Моника Спивак - Мозг отправьте по адресу...
Был очень находчив и остроумен. Причем его остроты носили язвительный, саркастический характер. Хотя М. часто выхватывал в объектах своих острот не существенные, но только внешние стороны или моменты, не имеющие непосредственного отношения к происходящему, его остроты действовали уничтожающе, смешивали, как говорится, человека с землей. Пример такой остроты: во время выступления М. один гражданин солидного вида с большой окладистой бородой, в знак протеста против характера выступления, поднимается с места и направляется к выходу. М., заметив это, моментально пускает реплику: «Гражданин пошел бриться», – и протестующий жест превращается в комический, а злополучный гражданин превращается в предмет насмешек всей аудитории.[341]
Интересы М., как художественные, так и личные, шли в основном по линии социальной. М. интересовали только люди и установление связи между собой и людьми. Этим объясняется его равнодушие к природе, при очень большом интересе к жизни города, к населяющим его людям и учреждениям. При этом интересовался только тем в людях и учреждениях, что непосредственно находилось в плоскости его личных, «живых» дел. Так, бывая за границей, он интересовался только тем, что имело непосредственное отношение или к его выступлениям (люди, принимавшие участие в организации его выступлений или могущие быть в этом полезными), или к удовлетворению его личных потребностей, «что могло идти ему на потребу», как, например, предметы обуви или одежды (жилеты, галстуки, ботинки и т. д.). Москва его также интересовала только с этой точки зрения.
Был сентиментален, что выражалось в его любви к животным. Не мог входить в гармонический, тесный, цельный контакт с людьми, несмотря на то что чувствовал большую потребность в этом и сильное влечение к людям; болезненно ощущал свою неспособность входить в такой контакт с ними. В его выступлениях или при появлении в новом обществе, перед незнакомыми людьми, была некоторая театрализация, «ломание», было стремление поразить собой людей. Не мог знакомиться с людьми просто. Поддавался влиянию некоторых из наиболее близких ему по духу людей, однако если это влияние шло вразрез с его внутренними влечениями и интересами, то оно продолжалось недолго и последние одерживали верх, так как сознательная воля была слабо развита и не в состоянии была эти влечения подавлять и обуздывать.
Сильное влечение к людям, потребность высказывания перед людьми, обращение к людям находили выражение в его поэтическом творчестве, в котором есть элементы «жертвенности», «мессианства» (особенно в его ранних произведениях), нечто от пророка или проповедника. В своем творчестве М. обращался как бы от самого нутра своего существа к людям. В его творчестве чувствовался сильный импульс подействовать на людей не только при помощи художественного мастерства, литературной формы, но также и морально. Этим Брик объясняет то, что самоубийство М. так сильно взволновало общественное мнение Советского Союза, особенно комсомольской молодежи, которая увидала в этом факте вопиющее противоречие с общей установкой и взглядами М., призывавшего в своих произведениях к жизни и любви к ней.
Было сложившееся, определенное и твердое мировоззрение. В частности, был тверд в отношении своих художественных принципов. На окружающих производил всегда определенное и сильное впечатление чего-то цельного, большого, стихийного. Ни в творчестве, ни в характере не был склонен к деталям, к потребностям. Был совершенно немелочный (ненавидел сплетни), во всем широта и размашистость, цельность, «глыбистость». Очень большая непосредственность, примитивность, превалирование эмоционально-аффектных сторон личности над сознательно-волевыми; отсутствие условностей, «культуры», «цивилизации».
Был очень настойчив и напорист в своих влечениях и желаниях, был при этом очень самоуверен, решителен и нестеснителен, вынуждая своей напористостью к исполнению своих желаний. Для достижения цели был способен к наскоку, штурму, но не к планомерным, длительно подготовленным маневрам («позиционной войне»).
БЕСЕДА С О.М. БРИКОМ ОТ 26 НОЯБРЯ 1936 Г
Гиперболизм во всем сказывался.
Его личность в быту и творчество совпадают почти на сто процентов. Его творчество – это есть его портрет. Отличительная особенность его поэзии – это есть в конечном счете зарифмованная исповедь. Преобладающее значение личности самого М. в его творчестве. Этим объясняется то, что его никто не может читать перед аудиторией так, как он. Вся его поэзия – высказывание от первого лица.
