Евгений Жаринов - Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Владимир Хотиненко.

Я учился в архитектурном и даже не думал становиться кинорежиссером. Но очень любил кино и был настоящим киноманом. Смотрел все, что удавалось посмотреть, много читал о кино, «прокручивая» потом фильмы, о которых прочел, в своем воображении. Так и фильмы «новой волны» задолго до того, как увидел их на экране, сначала «прокрутил» внутри себя. У меня до сих пор сохранилась эта способность по фотографиям определять художественные достоинства картины. Первый фильм «новой волны» на экране я увидел только в 80-е годы на Высших режиссерских курсах. Это была картина «На последнем дыхании» Годара. Самая поразительная из всего, что он сделал. Знаменитые длинные планы, резкий монтаж, новый герой. Хотя в это время такой герой уже не казался новым и впечатление от фильма, естественно, было не такое, как у тех, кто смотрел картину в 60-е. Тем не менее было очевидно, что открытия Годара не устарели. Я знаю, что на некоторых фильм «На последнем дыхании», так же, как и другие фильмы «новой волны», производил впечатление, подобное удару грома, на меня – нет. Я относился к ним, как к закономерному открытию, безусловно, художественному, но в то же время почти научному, внятному и ясному. При этом надо сказать, что только первые фильмы «новой волны» действительно производили такое сильное впечатление. Странно, но непосредственного влияния фильмы «новой волны» на наше кино не оказали. Думаю, дело в том, что у нас есть свои мощные традиции. Настолько сами по себе мощные, что даже при всем восхищении «новой волной» и ее кинематографическими открытиями мы все-таки больше наследуем им. Во всяком случае, я не могу назвать никого, на кого бы «новая волна» впрямую повлияла. Может быть, какой-нибудь прозорливый киновед и назовет, но я не могу. Лично мне ближе всего Трюффо. «Жюль и Джим» – фильм совершенный, странный, с каким-то особым ароматом. Я никогда не заимствовал чужие художественные приемы, но есть влияние непрямое, индуктивное, когда на тебя воздействует атмосфера, аромат картины. Так, на протяжении всей моей кинематографической жизни вокруг меня «летал» дух Трюффо, утонченный дух его картин. Но вообще-то я бунюэлист, на меня самое большое впечатление, опять же сначала по фотографиям, произвел Бунюэль. Я даже думаю, что и режиссером стал отчасти оттого, что когда-то мне попалась статья про Бунюэля и я увидел фотографию с его знаменитым глазом. Нет, мое мнение о картинах «новой волны» не изменилось. Ведь человек, изобретший колесо, по-прежнему велик. То, что сделали французские режиссеры, не устарело. И не думаю, что когда-нибудь устареет. Мое поколение было очень вдохновлено «новой волной». Кто-то относился к ней более восторженно, кто-то менее, но все ее обсуждали. Время было такое, о кино еще любили поговорить, поспорить. Сейчас я сам преподаю, и своим студентам пытаюсь внушить интерес к «новой волне», к ее художественным принципам, это же одна из ярчайших страниц истории кинематографа. Показываю фильмы и говорю: «Посмотрите, братцы, ведь это было снято очень давно, а как снято! Как просто и ясно они делали, как нагло, внятно и ярко. А вы мне тут сюсю-мусю приносите. Стыдно.

Марлен Хуциев.

