Лев Кривицкий - Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции
Все эти принципы, предложенные Гийено, совершенно справедливы, но и совершенно невыполнимы. Но даже если бы их каким-то чудом удалось реализовать, всегда можно было бы утверждать, что наследственные изменения произошли вследствие случайной мутации в генетическом аппарате клетки, и все усилия по удовлетворению этих требований оказались бы напрасны.
Оценивая опыты Краммера с саламандрами в соответствии с анализом и требованиями Гийено, российский биолог-неодарвинист Н. Иорданский пишет:
«В данной работе Каммерера проявилась характерная методическая ошибка, которую часто допускают неоламаркисты. В подобных случаях экспериментатор использует не чистую линию организмов, состоящую из генетически однородных особей, а случайную выборку, включающую организмы с разным наследственным состоянием изучаемого признака. В природных популяциях саламандр имеется значительная индивидуальная изменчивость окраски с наследственно обусловленным преобладанием черного или желтого цвета. В эксперименте, подобном поставленному Каммерером, используются генетически разнокачественные особи, которые по-разному реагируют на фоновую окраску субстрата. Экспериментатор выбирает для дальнейших исследований тех животных, которые «лучше реагируют» на изменением условий (т. е. в данном случае тех, которые с самого начала наследственно предрасположены к большему развитию черной или желтой окраски). Естественно, что эти особи передают потомству свой наследственный признак, который отнюдь не приобретен ими в ходе эксперимента, но существовал уже в природных популяциях как вариант изменчивости данного вида. Во всех подобных случаях экспериментатор производит своего рода «бессознательный искусственный отбор», который и обусловливает изменение среднего состояния признака в следующем поколении в желательном для него направлении» (Иорданский Н.Н. Эволюция жизни – М.: Издат. центр «Академия», 2001 – 432 с., с. 35–36).
Все здесь, конечно, правильно и логично, и грубая методологическая ошибка налицо. Однако если бы то, что Иорданский определяет как «модификационное изменение окраски в соответствии с фоном внешней среды, вообще нередкое явление среди земноводных» действительно наследовалось, проявления были бы теми же самыми, а неосознанный искусственный отбор подбирал бы не ранее существовавшие наследственные вариации, а унаследованные результаты приспособления, хотя и довольно поверхностного, предшествующих поколений.
Конечно, столь быстрое наследственное усвоение даже таких поверхностных адаптаций, как защитная окраска, весьма сомнительно. И все же такую возможность нельзя сбрасывать со счетов. Несмотря на все громкие успехи генетики путь от генов к признакам, как постоянно признают генетики, скрыт от нас в невероятной сложности процессов развития. А пока это так, мы не вправе выносить окончательных вердиктов о том, что и как наследуется при смене поколений. Генетика уже преподносит и еще преподнесет эволюционирующей науке множество сюрпризов, которые существенно изменят и уже изменяют наши пока еще очень скудные знания о наследственности. И как знать, не произойдет ли на крутых переломах развития знания решительная переоценка значения неистовых трудов таких отвергнутых в свое время фанатиков науки, каким был Пауль Каммерер.
Последняя серия экспериментов Каммерера проводилась на жабах-повитухах. Такое странное название эти животные получили вследствие того, что, руководствуясь инстинктом охраны потомства, их самцы наматывают на задние ноги яйцевые шнуры, словно принимают роды. Каммерер подвергал жаб содержанию при повышенной температуре, вследствие чего они переходили от икрометания на суше к откладке яиц в воде.
Здесь яйцевые шнуры набухали, и самцы теряли способность становиться «повитухами». В обычных условиях жабы-повитухи спариваются на сухих местах, при этом самцы легко удерживают самок, поскольку кожа у этих самок сухая и огрубевшая. У ряда других же видов жаб, которые спариваются в воде, кожа самок становится скользкой и покрывается слизью. Поэтому для удержания самок под действием определенных гормонов у самцов развиваются специальные бугорки. Каммерер утверждал, что в проведенных им экспериментах измененные инстинкты размножения передается по наследству, а у жаб-повитух при размножении в воде тоже развиваются мозолистые бугорки.
