Наше «время Босха» — 2023 - Андрей Ильич Фурсов
Можно с большой долей уверенности сказать, что ввод войск в Афганистан, помимо решения ведомственных задач «внутреннего КГБ» как самостоятельной силы, решал не менее, а, возможно, и более важную задачу: военные действия, пусть и на окраине великой империи не только увеличивали зону контроля со стороны КГБ и армии над ресурсами (включая средства от теневого экспорта от нефти, драгметаллов, алмазов), над внегосбюджетной партийной чёрной кассой, но и усиливали их властно-сделочную позицию по отношению к КПСС, меняя соотношение сил в треугольнике «партия — армия — госбезопасность». В известном смысле ГБ и армия ситуационно брали реванш у КПСС, и это при том, что далеко не все в руководстве ГБ и армии были сторонниками ввода войск в Афганистан, а в ЦК КПСС выступал против этого. Речь, скорее, должна идти о субъектах, формировавшихся пусть и на основе существующих ведомств и преимущественно их интересов, но всё же и «поверх барьеров». И наилучшие позиции в межведомственном противостоянии получали те структуры, кланы и группы, которые были в наибольшей степени подключены к формирующемуся на Западе глобальному миру финансистов и корпоратократов.
И последнее по счёту, но не по значению: на всю эту управленческую фрагментацию, усобицу, организационное дряхление накладывался психофизический или даже биологический фактор: дряхление и немощь советской верхушки — Политбюро ЦК КПСС. Мало того, что эти люди сформировались в условиях мировых политических и экономических реалий 1940-х — начала 1970-х гг. и были ментально адекватны миру именно той, послевоенной, эпохи, завершившейся в начале 1970-х гг., и неадекватны новому, стартовавшему с самого начала 1970-х гг. времени, они вдобавок и физически были «некондиционны», приближаясь к своему биологическому финалу и впадая не только в маразм, но и в избыточный пацифизм и «недеяние». Таким образом, социальный кризис системы и прежде всего управления приобретал ещё и личностно-биологическое измерение. Для персонализованной автосубъектной власти это была катастрофа.
В какой-то момент отношения части членов Политбюро приобрели характер маразматийно-старческого междусобойчика, эдакое «собрались и погуторили» деды-щукари от власти. Это не только компрометировало власть, но и подрывало её. Показательную историю, произошедшую в самом конце 1970-х гг., рассказал Г. Смирнову работник ЦК КПСС А. Воробьёв. По линии ЦК он побывал в Архангельской области и в Крыму, увидел и там, и там кучу непорядков, проверка всё подтвердила. Вопросы обсуждались на Политбюро: архангельского обкомыча сняли, крымскому начальнику влепили выговор. Всё хорошо, да что-то нехорошо: Воробьёва пригласил для разговора помощник М.А. Суслова. «Принимает его за накрытым столиком, с кофе, бутербродами, печеньем. Разговор ведёт незначащий: когда родился, кто мама, где учился, чем интересуешься и т. д. Потом извинился, куда-то ушёл и долго не возвращался. Александр Иванович и бутербродов поел, и кофею попил. Потом пришёл Воронцов, говорит, что с Воробьёвым хочет побеседовать сам Суслов.
Суслов тоже усаживает гостя, но уже без бутербродов. После незначащих фраз Суслов говорит: «Вот мы тут по твоей записке приняли на Политбюро решение о снятии секретаря обкома. Ну, всё ты правильно написал. Безобразия там имели место. Секретарь виноват, нарушения серьёзные, решение по нему правильное. Но, ты понимаешь, этот секретарь дружит домами с Устиновым. И Устинов на Политбюро вынужден голосовать за выговор своему другу. Вот, как им после этого жить и дружить дальше? Невозможно. И разрушил эту дружбу ты. Или по Крыму — всё то же самое: правильно, были там безобразия. Но крымский секретарь — друг Брежнева. И Леонид Ильич голосовал за объявление выговора своему другу. А как ему теперь в глаза друга смотреть?
Поэтому ты, когда едешь в командировку, всегда думай, что целесообразно писать и замечать, а что — нет».
— И я, — говорит Александр Иванович, — с тех пор уже всегда думал, что целесообразно, а что нет…» [38]
Sic transit Gloria mundi: вот так заканчивали сталинские соколы и другие, не столь яркие и благородные птицы. Поколение сходило без адекватных преемников: антиестествен-ный отбор определялся логикой развёртывания базовых противоречий системы, её регулярностями.
В то же время на Западе (за редким исключением Рейгана) в 1970-е гг. на роли высокопоставленных клерков мировая верхушка выдвинула новое поколение политических лидеров — относительно молодых, агрессивных и начинавших смотреть на слабеющий СССР не столько как на партнёра или даже противника, сколько как на потенциальную добычу. В те же 1970-е гг. на Западе как грибы после дождя выросло огромное количество новых «фабрик мысли», заточенных на контрнаступление на СССР. Их возглавляли и в них работали мотивированные люди — молодые хищные защитники своего класса, своих стран и понятых сквозь эту призму ценностей. Среди них было немало интеллектуалов нового поколения — бывших троцкистов или просто левых, которые ненавидели и СССР, и «старое левое движение» на Западе, и его социальную основу — рабочий класс. Как тут не вспомнить Сталина: пойдёшь направо — придёшь налево, пойдёшь налево — придёшь направо; диалектика.
Советские Институт США и Канады или, например, ИМЭ-МО, при том что там был не только околонаучный балласт, но и замечательные исследователи, назвать «фабриками мысли» язык не повернётся. С одной стороны, они были жёстко ограничены идеологией, с другой — неформально большая часть сотрудников была повёрнута в сторону Запада и вовсе не была идейно и ценностно мотивированной в советском, социалистическом плане. Последнее в ещё большей степени характеризовало устойчивую не то бригаду, не то компашку из двух десятков представителей интеллектуальной обслуги советских вождей в двадцатилетие между (условно) 1965 и 1985 гг., всех этих бовиных-арбатовых-черняевых-шишлиных и пр. Им тягаться с западными «фабриками мысли» было «как школьнику драться с отборной шпаной» (В. Высоцкий). Да и не хотели, не собирались они драться, они хотели дружить. И додружились, сыграв, кстати, свою роль в воспитании молодого поколения номенклатурщиков, добравшихся до высот власти на рубеже 1970-1980-х гг.
В СССР в конце 1970-х гг., т.е. с запозданием на десятилетие по сравнению с Западом, к власти пришло тоже новое, более молодое поколение. Но лучше бы не приходило: то были беспринципные карьеристы с узким провинциальным кругозором («Коротенькие у тебя мысли, Буратино»). Если «старики», сошедшие в первой половине 1980-х гг., были в массе своей фронтовиками, чувствовали себя победителями, не испытывали комплекса неполноценности по отношению к Западу и ощущали себя на равных с западными лидерами, то все эти горбачёво-шеварднадзе и пр. смотрели на западных лидеров снизу вверх. Да и карьеру партийную при соблюдении всех ритуалов и «ку» по отношению к партии, её мудрому руководству, «лично товарищу Леониду Ильичу Брежневу», марксистско-ленинской идеологии
