Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай
Эта долина обнаружила, что Пржевальский ошибся, считая, что хребты Гумбольдта и Риттера соединяются друг с другом восточнее его маршрута. Долина Халтынгола уходила далеко на восток, и хр. Гумбольдта оставался к северу от нее, а хр. Риттера, на котором видны были огромные ледники, тянулся южнее этой долины. Это открытие было весьма важно, так как опровергало имевшиеся сведения об этой части Наньшаня — о положении двух вечноснеговых цепей.
Ошибка Пржевальского объяснялась тем, что он пересек долину р. Халтынгол значительно западнее, чем я. В этой долине, вблизи моего пути, от хр. Риттера отделяется скалистый отрог, доходящий до самой реки, и издали, с запада, этот отрог мог показаться частью хр. Риттера, которая доходит до хр. Гумбольдта и соединяется с последним. С моего пути видно было ясно, что оба хребта разделены широкой долиной и являются совершенно отдельными цепями Наньшаня. Это подтвердили Роборовский и Козлов, посетившие Наньшань годом позже, а также англичанин Литтльдэль, прошедший вверх по р. Халтынгол.
Рис. 64. Южная цепь Южнокукунорского хребта в месте ночлега после выпадения снега
Еще 16 дней шли мы до ставки Курлыкбейсе; сначала пересекли западную часть хр. Риттера, в предгорьях которой опять встретили стадо куланов и добыли взрослого и жеребенка. Затем шли долго по долинам, расположенным по южной окраине Наньшаня между последней — седьмой — из его снеговых цепей и более низкими горами, ограничивающими с севера обширную равнину Цайдама. В этих долинах пересекли несколько речек, шли по солончакам на берегах двух соленых озер Ихэ и БагаЦайдаминанор; у последнего открыли углекислый минеральный источник. На одном из последних переходов я сильно отстал от каравана, увлекшись геологическими наблюдениями и к ночи не успел догнать его; пришлось ночевать вместе с Цоктоевым, довольствуясь одним чаем, и спать под открытом небом на потнике и с седлом вместо подушки; хорошо, что снег выпал не в эту, а в следующую ночь. На следующий день Цоктоев ездил искать караван, который прошел по другой дороге и ночевал далеко западнее. Впереди нас ехал отряд монгольского войска, направлявшийся к ставке князя на смотр; он затоптал следы нашего каравана, и поэтому мы проехали место, где последний свернул в сторону.
На пути, по долинам с озерами окраины Цайдама, мы изредка встречали монгольские юрты, первые после р. Шарагольджин; и в юртах у оз. Ихэцайдаминнор получили нового проводника, который и привел нас 3 июля, после сорокадневного путешествия по западной части Наньшаня и окраине Цайдама, к оз. Курлыкнор. Мы раскинули палатки недалеко от западного берега среди зеленеющих кустов хармыка и снопообразных пучков дэрису.[4] Северозападный ветер разгонял тучи, которые в течение целого дня ползли по гребням соседних хребтов, разражаясь там грозами с градом, тогда как в долине, по которой мы шли, только один раз покрапал дождик. Солнце спустилось уже к зубчатым вершинам хребта Барунула, в пределах которого наш лагерь накануне засыпало снегом, и мы имели случай полюбоваться зимним пейзажем среди лета (рис. 64).
У озера Курлыкнор был расположен один из административных центров Цайдама — ставка монгольского князя Курлыкбейсе, которого посещал и Пржевальский для получения проводников и покупки животных и провианта. Я также возлагал на князя большие надежды: нужно было обменять уставших верблюдов на свежих, найти проводников на Бухаингол или хотя бы до оз. Кукунора и купить масла и дзамбы (поджаренной ячменной муки), заменяющей монголам хлеб. Цоктоев поехал к юртам монголов и узнал, что ставка князя расположена на восточном берегу озера, но сам князь находится еще дальше на восток, в лагере монгольской милиции.
На следующее утро к нам приехали два монгола в парадных китайских шляпах с красными кистями и заявили, что они посланы князем встретить «русского чиновника» и провести его в ставку вокруг озера, в прибрежных болотах которого эти посланцы сами чуть не увязли ночью, судя по черной грязи, покрывшей ноги и грудь их лошадей и забрызгавшей их одежду. Это обстоятельство едва ли доказывало знание дороги этими посланцами, присланными проводить нас, но можно было надеяться, что они по крайней мере не поведут по той дороге, на которой сами вязли так глубоко.
