Конрад Лоренц - Восемь смертных грехов цивилизованного человечества

Конрад Лоренц

Восемь смертных грехов цивилизованного человечества

Оптимистическое предисловие.

Предлагаемая работа была написана для юбилейного сборника, выпущенного к семидесятилетию моего друга Эдуарда Баумгартена. По сути своей она, собственно, не подходит ни к этому счастливому событию, ни к жизнерадостной натуре юбиляра. Это, по существу, иеремиада, призыв к раскаянию и исправлению, обращённый ко всему человечеству, призыв, какого можно было бы ожидать не от естествоиспытателя, а от сурового проповедника, подобного знаменитому венскому августинцу Аврааму из Санта-Клары Мы живём, однако, в такое время, когда некоторые опасности яснее всего видит естествоиспытатель. Поэтому проповедь становится его долгом.

Моя проповедь, переданная по радио, нашла неожиданный для меня отклик. Я случил несметное число писем от людей, желавших иметь её печатный текст, и в конце концов мои лучшие друзья категорически потребовали сделать эту работу доступной широкому кругу читателей.

Все это само по себе уже опровергало пессимизм, который можно было усмотреть в этой работе: человек, уверенный, что глас его вопиет в пустыне, имел перед собой, как оказалось, многочисленных и вполне понимающих слушателей! Более того, перечитывая написанное, я замечаю много высказываний, уже тогда звучавшие преувеличенно, а теперь и вовсе неверных. Так, в моей книги «Так называемое зло» можно прочесть, что значение экологии недостаточно признано. Сейчас этого утверждать уже нельзя, гак как наша баварская «Экологическая группа» находит, к счастью, понимание и отклик в ответственных учреждениях. Все большее число разумных и ответственных людей правильно оценивает опасности перенаселения и «идеологии роста». Повсюду принимаются меры против опустошения жизненного пространства пока далеко не достаточные, но подающие надежду скоро стать таковыми.

Я рад, что мои высказывания нуждаются в поправке ещё в одном отношении. Говоря о бихевиористской доктрине, я полагал, что на ней, несомненно, лежит «изрядная доля вины в угрожающем Соединённым Штатам моральном и культурном развале». Между тем в самих Соединённых Штатах раздался ряд весьма энергичных протестов против этого лжеучения. С ними ещё борются всеми средствами, но они слышны, а правду можно долго подавлять, лишь заглушив её голос. Эпидемии духовных болезней нашего времени, начинаясь в Америке, достигают обычно Европы с некоторым запозданием. И в то время, как в Америке бихевиоризм пошёл на убыль, он свирепствует сейчас среди психологов и социологов Европы. Можно предвидеть, что эпидемия постепенно угаснет.

Наконец, я хотел бы внести небольшую поправку по поводу вражды поколении. Когда нынешние молодые люди не одержимы политическим фанатизмом и вообще способны хоть в чем-нибудь поверить старшим, они готовы прислушиваться к основным биологическим истинам. И вполне возможно убедить революционно настроенную молодёжь в справедливости того, о чем говорится в седьмой главе этой книги.

Было бы высокомерием полагать, что невозможно объяснить большинству других людей то, что мы хорошо знаем сами. Все написанное в этой книге понять гораздо легче, чем, например, интегральное и дифференциальное исчисления, которые должен изучать каждый старшеклассник. Любая опасность становится гораздо менее страшной, если известны её причины. Поэтому я верю и надеюсь, что моя книга в какой-то степени послужит уменьшению угрожающих человечеству опасностей.

Зеевизен, 1972

Конрад Лоренц

Глава 1. Структурные свойства и нарушения функций живых систем.

Этология как отрасль науки возникла тогда, когда при исследовании поведения животных и человека начали применять постановки вопросов и методы, самоочевидные и обязательные со времён Чарльза Дарвина во всех других биологических дисциплинах. Причины такого удивительного запоздания заключаются в истории изучения поведения, которой мы коснёмся ещё в главе об индоктринировании. Этология рассматривает поведение животных и человека как функцию системы, обязанной своим существованием и своей особой формой историческому ходу её становления, отразившемуся в истории вида, в развитии индивида и, у человека, в истории культуры. На вопрос о причине: почему определённая система обладает такими, а не другими свойствами, — правомерным ответом может быть лишь естественное объяснение этого хода развития.

