Конрад Лоренц - Кольцо царя Соломона
Каждый из двух патриархов разыскивал в общей толпе какую-нибудь одну из наших молодых птиц и увлекал её к дому. Старая галка заставляла молодую подняться на крыло, прибегая к тому самому манёвру, который обычно используют галки-родители, когда хотят увести своих детёнышей с опасного места. Опытная птица устремляется к несмышлёнышу сзади, и, пролетая низко над ним, в этот самый момент быстро покачивает хвостом, который плотно сложен и движется несколько в сторону. Эта церемония с рефлекторной неизбежностью заставляет сидящую птицу взлететь и последовать за лидером. Когда эта первая часть программы выполнена, старый самец направляется в сторону дома, то и дело оглядываясь назад, чтобы удостовериться, следует ля за ним подопечный. Мы уже видели, как Джок в своё время прибегала к тому же манёвру.
В течение всей этой процедуры Золотисто-зелёный и Сине-золотой постепенно издавали выразительный призывный крик, который можно было легко отличить от обычного короткого и чистого позыва летящей галки. Сейчас он был более продолжителен и звучал печально и приглушённо. Если передавать обычную позывку, издаваемую птицей на лету, как высокое «кья, къя», то этот крик можно интерпретировать как «киав, киав». Я сразу отметил, что слышал этот голос и ранее, но лишь теперь его значение стало мне понятно.
Эти два старых самца работали с лихорадочной торопливостью. Даже прекрасно натренированная овчарка, которая отделяет своих овец от большого стада и отгоняет их в сторону, и то не могла бы проявить больше сноровки. Птицы трудились без отдыха вплоть до самых сумерек, когда другие галки уже давным-давно устроились на ночлег. Перед ними стояла нелёгкая задача, ибо когда им удавалось соблазнить несколько молодых птиц и увести их к дому, последние немедленно улетали и вновь присоединялись к стае, отдыхавшей посреди луга. Из каждых десяти галок, возвращение которых стоило стольких усилий, девять убегали вновь. Но поздним вечером, когда бродячая компания отправилась в свой дальнейший путь, я с глубоким вздохом облегчения обнаружил, что из всех моих многочисленных молодых птиц исчезли только две.
Побуждаемый этим эпизодом, я начал более тщательно вникать в смысловое различие между криками «кья» и «киав». Вскоре стало очевидным, что и тот и другой расшифровываются как: «Лети вместе со мной!». Но если первый означает приглашение лететь в любом неизвестном направлении, то второй указывает на намерение отправиться в сторону дома. Я и прежде замечал, что галки в пролётных стаях кричат иначе, нежели мои собственные, — более звонко и пронзительно, но не находил этому объяснения. Вдали от дома, когда все узы с родиной временно порваны, птицы никогда не произносят своё «киав», но только лишь неизменное «кья». С этой точки зрения было бы интересно выяснить, раздаётся ли крик «киав» весной, когда пролётные галочьи стаи возвращаются домой, на места гнездования. Что же касается галок моей колонии, то их гомон всегда представлял собой смесь обеих позывок, ибо, постоянно живя около дома, птицы даже зимой сохраняют некоторую символическую связь с местами, где они размножались и где им предстояло гнездиться весной.
Несмотря на то, что этим крикам можно дать словесную интерпретацию: «Лети со мной!», они не являются сознательной командой, а служат лишь выражением определённого настроения птицы. Но эти совершенно непроизвольные выражения птичьих эмоций по своей природе весьма заразительны — в такой же степени, как человеческая зевота заразительна для окружающих. Именно взаимное влияние настроений отдельных индивидуумов обеспечивает в конечном счёте согласованность действий внутри галочьей стаи. Таким образом, в противоположность тем обитателям нашей планеты, действия которых предрешены властью самодержавного вождя, поведение птичьей стаи, стада млекопитающих или даже рыбьего косяка базируется на таких взаимоотношениях отдельных животных, которые чрезвычайно сходны с демократической системой голосования. Вот почему может показаться, что галки, принадлежащие к одной стае, иной раз демонстрируют прискорбную несогласованность своих действий. Иногда может пройти на удивление много времени, прежде чем все птицы в стае придут в одинаковое настроение. Это указывает на их полную неспособность принимать решения, — иными словами, сконцентрировать своё внимание на каком-то одном побуждении и сознательно подавить все остальные. Такая способность является привилегией человека и в гораздо меньшей степени — некоторых из наиболее высокоодарённых млекопитающих. Не удивительно, что человек и сам начинает нервничать, когда на протяжении получаса наблюдаемая им группа галок раздирается противоречивыми настроениями. Представьте себе стаю, сидящую посреди поля, в нескольких милях от дома. Галки сыты, они уже оставили поиски пищи, птицы скоро должны направиться к дому. «Скоро», естественно, в понимании самих галок, у которых представление о времени оказывается достаточно растяжимым. Наконец, несколько птиц, обычно самые старые и наиболее решительные, поднимаются в воз-дух с криком «киав», тем самым приглашая всю стаю лететь вместе с ними. Но лишь в тот момент, когда эти пионеры поднялись на крыло, становится очевидным, что многие другие галки пока ещё пребывают в «кья настроении». Начинается общий галдёж, одни кричат «кья», другие — «киав», стая летает кругами, иногда вновь приземляется, на этот раз, возможно, ещё дальше от дома, чем прежде. Все это повторяется дюжину раз, пока, наконец, фактор «киав» получает перевес, приобретает все большее и большее влияние и охватывает всю стаю со скоростью снежной лавины.