Рис. 65. Хармык: внизу куст, вверху — ветка с ягодами. Рис. 66. Дэрису (чий), характерный злак монгольских степей
Один из этих посланцев, узнав от моих людей, что нам нужен провиант, предложил заехать по пути в его юрту для покупки дзамбы и масла «под секретом», так как князь будто бы запретил своим подданным под страхом смертной казни продавать какиелибо припасы посторонним лицам. Но это запрещение, очевидно, касалось продажи припасов тангутам, как врагам монголов, и посланец не мог сомневаться, что князь разрешит эту покупку нам, мирным проезжим. Продажа «под секретом» явно клонилась к получению с нас лишних денег.
Итак, мы направились вместе с посланцами к северному берегу озера, пробираясь между кустами, среди которых попадались монгольские пашни с ячменем, дававшие понятие о первобытном земледелии. В промежутках между кустами хармыка и тамариска и пучками дэрису почва была коекак расковырена заступом и коекак засеяна; ячмень рос кустиками, то густо, то редко, местами уже выколосился и отцвел, местами еще не колосился. Для орошения пашни служили канавы, выведенные из речки Балгынгол, впадающей несколькими рукавами в озеро.
В юрте среди этих пашен и кустов нас встретил поехавший вперед один из посланцев и его супруга, пожилая монголка. Мы уселись на войлоках, разостланных вокруг очага, на котором в большом котле уже кипел кирпичный зеленый чай. Хозяйка расставила возле себя несколько китайских чашек, притащила кожаный мешок сомнительной чистоты, запустила в него свою бурочерную ручку столь же сомнительной чистоты, захватила двумя пальцами по кусочку масла и клала его поочередно в каждую чашку. Затем из другого мешка она тем же способом добывала щепоточку дзамбы для каждой чашки и, наконец, наливала деревянным черпаком чай из котла. Чай был посолен солью, добытой в озере и представлявшей смесь поваренной и глауберовой соли.
Хозяин поднес каждому из нас по чашке этого напитка, отличавшегося от чая, который я пил у купцов в Кяхте, явной прогорклостью масла. Прихлебывая чай, мы вели с хозяином длительный торг о цене его продуктов, взвинченной под предлогом продажи «под секретом». После долгих переговоров он согласился уступить семь мерок дзамбы за лан серебра, т. е. около 15 копеек за фунт, цену, неслыханную в то время в России даже в голодный год. Насчет масла мы не сошлись, так как он хотел дать только 2 джина (китайских фунта) за лан серебра, что составляло более 70 коп. за фунт, а качество масла, горького и смешанного с грязью и шерстью, слишком не соответствовало этой цене.
Завьючив купленную дзамбу на верблюдов, мы продолжали путь по северному берегу озера, синяя гладь которого расстилалась далеко на юг, где ее окаймляла белая полоса отложений соли; последнюю в свою очередь ограничивали зеленые кусты, сливавшиеся в отдалении в сплошную раму. Эта комбинация синего, белого и зеленого цвета представляла очень своеобразную и красивую картину под лучами яркого летнего солнца. С другой стороны, на севере, тянулись плоские бесплодные холмы, позади которых виднелись вечноснеговые вершины Южнокукунорского хребта, окаймляющего почти сплошной стеной окраину Цайдама. Вблизи дороги тянулся солончак с чахлыми кустами и рыхлой почвой, словно вспаханной и посыпанной солью.
Обогнув озеро, мы попали на солончаки и болотистые луга низовий реки Баингол, впадающей в озеро с востока; коегде виднелись юрты, а за рекой серели стены хырмы, т. е. ставки князя. Так как солнце клонилось уже к закату, а до лагеря, где находился этот князь, оставалось еще 15 км, нам пришлось еще раз раскинуть свои палатки возле ключевого болота среди кустов хармыка. На болоте гуляли черношейные журавли, которые могли улучшить наш скудный ужин, но они были осторожны и не подпускали к себе на верный выстрел из двустволки. Во время погони единственный птенец, еще не летавший, но уже бегавший быстрее человека, сделался жертвой собак, примчавшихся из соседней юрты. Родители птенца до позднего вечера оглашали воздух жалобным криком «курлык, курлык»; и мы поняли, почему озеро и монгольский князь получили свое имя. Журавль помонгольски называется курлык.
Только к полудню следующего дня мы добрались до лагеря князя, вблизи которого нас встретили другие посланцы в парадных шляпах и указали нам удобное место для стоянки возле болотистого луга с ключевой водой недалеко от лагеря, палатки и пестрые флаги которого ясно выделялись на зеленом фоне луга, усеянного пасущимися лошадьми.
