Конрад Лоренц - Кольцо царя Соломона
Немногие птицы — более того, немногие высшие животные (колониальные насекомые — явление совершенно другого порядка) — характеризуются столь высокоорганизованной общественной и семейной жизнью, как галки. В соответствии с этим лишь у немногих животных детёныши столь трогательно беспомощны и настолько зависимы от своего воспитателя, как птенец галки. Как только стержни перьев крыла достаточно окрепли, чтобы поддерживать тело в полёте, юная галка неожиданно стала проявлять ко мне поистине детскую привязанность. Она отказывалась даже на секунду оставаться наедине с собой, летала за мной из комнаты в комнату и издавала отчаянные крики, если я все же вынужден был оставить её в одиночестве. Я окрестил её Джок по её призывному крику, и в тот день была отдана дань традиции: называть первую птицу, относящуюся к виду, дотоле не воспитывавшемуся в изоляции, подражая её характерному видовому крику.
Окончательно оперившаяся галка, привязанная к своему воспитателю всей силой юношеской любви, представляет собой один из наиболее замечательных объектов наблюдения, какие только можно себе представить. Вы уходите куда-нибудь, взяв галку с собой, и наблюдаете с близкого расстояния манеру её полёта, собирания пищи — короче, все её повадки в обстановке совершенно естественной, где птица не стеснена в своих движениях решётками клетки. Едва ли когда-нибудь мне удавалось узнать так много нового о сущности животных от других моих зверей и птиц, сколько я узнал от Джока в то лето 1925 года.
Многим я был обязан своему умению имитировать крик галки, и скоро она стала предпочитать меня всем другим окружающим её людям. Я получил возможность совершать длительные прогулки пешком и даже на велосипеде, в которых птица сопровождала меня, как верная собака. Хотя я нисколько не сомневаюсь в том, что она знала воспитателя «в лицо» и предпочитала моё общество всякому другому, тем не менее она иногда покидала меня и следовала за другим человеком, если он передвигался быстрее, особенно если он перегонял нас. Стремление следовать за чем-то, что двигалось прочь от неё, было чрезвычайно сильно у юной галки и почти определённо выглядело как действие непроизвольное. Как только Джок оставлял меня, он сразу же замечал свою ошибку и исправлял её, поспешно возвращаясь ко мне. Когда он стал старше, то научился подавлять в себе импульсивное стремление преследовать прохожих, движущихся с большой скоростью. Однако и после этого я часто мог заметить лёгкое вздрагивание или мимолётное движение вслед торопливому путнику.
С ещё большим душевным конфликтом Джок сталкивался в тот момент, когда перед нами взлетала серая ворона или группа этих птиц, весьма обычных в округе. Зрелище машущих чёрных крыльев, принадлежность которых трудно было установить на большом расстоянии, вызывало у галки непреодолимое стремление преследовать их обладателей, стремление, которое птица никогда не научилась подавлять в себе, несмотря на множество горьких экспериментов. Галка слепо неслась за воронами, которые неоднократно завлекали её, и можно считать большой удачей, что она не погибла и не заблудилась. Наиболее замечательно было поведение галки, когда вороны усаживались: в тот самый момент, когда волшебство машущих чёрных крыльев переставало действовать, Джок сразу же терял всякий интерес к их обладателям. Если летящая ворона притягивала его с ошеломляющей силой, то сидящая была ему безразлична; как только вороны приземлялись, они уже были не нужны ему; Джока охватывало чувство одиночества, и он начинал звать меня тем странным жалобным тоном, с помощью которого молодые заблудившиеся галки призывают своих родителей. Услышав мой ответный крик, Джок сразу же взлетал и нёсся ко мне с такой решимостью, что часто увлекал за собой и ворон, которые следовали за ним, как за предводителем всего отряда. В эти моменты вороны столь слепо следовали за Джоком, что замечали меня, когда оказывались почти рядом. Когда они, наконец, замечали меня, то приходили в неописуемый ужас и устремлялись прочь в такой панике, что Джок, заражённый всеобщим испугом, снова улетал прочь вместе с ними. Когда я понял, в чём дело, то во избежание осложнений старался быть как можно более заметным, чтобы предупредить приближающихся ворон о своём присутствии раньше, чем могла возникнуть паника.
