьего тысячелетия до н. э.
Конечно, не цивилизация выдумала принуждение и насилие. Просто по мере того, как люди все лучше и лучше делали самые разные вещи, им все лучше и лучше удавалось принуждать и совершать насилие. И снова и снова человечество слышало унылую мантру: насилием мы защитим вас от насилия.
Придуманная мной диалектика (радикальность Бога vs. естественный ход цивилизации) есть и в самой христианской Библии.
• С одной стороны: «…так возлюбил Бог мир…» (Ин 3:16).
• С другой стороны: «Всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего» (1 Ин 2:16).
Понятие «мир» неоднозначно: мир как творение (радикальность Бога) и мир как цивилизация (естественный ход цивилизации).
Норма христианской Библии
Мы иногда говорим, образно и упрощенно, что Библия есть слово Божье. Можно выразиться точнее: Библия содержит слово Божье. Однако и это не вполне точно. Нельзя считать христианскую Библию лишь божественной вестью, полученной и переданной людьми. Почему? Потому что в данном случае люди не только принимают, но зачастую и отвергают Божий зов. Более того, свое противление они нередко приписывают тоже Богу.
Первый и фундаментальный вопрос нашей книги состоит в следующем: как нам, христианам, узнать, какой Бог истинный – действующий путем насилия (Он описан в Библии) или не действующий путем насилия (Он тоже описан в Библии)? Ответ очевиден. Норма и критерий христианской Библии – библейский Христос. В свете Христа мы смотрим на все остальное в Библии. А поскольку, согласно христианскому учению, Христос есть образ и откровение Божье, то мы посчитаем Бога склонным к насилию, если Христос склонен к насилию, и не склонным к насилию, если Христос не склонен к насилию.
В конце концов мы называемся христианами, а не библейцами. Стало быть, в самом нашем названии заложено, что Христос важнее Библии. Однако это лишь подводит нас к следующему вопросу: какого именно Христа мы имеем в виду? Мирного Христа на мирном осле в Евангелии или воинственного Христа на белом боевом коне в Апокалипсисе? Иными словами, нужен второй нормативный критерий.
Если для христиан библейский Христос есть критерий библейского Бога, то исторический Иисус есть критерий библейского Христа. Опять-таки это тоже очевидно. Христианство возникло, когда родился исторический Иисус. Рождество есть точка отсчета и рубеж. Неслучайно некоторые христиане, находясь перед сложной жизненной дилеммой, спрашивают себя не «что говорит на сей счет Библия?», а «как поступил бы Иисус?»
Мой тезис: норма и критерий христианской Библии – одна и та же личность, которую ученые изучают как исторического Иисуса и в которую христиане верят как во Христа. Иными словами, смысл библейской истории – в ее середине: жизни Иисуса, описанной в евангелиях и подлинных посланиях апостола Павла.
Венец библейского повествования – в его центре. И мирный характер этого центра показывает смысл/ бессмыслицу жестокой концовки.
При всем уважении к исламской традиции мы не «люди Книги». Мы – «люди с Книгой». И, что еще важнее, мы – «люди Личности». Вот почему одно из любимых христианских мест в Евангелии от Иоанна гласит: «…так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин 3:16), а не «…отдал Книгу свою единственную».
Особый дар христианства – в личности, а не в книге. И эта личность – исторический Иисус, «слава Христа, который есть образ Бога невидимого» (2 Кор 4:4). Коротко говоря, для христиан Боговоплощение важнее Апокалипсиса.
Где мы? И что дальше?
Несмотря на то что моя книга посвящена тому, «как читать Библию – и остаться христианином», я не собираюсь лишь предложить собственный ответ на данный вопрос. Мне хотелось бы, исследовав христианскую Библию, найти такой ответ, который вскрыл бы проблему во всей глубине.
Поясню. Есть проблема поверхностная: библейский образ Бога раздваивается. Бог то склонен к насилию, то не склонен. Мы видим то мирную ретрибуцию, то жестокую ретрибуцию. Аналогичное противоречие есть и в библейском образе Христа: он то на мирном осле, то на боевом коне. Описывая эту диалектику, я использовал образ поезда, который катится по двум параллельным рельсам.
Однако есть проблема и более глубокая. В этой неоднозначности (Бога и Христа) просматривается определенная закономерность. Ненасилие и насилие – не только параллельные, но и интерактивные библейские процессы. Сначала Бог утверждает нечто радикальное – мирное дистрибутивное правосудие, – затем естественный ход цивилизации, со своим жестоким карающим правосудием, снова и снова говорит «нет» этому замыслу. Поэтому образ поезда можно заменить на образ ритмичного сердцебиения.
Здесь-то и начинает проглядывать ответ на вопрос, как читать Библию – и остаться христианином. Моя идея заключается в следующем:
Норма и критерий христианской Библии —
библейский Христос,
но
норма и критерий библейского Христа —
исторический Иисус.
Мы не только должны смотреть на христианскую Библию в свете Христа, но и смотреть на библейского Христа в свете Иисуса. Скажем, когда исторический Иисус в евангелиях едет на мирном осле, это важнее, чем апокалиптический Иисус на боевом коне в Апокалипсисе. Надо хотя бы попытаться принять сторону Бога с его радикальностью, а не сторону цивилизации с ее законами.
Кстати, это не старый спор о том, кто кого важнее, «Иисус истории» или «Христос веры». Речь идет о другом: считаем ли мы «Иисуса истории» и / или «Христа веры» склонным или не склонным к насилию. Это действительно новая проблема взамен надоевшей и устаревшей.
Христианская Библия по сути представляет собой маленькую библиотеку под видом единой книги и единого повествования. Если бы смысл повествования определялся концом (и апокалиптическим Иисусом Христом), можно было бы не трудиться читать остальное. Но если он определяется серединой, следует тщательно разобраться: что предшествует этой середине и что идет после нее? Таким образом, мы должны вглядеться в глубинные структуры христианской Библии, а не прочесть ее лишь поверхностно. И только так мы ответим на вопрос «как читать Библию – и остаться христианином».
