Демоны в религии, искусстве и фольклоре - Массимо Чентини
Искусство сделало дьявола главным героем, так же как обычный человек, наделив его существованием, сделал его главным актером. Человек придал дьяволу самые жестокие черты, таким он и дошел до нас, это бессмертное существо, всегда готовое разрушить проекты доброго Бога.
Босх и его демоны
Иероним Босх стал одним из величайших представителей так называемого демонического искусства Западной Европы.
«Джеронимо ван Акену, или Босху, художнику из Буа-ле-Дюк, должно расписать доску высотой 9 футов и шириной 11 футов. Она должна изображать Божий Суд, который представляет рай и ад: вот, что ему приказано сделать для благородного удовольствия господина. За это ему причитается указанная сумма в 36 ливров»61.
По этой холодной бюрократической расписке 25 сентября 1504 года Иерониму Босху были выданы 36 лир на создание «Страшного суда», прославившего этого загадочного художника, который посвящал все свободное от работы время семье, церкви и заботам о достоянии. Парадоксально, но именно этот добропорядочный семьянин привнес в живопись бессознательное, нарушил запреты, наполнил искусство беспокойством, страданиями, ужасом и плодами самых жутких кошмаров.
В родном городе Хертогенбос (современный Буа-ле-Дюк) молодой Босх, потомственный живописец, смог видоизменить традиции ван Акенов и достичь необычного положения в мире искусства на грани возможного и невозможного – искусства, в котором завеса двусмысленности окутывает все, на что падает взгляд.
В искусстве Иеронима Босха наиболее типичные модели христианства постепенно вылились в такие темы, как ересь, черная магия и алхимия. Творец ведет нас по событиям жизни человека, видимо, не осознающего, где проходит граница, отделяющая добро от зла, возможное от невозможного, бытие от небытия. Более того, кажется, что все скрытое от человеческого глаза становилось для Босха объектом пристального интереса.
Интерпретация творчества Босха часто искажается критиками. В прошлом они видели в художнике еретика, оккультного почитателя колдовства, сына дьявола, способного насыщать инфернальной атмосферой цветное полотно. Босх представлялся им художником, умеющим – не иначе как с помощью дьявола – создавать в ограниченном пространстве холста невероятные картины «другого» мира, где доминируют удовольствие и похоть, империя чувств, где грех прячется за поклонением.
Не без влияния религиозной культуры своего времени, вечно ищущей еретиков, Босх трансформировал чудовищ греха в такие композиции, как «Триптих Страшного суда» (1500), «Триптих искушений» (Лиссабон, 1505) и другие, не менее известные. Босх мастерски использовал аллегорию. Например, в блистательном полотне «Корабль дураков» (1480) моральное разложение духовенства предстает во всей очевидности. Повсюду царит дьявол, он заправляет всем и всеми вне зависимости от того, мирской ты человек или монах.
Не менее сложная ситуация с «Музыкальным адом», фрагментом триптиха «Сад земных наслаждений», в котором художник в своем творческом порыве достиг небывалых высот. Алхимический герметизм, сатанизм, ортодоксальные религиозные доктрины и эзотерические интерпретации, кажется, постоянно атакуют наш разум, оставляя нас в глубочайших сомнениях. Сказка сочетается с жестокостью изображаемых сцен и религиозной мистикой. Мифический аспект гуманизма здесь оживает благодаря множеству символических отсылок. Фактически символические элементы придают триптиху особую роль и превращают его в продукт ренессансного неоязычества, которым отмечены некоторые художественные произведения XV–XVI веков.
На внешних сторонах боковых панелей триптиха мы видим надпись: «ибо Он сказал, – и сделалось; Он повелел, – и явилось» (Псалом 32:9). Здесь изображено «Сотворение мира»: совсем юная Земля спит в голубом тумане. В центре композиции мы видим планету, еще окутанную первозданной туманной дымкой; согласно толкованию, туман не совсем соответствует католической версии, но очень близок к лютеранской: «ибо Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли, но пар поднимался с земли и орошал все лице земли» (Бытие 2:5–6).
