Карен Армстронг - Поля крови. Религия и история насилия
Некоторые епископы сопротивлялись вандализму, но непоследовательно. Поскольку римское право защищало иудейскую собственность, Феодосий велел епископу, поощрявшему сожжение синагоги в Каллинике, заплатить за ремонт. Однако Амвросий Медиоланский (339–397 гг.) убедил его отменить указ: дескать, восстановление синагоги так же оскорбительно для истинной веры, как и попытка Юлиана восстановить иудейский храм{808}. Христианизация империи все чаще означала разрушение культовых зданий других религий. В 391 г., когда Феодосий разрешил Феофилу, епископу Александрийскому, занять храм Диониса, епископ разграбил все храмы города и публично выставил награбленные трофеи{809}. В ответ александрийские язычники забаррикадировались в величественном храме Сераписа, захватив в заложники нескольких христиан, которым пришлось хлебнуть лиха, как во времена Диоклетиана:
…Язычники стали заставлять их приносить жертвы на алтаре. Тех, кто сопротивлялся, убивали с помощью невиданных и изощренных пыток: одних, прибивая к крестам, других, бросая с переломанными голенями в грот, который создала заботливая древность для кровавых жертвоприношений и прочих низостей, принятых в святилище{810}.
Заслышав пение монахов, языческий жрец понял, что конец неотвратим. На самом деле храм Сераписа был разрушен имперскими солдатами по приказу епископа, но символом христианского триумфа стали монахи, появившиеся позже с реликвиями Иоанна Крестителя и расположившиеся на руинах{811}. Рассказывали, что многие язычники были столь потрясены этими событиями, что немедленно обратились.
Успех этих нападений убедил Феодосия, что идеологического согласия проще всего достичь, запретив жертвоприношения и закрыв все старые святилища и храмы. Лаконично выразил этот подход его сын и преемник Аркадий (395–408 гг.): «Когда храмы разрушаются и уничтожаются, исчезает и материальная основа для всякого суеверия»{812}. Он поощрял местных аристократов натравливать ревнителей на храмы в доказательство, что языческие боги неспособны защитить даже собственные жилища. Один современный историк замечает: «Когда людям затыкали рот, когда сжигали и разрушали здания, это было формой богословского убеждения. И когда урок был окончен, монахи и епископы, военачальники и императоры изгнали врага»{813}.
А самым авторитетным человеком, который благословлял христианское государственное насилие, был Аврелий Августин, епископ Гиппонский из Северной Африки. Он убедился, что воинственность приводит в Церковь новых приверженцев{814}. Через 25 лет после того, как западно-римский император Гонорий велел разрушать карфагенские храмы и капища (399 г.), Августин восклицал: «Кто не видит, насколько с того времени и доселе, то есть почти в продолжение 30 лет, возросло почитание имени Христа!»{815} Когда донатистские монахи рыскали по африканским селам (390-е гг.), уничтожая храмы и нападая на наделы знати, Августин поначалу запретил использовать против них силу, но потом заметил, что суровые имперские эдикты испугали донатистов и возвратили многих в Церковь. Неудивительно, что именно Августин впоследствии разработал концепцию «справедливой войны», основу всех последующих христианских рассуждений на данную тему{816}. А как же быть с евангельской заповедью подставить другую щеку? Августин полагал, что она не поощряет пассивность перед лицом нечестия{817}. Насилие делает злом не акт убийства как таковой, а вызвавшие его страсти – алчность, ненависть, амбиции{818}. Если насилие мотивировано милосердием, заботой о благе врага, оно законно: ведь колотит же учитель школьников для их вящей пользы{819}. Однако насилие должно быть санкционировано должным авторитетом{820}. Индивид, даже действуя из самозащиты, обязательно ощутит недолжное желание (libido) причинить нападающему боль, профессиональный же солдат всего лишь исполняет приказы и может действовать бесстрастно. Таким безличностным подходом Августин дал государству почти безграничные полномочия.