Врождённые и приобретённые элементы, подобно отдельным частичкам в мозаике, соединяются друг с другом и формируют совершенный рисунок поведения. Однако у птиц, выращенных в неволе, естественная гармония всей конструкции неизбежно оказывается частично нарушенной. Все те действия и реакции, которые связаны с общественной жизнью животного и при этом не предопределены наследственностью, но получены за счёт индивидуального опыта, имеют тенденцию отклоняться от естественного течения. Иными словами, они адресуются людям, вместо того чтобы быть направленными на других особей того вида, к которому принадлежит птица. Как Маугли Киплинга считал себя волком, так и Джок мог бы, не задумываясь, назвать себя человеком. Только вид пары машущих чёрных крыльев звучал для него унаследованным призывом: «Лети с нами!». Пока галчонок передвигался по земле, он видел себя человеком, но в тот момент, когда он взлетал, — становился серой вороной, ибо эти птицы впервые пробудили в нём стайный инстинкт.
Когда любовь проснулась в душе киплинговского Маугли, её всемогущий зов заставил юношу покинуть своих братьев-волков и вернуться к людям. Это поэтическое допущение согласуется с научными взглядами. У нас есть все основания полагать, что у человека, как и у большинства млекопитающих, потенциальный половой партнёр узнается по таким сигналам, которые звучат для нас из глубин многовековой наследственности, а не за счёт символов, узнаваемых посредством индивидуального опыта (что, очевидно, случается у многих видов птиц). Птицы, выращенные в изоляции от своих собратьев, вообще не знают, к какому виду они относятся: иными словами, у них не только действия, связанные с общественной жизнью, но и половое влечение направлено на животных, с которыми они провели много времени в определённую фазу их ранней юности, фазу повышенной восприимчивости. Следовательно, существа, выращенные в домашних условиях в одиночку, имеют склонность рассматривать людей, и только их, в качестве объекта половой любви. Как раз это и делал Джок.
Нет предела тем, эксцентричным ошибкам, которые могут возникать в подобных же ситуациях. У меня жила одна домашняя гусыня, единственная выжившая из выводка в шесть гусят, все остальные погибли от птичьего туберкулёза. Эта гусыня выросла среди цыплят, и хотя ей в самое подходящее время был подсажен великолепный гусак, она была безразлична к его ухаживаниям, но зато потеряла голову от любви к нашему статному родайлендскому петуху, забросала его предложениями вступить в брак с ней и ревниво мешала ему ухаживать за курами. Героем другой подобной же трагикомедии был прекрасный белый павлин из Шонбрунского зоологического сада в Бене, Он также оказался единственным выжившим из слишком рано вылупившегося выводка, не пережившего периода похолодания. Служитель пересадил павлиненка в самое тёплое помещение, которым в этот период (сразу после первой мировой войны) располагал зоопарк, — в террариум, где содержались гигантские галапагосские черепахи[67]. Остальную часть своей жизни несчастная птица видела предмет своих желаний только в лице громадных рептилий и оставалась безучастной к прелестям хорошеньких павлиних. Типичней чертой этих удивительных состояний развития полового влечения к исключительным и противоестественным объектам является их необратимость.
Когда Джок достиг зрелости, он влюбился в нашу горничную, которая вскоре после этого вышла замуж и оставила своё место. Через несколько дней Джок разыскал её в соседней деревне, в двух милях от нас, и немедленно перебрался в её коттедж; лишь на ночь он возвращался в свою привычную квартиру. Б середине июня, когда брачный сезон у галок окончился, Джок неожиданно вернулся к нам и тотчас усыновил одну из четырнадцати юных галок, которых я вырастил этой весной. Перед своей подопечной Джок принимал те самые позы, которые нормальная галка демонстрирует перед своими птенцами. Поведение по отношению к своим отпрыскам по необходимости должно быть врождённым у всех птиц и зверей, ибо свои собственные дети являются для них первыми, с которыми они в один прекрасный день вынуждены познакомиться. Не будь эти реакции чисто инстинктивными, врождёнными действиями, галка не знала бы, как заботиться о детях, она могла бы разорвать их на кусочки и съесть, как она поступает с другими мелкими существами.
Теперь я должен рассеять некоторые иллюзии читателя, те самые иллюзии, во власти которых находился и я сам до того момента, как Джок достиг зрелости; характер тех предложений, которые Джок делал нашей горничной, медленно, но верно разоблачали тайну: «он» оказался самкой! Она вела себя по отношению к юной леди точно так же, как нормальная галка-самка должна вести себя со своим супругом. Правило привлечения противоположного пола, согласно которому мужчины притягательны для самок животных, а женщины — для самцов, недействительно для птиц, даже для попугаев. Один взрослый самец галки влюбился в меня и обращался со мной точно так, как если бы я был галкой-самкой. Эта птица часами пыталась заставить меня вползти в отверстие шириной в несколько дюймов, избранное ею для устройства гнезда; точно так же ручной самец домового воробья старался заманить меня в карман моего собственного жилета. Ещё более настойчивым самец галки становился в тот момент, когда он непрестанно пытался накормить меня отборнейшими, с его точки зрения, лакомствами.