На открытом триптихе изображены земной рай (левая панель), сад наслаждений (центральная панель) и ад (правая панель).
В изображении рая видим образы христианской религии, присутствующие и в других частях картины. В центральной части мы наблюдаем средневековый зверинец, искусно сконструированный вокруг двух основных тем – сотворения Адама и Евы и источника жизни в «Саду наслаждений». Однако при ближайшем рассмотрении чудесный макрокосм Босха оказывается ложным раем, миром, подобным тому, который мы видим в хрониках первых средневековых путешественников – пилигримов – в поисках невероятных «золотых» миров.
Иероним Босх. Сад земных наслаждений. 1480–1490. Мадрид, музей Прадо
В реализации «Сада наслажений» не последнюю роль сыграло, например, произведение «Путешествия сэра Джона Мандевиля» – книга, включающая разные источники и написанная около 1356 года герцогом Жаном Бургундским. Книга искусно сочетает реальные описания разных стран и селений с бестиарием чудищ, которых якобы повидал «отец английской прозы» Джон Мандевиль.
Человек, животные и растительные виды смешиваются в попытке соединить принцип христианского спасения с поиском эзотерического равновесия, проистекающего из символизма древних религий. Создается впечатление, что Босх хотел поведать зрителю о худших сторонах человека на понятном, доступном языке, и этот язык легко читается в гипертрофированных образах.
При помощи различных приемов Босх превращает тему похоти на центральной панели в доминирующий мотив. Мы наблюдаем, как неудержимый хоровод потенциальных грешников предается всевозможным порокам. При этом, кажется, даже самый безудержный эротизм у Босха восхваляет святость.
Скопления мужчин и женщин, экзотические и фантастические животные, невероятные растительные антропо- и зооморфные слияния и неизвестные порождения самых суггестивных форм – все это создано в глубинах бессознательного. Можно предположить, что то, что мы сегодня называем бессознательным, возведено у Босха в ранг сценария, порождающего тысячи событий этого священного и одновременно безбожного спектакля, вызывающего ностальгию по первозданному раю, по совершенству, лишенному земной грязи.
Чтобы уравновесить возвышенный «Сад наслаждений», Босх завершает композицию сценографическим изображением ада на правой панели – вечное напоминание о грехе. Здесь мы находим самые удивительные мутации и пугающие смешения из чудовищной вселенной, характеризующей творчество этого голландского художника. В кошмарном пространстве смертные пороки искусно маскируются в сладострастии.
Древо жизни на английском гобелене. Вторая половина XVII в. Нью-Йорк, Метрополитен-музей
Стихи Второзакония (32:23–24) хорошо подходят для описания ада Босха:
«Соберу на них бедствия и истощу на них стрелы Мои: будут истощены голодом, истреблены горячкою и лютою заразою; и пошлю на них зубы зверей и яд ползающих по земле».
Негативная символика воплощается в ярких образах, создавая пространство, в котором преобладает мука и где мимолетность земных наслаждений появляется во всей своей истинной красе.
Монстры, рыцари, пожираемые василисками, процессия в странных колпаках, как у жриц Баала, анатомические части и предметы неестественных размеров, неисчислимое множество людей и существ. Ошеломленные неограниченным поиском невозможного, мы погружаемся в некий спектакль, в котором на самом деле есть три фокуса адской перспективы.
Первый представлен Сатаной. Сидя на троне на краю бездонной ямы, он пожирает проклятых и извергает их в сосуд, а после в бездну.
Во втором фокусе мы видим таинственное человеческое дерево, корни которого лежат на двух сосудах. Образ трактуется как архетип «дерева жизни», смешанный с экзотическими мифами о «человекоподобных растениях».
Третий фокус – многочисленные музыкальные инструменты, выступающие