Я, к сожалению, видел далеко не все фильмы «новой волны». Самое сильное впечатление произвел фильм «400 ударов» – своим драматизмом, своей правдой. Понравился фильм «На последнем дыхании» – живой эстетикой, удивительным Бельмондо. Занятно была сделана «Зази в метро», своеобразно построенный цветной фильм, с интересными формальными решениями. «Новая волна» взорвала тот коммерческий середняк, который к тому времени стал процветать на экране и сейчас, кстати, опять заполонил его, оказавшись на редкость живучим. Но, если говорить откровенно, хотя я и отдаю должное «новой волне», мне ближе неореализм. Это мощное явление киноискусства. Я не могу сказать, что «новая волна» оказала на меня влияние. Наверное, потому, что такие принципиальные для нее картины, как «На последнем дыхании» и «400 ударов», я посмотрел уже после того, как сделал «Мне двадцать лет». Если и говорить о каком-то влиянии, то это все-таки неореализм. Впечатление было, как удар грома. Я еще учился в институте, когда у нас появились «Похитители велосипедов» Витторио Де Сики. Помню, как смотрел этот фильм жарким днем на дневном сеансе. Из зала вышел совершенно ошарашенный, картина меня просто поразила. Что мы тогда знали об Италии? Что она – наш противник в войне? Помните, у Светлова: «Молодой уроженец Неаполя, что искал ты в России на поле?» И вдруг стереотип разрушается, и перед тобой – панорама народной жизни, люди, у которых полно забот, трудная судьба. Я влюбился в эту картину раз и навсегда. Очень сильное впечатление произвели и фильмы «Дорога надежды» Пьетро Джерми и «Неаполь – город миллионеров» Эдуардо Де Филиппо. Но, конечно, на нас самое большое воздействие оказало наше довоенное кино. Потом, когда наш кинематограф стал «лакировочным» и мы начали подзабывать свои впечатления от довоенных фильмов, неореализм вернул нам это давно забытое ощущение жизни. Фильмы французской «новой волны» от неореалистических фильмов отличались явной композиционной организацией, точно выстроенной драматургией, более выраженным сюжетом. В центре фильмов «На последнем дыхании», «400 ударов», «Кузены» – конкретная, четкая история. Кроме того, в «новой волне» не было стилевого единства, ее фильмы очень разные, при том, что все режиссеры опирались на замечательный французский довоенный кинематограф – Рене Клер, Марсель Карне, Жан Ренуар… «Под крышами Парижа» Рене Клера – одна из самых моих любимых картин. Готов смотреть ее еще и еще раз. Или «Дети райка». Я испытываю какое-то особое чувство, когда вновь пересматриваю эти фильмы. Надо сказать, что Карне тоже не избежал влияния «новой волны», поставив в конце 50-х фильм о молодежи «Обманщики». Я помню, что в то время, когда писал сценарий «Мне двадцать лет», прочел сценарий Карне и удивился, насколько мы думали в одном направлении. Правда, сам его фильм заметно уступал сценарию. Новые впечатления, к сожалению, смывают старые. Если, скажем, я не стал хуже относиться к фильму «400 ударов» да и другие картины Трюффо продолжают производить на меня сильное впечатление, то «Кузены» кажутся теперь искусственно выстроенными, непонятно даже, почему этот фильм тоже считается «новой волной». Тем не менее «новая волна» остается «новой волной».

Григорий Чухрай.

