Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай
Невольно бросилось в глаза, что как среди взрослых и младших лам, так и среди молящихся было не мало лиц совсем не монгольского типа: прямой разрез глаз, мало выдающиеся скулы, прямые носы, даже с горбинкой, придавали этим лицам более приятный облик на взгляд европейца и заставляли думать, что многовековое соседство монголов и тангутов способствовало неоднократному смешению обеих рас. Один молодой лама мог быть даже назван красавцем, а среди женщин было несколько очень привлекательных лиц. Маленький гэгэн также имел не чисто монгольский тип, а князь Курлыкбейсе, как упомянуто выше, лицом совсем не походил на монгола.
Я не дождался конца ужина и ушел, провожаемый старшим ламой, который возобновил свои жалобы. Он надеялся, что я убедился в бедности монастыря, в отсутствии красивых статуй богов, заменяемых только нарисованными на бумаге жалкими изображениями их, в плохом качестве инструментов, в тесноте храма. Пришлось сообщить, что моя дорожная касса истощена, что я был вынужден продать князю Курлыкбейсе хорошее ружье, чтобы выручить деньги для оплаты проводников через владения тангутов, так что жертвовать на бедный храм в Дабасунгоби я ничего не могу. Лама, очевидно, не поверил моим словам, и мы расстались холодно.
На следующее утро обещанные и уже оплаченные три проводника долго не являлись. Пришлось послать монгола Абаши в кумирню, поторопить старшего ламу с отправкой его людей. Кстати я послал гэгэну небольшой подарок; к сожалению, у меня не было ни детской книжки с картинками, ни соответствующей его возрасту игрушки, и вришлось ограничиться жестянкой с русскими конфетами монпасье, оказавшейся еще в наличности.
Абаши вскоре вернулся и передал мне благодарность гэгэна, которому конфеты очень понравились.
— Но — прибавил монгол — я присоединил к вашему подарку кусочек серебра для старшего ламы, так как не годится при посещении монастыря не сделать хотя бы небольшое пожертвование на храм.
Таким образом добрый монгол счел нужным сгладить неприятное впечатление, которое произвела, по его мнению, моя скупость на почтенных лам.
Вскоре явились и три проводника, вооруженные фитильными ружьями и кривыми саблями, и наш караван направился на восток по унылой степи северной окраины Дабасунгоби, к отрогам Южно-Кукунорского хребта. Среди этих отрогов на одном из притоков р. Усыба мы заночевали, на следующий день пересекли еще несколько отрогов гор и притоков той же речки между ними и по левой вершине ее поднялись на плоский перевал Сагастэ через этот хребет, достигающий 3700 м абс. высоты. С нега открылся вид на обширную впадину, занятую синей гладью Кукунора, среди которой белели два небольшие острова. Наконецто мы увидели это голубое озеро (Куку — голубой, нор — озеро), которое знаменитый географ Гумбольдт считал расположенным в особом горном узле между Куэнлунем и Наньшанем и к берегам которого он мечтал добраться сначала через Россию, чему помешало нашествие Наполеона в 1812 г., а затем через Персию и Индию; ради этого Гумбольдт изучил даже персидский язык. Почти восемь недель мы затратили, чтобы достигнуть его берега вместо четырех, которые понадобились бы при выполнении первоначального плана.
Рис. 67. Тангутская черная палатка; внизу — вид снаружи, вверху и в середине — внутренность
Спустившись немного с перевала, мы поставили свои палатки рядом с стойбищем тангутов, по совету проводников, которые заявили, что эти разбойники никогда не нападут на караван, ночующий возле их жилищ и, так сказать, доверивший им свое благополучие.
Рис. 68. Домашний як (дикий отличается от него более длинной шерстью и более крупными рогами)
Мы впервые увидели этих кочевников, рассказами о которых нас пугали на всем пути от хр. Гумбольдта. Интересно было посмотреть на них поближе. Стойбище состояло из нескольких черных палаток, резко отличавшихся от монгольских юрт. Палатка тангутов и тибетцев сделана из грубой черной ткани, сотканной из шерсти яка; форма ее почти квадратная: крыша плоская, ее поддерживают внутренние колья и оттягивают веревки, также шерстяные, протянутые через наружные колья и прибитые маленькими колышками к земле (рис. 67). Высота палатки в рост человека. В крыше длинный вырез для света и выхода дыма; под этим вырезом находится сбитый из глины квадратный очаг, на котором варят в плоском котле чай и еду. Вокруг очага разостланы шкуры, на которых днем сидят, а ночью спят. Вдоль стен складывают запасы аргала и другого топлива в виде длинной стенки, на которой лежит платье, домашняя утварь, запасы провизии. Утварь состоит из чашек, глиняных горшков и кувшинов, деревянных кадушек и бурдюков для кислого и свежего молока, творога и масла; посудой служат также рога яков. Против входа в палатку у задней стенки небольшое возвышение с глиняными или металлическими статуэтками буддийских божеств.