Причем в четвертом и пятом поколениях эти мозолистые образования, по описанию Каммерера, увеличивались и распространялись с больших пальцев по предплечьям до локтей. «Описанные мозоли, – отмечает Л. Бляхер, – по утверждению Каммерера, передавались потомкам, воспитывавшимся при нормальной температуре, причем кастрация обладающих мозолями самцов не препятствовало сезонному возобновлению мозолей» (Бляхер Л.Я. Проблемы наследования приобретенных признаков (история априорных и эмпирических попыток ее решения) – М.: Наука, 1971 – 274 с., с. 189).
В 1923 г. Каммерер сделал доклад об экспериментах с жабами-повитухами в линнеевском обществе в Лондоне. Присутствовавший здесь чрезвычайно авторитетный в научных кругах профессор Камбриджского университета У. Бетсон выступил с резкой критикой работы Каммерера. Он отметил, что рисунки, иллюстрирующие брачные мозоли жаб-повитух, неясны и неубедительны, а у единственного самца, который демонстрировался перед ученой аудиторией, кожа утолщена и имеется темное пятно на ладони, но отсутствуют шиповатые структуры, характерные для брачных мозолей.
С противоположных позиций выступил профессор Э. Мак-Брайд. Он заявил, что работы Каммерера «имеют такое же значение для изучения наследственности с эволюционной точки зрения, как все менделеевские эксперименты вместе взятые» (Цит. по: там же, с. 190).
Проверить обоснованность результатов Каммерера вызвался известный американский специалист по амфибиям Г. Нобль. При тщательном обследовании демонстрировавшегося при чтении доклада самца жабы-повитухи Нобль не обнаружил брачных мозолей и даже их зачатков. При обследовании же темных пятен на ладонях особи он предположил, что под кожу было введено темное вещество, сходное с тушью (Там же, с. 191).
После этого сразу же разразился грандиозный скандал. Бетсон публично обвинил Каммерера в фальсификации. Скандал подхватили газеты и по всему миру стали распространяться статьи, порочащие имя ученого. Каммерер объяснил это тем, что кто-то намеренно сделал инъекции опытному экземпляру, чтобы уничтожить плоды его многолетних трудов. Но ему никто не верил. В результате Каммерер не выдержал систематической травли и в 1926 г. покончил с собой.
Известный писатель и ученый Артур Кестлер занялся собственным расследованием обстоятельств гибели ученого, итогом которого стала книга «Дело о жабах-повитухах». Он воспроизводит обстановку травли Каммерера и на документальных материалах показывает бездоказательность обвинений в фальсификации. В конечном счете, исходя из представленных материалов, обвинители Каммерера предстают как клеветники.
В 1996 г. вышла еще одна книга, посвященная трагической судьбе Каммерера – «Зависть и торможение в науке» Марка Гиллмана. Ее автор, воспроизводя обстановку травли, которой был подвергнут Каммерер фактически за его научные убеждения, раскрывает суть этих событий как типичное проявление недобросовестной конкуренции в научной сфере.
Трагедия Каммерера во многом напоминает трагедию Больцмана, великого физика, создавшего в завершенном виде теорию термодинамики изолированных систем и ставшего предшественником современной синергетики. Вдохновленный теорией биологической эволюции Дарвина, Больцман стремился распространить теорию эволюции на понимание физических процессов. Однако выводы из законов Больцмана получились противоположными теории Дарвина, поскольку оказывалось, что в закрытых системах эволюция приводит не к усложнению организации, а к большей вероятности хаоса и тепловому равновесию. Осознав тупик в своем объяснении эволюции и нарастающий конфликт с научным сообществом, Больцман также покончил жизнь самоубийством.
Что касается Каммерера, то у него, по-видимому, под давлением конструктивной и неконструктивной критики возникло ощущение краха тех идей, доказательству которых он посвятил всю свою жизнь и ради которого столько лет непрерывно трудился, не зная отдыха и покоя. Да, Каммерер во многом ошибался, и его уход из жизни был также трагической ошибкой. Ибо тот, кто отстаивает представления об эволюции, должен запастись поистине комической нравственной силой и безграничным стремлением к истине.
Закончить раздел об экспериментах Каммерера нам хотелось бы словами великого индийского поэта Рабиндраната Тагора:
Перед ошибкою захлопывают дверь.
В смятеньи истина: «Как я войду теперь?».
26.4. Экспериментальная проверка возможности наследования механических, температурных и пищевых воздействий на организм