Этот крик «киав» и связанное с ним поведение играют колоссальную роль в поддержании целостности всей колонии. Я уже рассказывал, каким образом однажды был спасён от полного крушения своих планов. Позже подобная вещь повторилась, но на этот раз спасение пришло совершенно иным путём. Спустя несколько лет после основания галочьей колонии её постигла катастрофа, причины которой неясны для меня и по сей день. Чтобы избавиться от неизбежной потери птиц, склонных зимой совершать миграции, я в период с ноября по февраль держал своих галок в вольере под присмотром ассистента, который должен был наблюдать за ними. Сам же я в это время жил в Вене. И вот однажды все птицы исчезли! В сетке вольеры оказалась дырка — вероятно, её порвал сильный ветер; две галки были мертвы, а остальные пропали бесследно. Возможно, это было дело куницы, но я так и не выяснил причины несчастья. Если вы содержите свободно живущих животных, то должны быть готовы к такого рода неожиданностям; но эта потеря нанесла мне самую жестокую рану из всех, какие когда-либо подрывали мои неустанные усилия в воспитании питомцев. Однако нет худа без добра — именно эта неприятность позволила мне сделать наблюдения, которые при других обстоятельствах были бы невозможны. Полоса удач началась спустя три дня после несчастья, когда неожиданно возвратилась одна из моих галок. Это была Красно-золотая, экс-королева, первая галка, которая вырастила и выходила птенцов в Альтенберге.
Одинокая птица редко решалась на длительную прогулку, она день-деньской сидела на флюгере и… пела! Пела, почти не переставая! Все певчие птицы, к числу которых принадлежат и врановые, склонны распевать неустанно в те периоды, когда находятся в одиночестве или не имеют возможности заниматься своими обычными делами, — иными словами, они поют «от скуки». Именно по этой причине комнатная птица, сидящая в своей клетке в одиночном заключении, поёт несравненно чаще, нежели её свободные собратья Вся та энергия, которая в других обстоятельствах была бы использована на сотню различных поступков, сейчас изливается в песне. В естественных условиях песня большинства певчих птиц служит также и другим целям — она провозглашает право поющего самца на занятую им территорию, а также ставит в известность самок, что они приглашаются во владения холостого самца. Поэтому одинокие самцы распевают громче и чаще, чем их счастливые соперники, уже соединившиеся с подругами. Поскольку самцов больше, чем самок, многие из них остаются холостяками, но, вероятно, это не слишком их огорчает. Вопреки мнению членов общества защиты животных от жестокого обращения, содержание в клетке одинокого соловья или щегла ради их песни не есть чрезмерный акт бессердечия, и не следует слишком серьёзно принимать следующие слова Блейка[74]:
Зарянка, в клетке грудью заалев,Ввергает небеса в печаль и гнев…
Кобель-болонка на одном конце поводка и раздражённая пожилая леди — на другом — вот объект, несравненно более заслуживающий нашей жалости.
Что касается меня, то должен сознаться — непрерывное пение птицы, скучающей от одиночества в своей клетке, попросту действует мне на нервы. У меня в комнате стоит большая клетка, в которой живёт самец горихвостки вместе со своей подругой. Поёт он лишь изредка, но как раз сейчас, когда я пишу эти строки, наш кавалер исполняет перед дамой своего сердца великолепный брачный танец и доставляет мне этим несравненно большее удовольствие, чем какой-нибудь одинокий и многоречивый певец. Поскольку сидящая в одиночной клетке певчая птица не является страдальцем, то и песня её не есть выражение скорби и неисполненных желаний, как любят думать некоторые сентиментальные натуры.