Тангуты стойбища не нахлынули к нашей стоянке целой толпой, как сделали бы монголы. Нас посетили только три или четыре человека, вероятно, старшины. Лица их всего больше напоминали лица наших цыган и подтверждали присутствие тангутской крови в облике монголов Цайдама. Они были одеты в короткие до колен халаты грубого черного сукна, висевшие мешком поверх пояса; ноги их были обуты в шерстяные толстые чулки, внизу обшитые кожей, на подобие сапог; головной убор состоял из шапки на бараньем, меху в виде плоского конуса; пряди черных волос выбивались изпод шапки, обрамляли смуглые безбородые лица. Мы угостили тангутов чаем. Вся обстановка моей палатки — столик, табурет, вьючные ящики, бумага и чернильница на столе, двустволка, висевшая у заднего кола — в дополнение к моему лицу и одежде показала гостям, что караван принадлежит иностранцу, и это произвело на них, конечно, больше впечатления, чем вооружение моего монгольского конвоя. Они вели себя очень сдержанно, ничего не трогали и не просили. Монгол Абаши, коекак объяснявшийся с ними потангутски, наплел всякие небылицы о моем путешествии (как он признался позже) и сказал, что нас уже ждут в Синине (ближайшем к Кукунору большом китайском городе, которому земли тангутов номинально подчинены). Когда гости ушли, он заявил мне, что все, рассказанное им, будет завтра же известно на всех стойбищах вдоль нашего пути по южному берегу озера и что никто не решится напасть на нас.
Мимо наших палаток взад и вперед прошли также несколько молодых тангуток, с любопытством оглядывая нас, но не решаясь подойти ближе. Одежда их была такая же, как у мужчин, но черные волосы были заплетены в множество мелких косичек; халаты были спущены с правого плеча, обнажая смуглые руки, грудь и шею, с которой спускались ожерелья из белых и желтых металлических блях; между грудями видна была черная коробка, вероятно, ладонка с какимнибудь талисманом или тибетскими молитвами.
Перед закатом солнца с гор спустилось к стойбищу небольшое стадо овец и коз и несколько домашних яков. Последние у тангутов и тибетцев служат и в качестве вьючных животных; они дают жирное молоко, шерсть, шкуры, мясо, рога (рис. 68). Несмотря на свою массивность, яки прекрасно ходят по горам и более приспособлены к сырому и холодному климату Тибета, чем верблюды.
На ночь мы пригнали верблюдов и лошадей к своим палаткам, и наши проводники по очереди сторожили их. Ночь прошла спокойно, и на следующее утро мы пошли дальше по долине Сагастэ и вскоре спустились к берегу Кукунора. По дороге заметили странное сооружение: на горном ручье, под навесом на четырех столбах, стоял большой цилиндр, обклеенный бумагой с тибетскими молитвами. Нижняя часть его представляла горизонтальное колесо с лопатками, опущенное в воду ручья, которая приводила цилиндр в медленное вращение. Это была молитвенная мельница, подобно виденным мною в Урге, но там эту мельницу вращали богомольцы, а здесь их роль выполняла вода, и молитвы возносились к небесам и днем и ночью без перерыва (рис. 69). Отмечу еще, что у тангутов были в ходу и ручные молитвенные мельницы в виде маленьких цилиндров с молитвами, которые вращались вокруг оси при круговых движениях руки: тангут при пастьбе скота носит и вращает такую мельницу в руке и, таким образом, усердно и автоматически возносит молитвы.
Рис. 69. Водяная молитвенная мельница
Спустившись к Кукунору, мы повернули вдоль его южного берега на восток и вскоре пересекли небольшую, но глубокую речку Таненгма, в воде которой я заметил стаи крупной рыбы. В моем багаже был небольшой невод, и возможность наловить рыбу впервые за время путешествия побудила нас раскинуть палатки на берегу речки, чтобы заняться ловлей. Я и Цоктоев разделись и полезли в воду, тогда как наши монголы, которые вообще не моются, и китайцы, которые не купаются в холодной воде, не решились помогать нам. За два часа мы наловили несколько десятков крупной рыбы, длиной в 35–65 см, принадлежавшей одному и тому же виду Schizopygopsis Przewalskii, открытому в Кукуноре Пржевальским. Рыбу варили и жарили, и в большом количестве, вычистив и разрезав вдоль, повесили на веревках вялить на солнце во избежание порчи.