Августин умер во время осады Гиппона вандалами (430 г.). В последние годы его жизни одна западная провинция за другой рушились под ударами варварских племен, которые установили свои царства в Германии и Галлии. В 410 г. Аларих с готскими всадниками разграбил Рим. В ответ Феодосий II (408–450 гг.) выстроил вокруг Константинополя массивную оборонительную стену, но византийцы уже давно смотрели на восток и мечтали о восстановлении империи Кира, поэтому пережили потерю старого Рима без лишних сетований{821}. Однако в отсутствие имперского надзора Западная Европа превратилась в захолустье и утратила достижения цивилизации. Некоторое время даже казалось, что христианство в ней не выживет. Но западные епископы стали преемниками римских чиновников, поддерживая подобие порядка в некоторых областях, а папа (епископ Римский) унаследовал имперский авторитет. Папы рассылали миссионеров в новые варварские царства. Эти миссионеры обратили англосаксов в Британии и франков в старой провинции Галлия. В последующие столетия византийцы будут глядеть все с бо́льшим пренебрежением на этих «варварских» христиан. И уж конечно, не согласятся с тем, что именно папы, как преемники святого Петра, суть подлинные вожди христианского мира.
В Византии споры о природе Христа вспыхнули с новой силой. Может показаться, что этот конфликт, всегда довольно жестокий, был вызван единственно ревностью о правильной догме. Епископы все еще пытались раскрыть свою концепцию человечества: человек не только уязвим и смертен, но и причастен святости и божественной жизни. Однако не меньше масла в огонь дебатов подливала внутренняя политика империи. Тон задавали «епископы-тираны», люди с мирскими амбициями и непомерным самолюбием, а императоры продолжали мутить воду. Феодосий II покровительствовал беззаконным монахам еще больше, чем его дед. Одним из его протеже был Несторий, патриарх Константинопольский, который признавал во Христе две природы – божественную и человеческую{822}. Если Никейский собор говорил о полной совместимости человеческого и божественного начала, Несторий полагал, что эти начала не могут сосуществовать. Его доводы были глубокими и продуманными. Если бы дискуссия продолжилась в мирном и доброжелательном ключе, взаимопонимания удалось бы достичь. Однако Кирилл, патриарх Александрии, желал срочно принять меры против нового богословского светила и обвинил его в откровенной ереси: дескать, когда Бог решил спасти нас, он не остановился на полдороги, как получается у Нестория, а усвоил наше человечество во всей его физической полноте. На Эфесском соборе (431 г.), который созвали для обсуждения данного вопроса, обе стороны обвиняли друг друга в «тирании». Несторий говорил, что Кирилл наслал на него целую орду «фанатичных монахов», так что пришлось выставить вокруг дома вооруженную охрану{823}. Но тогдашние историки были не в восторге от обеих сторон, считая Нестория смутьяном, а Кирилла – властолюбцем{824}. По мнению Палладия, серьезного вероучительного конфликта не было, а люди учиняли раскол лишь «ради страсти занять кафедру или первенствующую кафедру»{825}.
В 449 г. Евтихий, уважаемый монах из Константинополя, заявил, что Христос обладал лишь одной природой (мона физис), ибо его человечество было столь просветлено божественным началом, что в нашем смысле слова человеческой его природа не была. Своих оппонентов он обвинил – довольно безосновательно – в «несторианстве». Флавиан, его епископ, пытался замять конфликт, но Евтихий был любимцем императора и настаивал на официальном разбирательстве{826}. Все это вылилось в настоящую гражданскую войну, в ходе которой император и монахи образовали жутковатый союз против более умеренных епископов. Для решения «монофизитской» проблемы в Эфесе был созван новый собор (449 г.). Председательствовал на нем очередной «епископ-тиран» – Диоскор, патриарх Александрийский. Он хотел использовать собор для того, чтобы укрепиться в качестве примаса Восточной церкви. Хуже того, Феодосий привел в Эфес архимандрита Варсуму с его присными: якобы чтобы представить «всех монахов и благочестивых людей востока», а на самом деле как боевиков{827}. Двадцатью годами раньше Варсума и его головорезы ритуально воспроизвели в Палестине и Заиорданье кампанию Иисуса Навина, систематически уничтожая синагоги и храмы по всем святым местам, а в 438 г. перебили иудейских паломников на Храмовой горе в Иерусалиме. Его жертвы жаловались позднее, что он посылал тысячи монахов и разорял Сирию, что он душегуб и убийца епископов{828}.