В возникновении всех органических форм наряду с процессами мутации и рекомбинации генов важнейшую роль играет естественный отбор. В процессе отбора вырабатывается то, что мы называем приспособлением: это настоящий познавательный процесс, посредством которого организм воспринимает содержащуюся в окружающей среде информацию, важную для его выживания, или, иными словами, знание об окружающей среде.

Возникшие в результате приспособления структуры и функции характерны для живых организмов, в неорганическом мире ничего подобного нет. Они ставят перед исследователем неизбежный вопрос, неведомый физику и химику — вопрос: «Зачем?» Если этот вопрос задаёт биолог, то он не ищет телеологического[1] смысла, а всего лишь спрашивает себя, каким образом некоторый признак служит сохранению вида. Если мы спрашиваем, зачем кошке кривые когти, и отвечаем: «Чтобы ловить мышей», — то это лишь более краткая постановка вопроса: «Каким образом эта выработанная отбором форма когтей способствует сохранению вида?»

Кто в течение долгих лет исследования снова и снова задавал себе такой вопрос в отношении самых удивительных структур и форм поведения и снова и снова получал на него убедительный ответ, тот не может не склоняться к мнению, что сложные и даже неправдоподобные формы строения тела и поведения могли появиться лишь в результате отбора и приспособления и никак иначе. Сомнения могут возникнуть лишь тогда, когда мы спрашиваем «Зачем?» об определённых регулярно наблюдаемых способах поведения цивилизованных людей. Зачем нужны человечеству безмерный рост ею численности, все убыстряющаяся до безумия конкуренция, возрастающее и все более страшное вооружение, прогрессирующая изнеженность урбанизированного человека, и т. д. и т. п.? При ближайшем рассмотрении оказывается, однако, что едва ли не все эти вредные явления представляют собой расстройства вполне определённых механизмов поведения, первоначально весьма ценных для сохранения вида. Иначе говоря, их следует рассматривать как патологические.

Анализ органической системы, лежащей в основе социального поведения людей, — самая трудная и самая почётная задача, какую может поставить перед собой естествознание, ибо эта система — безусловно сложнейшая на Земле. Можно подумать, что это и без того крайне трудное предприятие совершенно нереально по той причине, что на поведение людей разнообразными и непредсказуемыми способами накладываются, искажая его, патологические явления. К счастью, это не так. Напротив, патологическое расстройство не только не является непреодолимым препятствием при анализе органической системы, но очень часто даёт ключ к её пониманию. В истории физиологии известно немало случаев, когда исследователь вообще замечал существование некоторой важной органической системы лишь благодаря тому, что её патологическое расстройство вызывало болезнь. Когда Э. Т. Кохер попытался лечить так называемую базедову болезнь, удаляя щитовидную железу, это сначала приводило к тетании, приступам судорог, потому что он захватывал при этом паращитовидные железы, регулирующие кальциевый обмен. Исправив эту ошибку, но делах все же слишком радикальную операцию удаления щитовидной железы, он получил комплекс симптомов, названный им Kachexia thyreoprina, в некоторых отношениях сходный с микседемой, формой идиотии, часто встречающейся у обитателей альпийских долин, где вода бедна йодом. Из этого открытия и ему подобных стало ясно, что железы внутренней секреции образуют единую систему, в которой буквально все со всем соединено причинными взаимодействиями. Каждый из выделяющихся в кровь секретов эндокринных желез производит вполне определённое воздействие на организм в целом, которое может относиться к обмену веществ, процессам роста, поведению и т. д. Они называются поэтому гормонами (от греческого hormao — привожу в движение, возбуждаю). Действия двух гормонов могут быть противоположны друг другу, и в этом случае они «антагонистичны» точно так же, как это происходит в случае двух мускулов, взаимодействие которых приводит сустав в требуемое положение и удерживает его в нем. Пока сохраняется гормональное равновесие, ничто не указывает на то, что система эндокринных желез состоит из отдельных частей, выполняющих, свои особые функции. Стоит, однако, произойти малейшему нарушению этой гармонии действий и противодействий, как общее состояние организма отклоняется от требуемого «номинального значения», т. е. наступает болезнь. Избыток гормона щитовидной железы вызывает базедову болезнь, недостаток — микседему.