Помню, как в 1967 году я вместе с Юткевичем был в Париже на дискуссии, которая проходила в рамках празднования пятидесятилетия Октябрьской социалистической революции. Сегодня думают, что раньше во всем мире было принято проклинать Октябрьскую революцию. Но на самом деле Советский Союз (и советский человек) котировался очень высоко. На той дискуссии выступали и католические священники, и коммунисты, и антикоммунисты, и ни один из них не сказал, что Маркс не гениальный человек. Все отдавали ему должное, все говорили о его колоссальном вкладе в человеческую культуру. Был там и Шаброль. В своем выступлении он особенно настаивал на том, что режиссеры «новой волны» презрели все старые культурные традиции Франции и с чистого листа стали создавать свои фильмы. Я с ним поспорил, сказав, что начать что-либо с чистого листа невозможно. Ты человек своей культуры, ты на ней воспитан. Как бы ты от этого ни отказывался, в тебе живет твоя страна, и ты должен ею гордиться. Мы потом много беседовали с Шабролем. О чем? Он мне доказывал, что нужно отказаться от традиций и что героизма вообще нет – просто обманутые люди идут на смерть за интересы правителей. А я, прошедший всю войну, пытался ему доказать, что героизм есть и я его видел собственными глазами. Но на него мои доводы не подействовали, потому что люди верят только своему опыту. Теперь, когда я стал стариком, я это очень хорошо понимаю. Шаброль жил в покоренной немцами Франции, которую предало собственное правительство. И по-другому думать не мог. А мы шли в бой и, как бы ни любили жизнь, считали, что есть вещи, которые дороже нее. Нас так воспитывали, и мы сохранили свои убеждения до сих пор. Сравнительно недавно ко мне подошел один военный и спросил, как без всякой идеологии заниматься патриотическим воспитанием молодежи. Я ответил: «А без нее невозможно воспитывать. Она из толпы формирует народ». Он был очень удивлен. Я же по-прежнему считаю, что идеология – это великое дело. Что касается кино, то после войны в Италии появился итальянский неореализм. Для меня он стал праздником души. Я был просто влюблен в те фильмы. Позже фильмы французской «новой волны» тоже произвели на меня впечатление чего-то нового (я видел и «400 ударов», и «На последнем дыхании»), но, если честно, они не очень мне понравились. Они показались снобистскими, в них было ярко выражено стремление к оригинальности во что бы то ни стало. Если я неореализм принял как что-то родное, то тут этого ощущения не возникло. А когда посмотрел «В прошлом году в Мариенбаде», то понял, что это конец «новой волны», ее смерть. Я даже не смог досмотреть фильм Рене до конца, это было просто невозможно. Впечатление от «Мариенбада» у меня наложилось на другие фильмы «новой волны», и это тоже сыграло свою роль в моем отношении к ней. У нас очень любят восторгаться заграницей, у меня такого слепого восторга нет. И когда читаю, что «новая волна» очень многое дала кинематографу, что это была новая структура, что в ее фильмах, например, текст не совпадал с изображением, и так далее, и так далее, то всегда могу возразить, что в советском кинематографе все это было значительно раньше. Я был участником и членом жюри многих фестивалей, и очень хорошо знаю уровень европейского кинематографа того времени, вплоть до 70-х годов. Наш кинематограф был гораздо сильнее. Я люблю его, да и наши западные коллеги относились к нему с уважением. Мне Де Сантис говорил, что он учился у советских кинематографистов и особенное влияние на него оказали фильмы Марка Донского. А у нас Марк Семенович Донской считался человеком, на которого вообще не надо обращать внимание. Когда я работал на Киевской студии, был такой случай: приехала делегация французов ознакомиться с тем, что делают коллеги украинцы. Им устроили «роскошный» прием – пирожные в суповых тарелках и теплое, пахнущее парикмахерской ситро. Стали рассказывать о студийных делах. Гости откровенно скучали – им называемые имена ничего не говорили. И вдруг в зал случайно заглянул Марк Семенович. Французы узнали его, вскочили, окружили, трогали руками – как же, живой классик! Наши не понимали, что происходит. По их мнению, Донской был обыкновенным режиссером, которого отправили к ним на студию в ссылку, потому что он переписывался с заграницей, а тут такой интерес. Думаю, что на более молодых режиссеров французская «новая волна» могла оказать некоторое влияние. Но на меня повлияла не она, а итальянский неореализм. Его фильмы для меня были критерием определенного уровня честности, определенного уровня мастерства и определенного отношения к простым людям. Но вообще к французскому кинематографу я отношусь с уважением, высоко его ценю – и довоенный, и послевоенный. Люблю фильмы с Габеном. Первый фильм с его участием, который я увидел – «У стен Малапаги», – мне так запал в душу, что и сегодня помню его очень хорошо, несмотря на то что с тех пор прошло больше полувека. Да, пожалуй, я сегодня отношусь к фильмам «новой волны» несколько по-иному, потому что теперь понимаю, что она не могла быть другой в силу сложившихся обстоятельств. Конечно, «новая волна» внесла свой вклад в мировой кинематограф, как каждое оригинальное явление.