«Поэтическая шифровка», лишь постольку поскольку это прилично, чтобы произведение могло выйти в свет. Характерно, что когда начал писать «Про это», то исходил из совершенно конкретных фактов. Почти совершенно отсутствуют книжные факты, исторические и т. д. У М. всегда конкретный, бытовой, газетный факт, словечки, поговорки, то, чем он живет в быту.
Поэтизация заключается в том, что совершенно конкретные житейские факты сопоставляются между собой, благодаря чему раскрывается в очень сильном аспекте основная идея.
Сущность его ритмики – то, что оперирует не слогами, а словами, счет слогов для его ритмики не имеет значения: рифмуются не слоги, а слова. Написать стихотворение – это значило для него зарифмовать. Рифма – поэтическое ударное место стихотворения.
Белых стихов почти не было. Был мастер созвучий.
Был чрезвычайно чувственный человек в широком смысле слова, чувствовал «вкус вещей».
События текущей жизни влияли сильнейшим образом на его творчество и последнее переделывали.
Был членом районного комитета РСДРП. Гимназистом читал очень много классиков и публицистическую литературу. При встрече с футуристами произошел резчайший перелом в художественных вкусах.
Закваска была революционная. Эту закваску он перенес в свое творчество.
Брал богатство художественных средств у футуристов, символистов и вкладывал в них свое содержание.
В творчестве личные моменты перерастали в общественные. «Ходил по городу, как по своей собственной квартире».[342] Необычайно свободно чувствовал себя на людях. Не стеснялся в своей поэзии быть обнаженно автобиографичным.
Под влиянием действительности менял свой метод так, чтобы быть понятным широким массам. Необыкновенно живой контакт с аудиторией достигался тем, что перемежал свои стихи высказываниями впечатлений, менял некоторые места стихотворений в зависимости от аудитории. Видоизменял свой метод в зависимости от темы. С течением времени писал все более просто и насыщенно.
Накануне самоубийства был у Катаева. Там произошла ссора с В. Полонской. Утром ей позвонил, прося о свидании, встал в 7 часов утра. Заехал за Полонской на машине и приехал к себе домой. Просил уехать с ним на одну-две недели. После отказа застрелился. По мнению Л. Брик, в самоубийстве поступил как игрок: выйдет – не выйдет. Это следует из того, что в револьвере была только одна пуля: может быть, предполагал возможность осечки.
Совершенно не обладал способностью индивидуально подходить к людям. Этим объясняется и то, что не мог найти женщину «по себе».
Андрей Белый
Предварительные заметки
Писатель-символист Андрей Белый (настоящее имя и фамилия – Борис Николаевич Бугаев) не был особенно любим советской властью. Прижизненная критика свирепо атаковала его за приверженность ценностям дореволюционной культуры и мистическому учению Рудольфа Штейнера (антропософии), обличала в нем идеологическую чуждость новому строю. Репутация писателя чуждого, вредного советскому обществу сохранялась за Белым и после смерти. Его не издавали и не изучали в России. Можно сказать, что специалисты из Института мозга, собравшие публикуемые ниже сведения, на многие десятилетия опередили историков литературы в деле исследования биографии, творчества и личности Андрея Белого.
Содержащиеся в очерке факты и умозаключения являются результатом серьезной работы с материалами творческого наследия и архива писателя. В «деле» присутствуют цитаты из различных автобиографических произведений Андрея Белого. Это прежде всего мемуары: «На рубеже двух столетий» (М. – Л., 1930), «Начало века» (М. – Л., 1933), «Между двух революций» (Л., 1934), а также повесть «Котик Летаев» (Пб., 1922), роман «Крещеный китаец» (М., 1927), книга путевых очерков «Ветер с Кавказа» (М., 1928) и др. Автору исследования оказываются знакомы и неопубликованные тексты Белого (например, предисловие к несостоявшемуся в 1928 году переизданию «Котика Летаева» в издательстве «Никитинские субботники»), его рисунки, письма, схемы, фотографии.
Однако основной массив сведений был получен Г.И. Поляковым и, возможно, его коллегами не из книг и рукописей, а из устного источника, из бесед. Имеющиеся в нашем распоряжении записи бесед помечены концом 1935 – первой третью 1936-го, значит, изучение личности писателя началось почти через два года после поступления его мозга в Институт.
