Николай Заболоцкий - Стихотворения и поэмы

НЕКРАСИВАЯ ДЕВОЧКА

Среди других играющих детейОна напоминает лягушонка.Заправлена в трусы худая рубашонка,Колечки рыжеватые кудрейРассыпаны, рот длинен, зубки кривы.Черты лица остры и некрасивы.Двум мальчуганам, сверстникам ее,Отцы купили по велосипеду.Сегодня мальчики, не торопясь к обеду,Гоняют по двору, забывши про нее,Она ж за ними бегает по следу.Чужая радость так же, как своя,Томит ее и вон из сердца рвется,И девочка ликует и смеется,Охваченная счастьем бытия.

Ни тени зависти, ни умысла худогоЕще не знает это существо.Ей всё на свете так безмерно ново,Так живо всё, что для иных мертво!И не хочу я думать, наблюдая,Что будет день, когда она, рыдая,Увидит с ужасом, что посреди подругОна всего лишь бедная дурнушка!Мне верить хочется, что сердце не игрушка,Сломать его едва ли можно вдруг!Мне верить хочется, что чистый этот пламень,Который в глубине ее горит,Всю боль свою один переболитИ перетопит самый тяжкий камень!И пусть черты ее нехорошиИ нечем ей прельстить воображенье,—Младенческая грация душиУже сквозит в любом ее движенье.А если это так, то что есть красотаИ почему ее обожествляют люди?Сосуд она, в котором пустота,Или огонь, мерцающий в сосуде?

«При первом наступлении зимы…»

При первом наступлении зимы,Блуждая над просторною Невою,Сиянье лета сравниваем мыС разбросанной по берегу листвою.

Но я любитель старых тополей,Которые до первой зимней вьюгиПытаются не сбрасывать с ветвейСвоей сухой заржавленной кольчуги.

Как между нами сходство описать?И я, подобно тополю, немолод,И мне бы нужно в панцире встречатьПриход зимы, ее смертельный холод.

ОСЕННИЙ КЛЕН

(Из С. Галкина)

Осенний мир осмысленно устроен                           И населен.Войди в него и будь душой спокоен,                           Как этот клен.

И если пыль на миг тебя покроет,                           Не помертвей.Пусть на заре листы твои умоет                           Роса полей.

Когда ж гроза над миром разразится                           И ураган,Они заставят до земли склониться                           Твой тонкий стан.

Но даже впав в смертельную истому                           От этих мук,Подобно древу осени простому.                           Смолчи, мой друг.

Не забывай, что выпрямится снова,                           Не искривлен,Но умудрен от разума земного                           Осенний клен.

СТАРАЯ АКТРИСА

В позолоченной комнате стиля ампир,Где шнурками затянуты кресла,Театральной Москвы позабытый кумирИ владычица наша воскресла.

В затрапезе похожа она на щегла,В три погибели скорчилось тело.А ведь, боже, какая актриса былаИ какими умами владела!

Что-то было нездешнее в каждой чертеЭтой женщины, юной и стройной,И лежал на тревожной ее красотеОтпечаток Италии знойной.

Ныне домик ее превратился в музей,Где жива ее прежняя слава,Где старуха подчас удивляет друзейСвоевольем капризного нрава.

Орденов ей и званий немало дано,И она пребывает в надежде,Что красе ее вечно сиять сужденоВ этом доме, как некогда прежде.

Здесь картины, портреты, альбомы, венки,Здесь дыхание южных растений,И они ее образ годам вопрекиСохранят для иных поколений.

И не важно, не важно, что в дальнем углу,В полутемном и низком подвале,Бесприютная девочка спит на полу,На тряпичном своем одеяле!

Здесь у тетки-актрисы из милости ейПредоставлена нынче квартира.Здесь она выбивает ковры у дверей,Пыль и плесень стирает с ампира.

И когда ее старая тетка бранит,И считает и прячет монеты,—О, с каким удивленьем ребенок глядитНа прекрасные эти портреты!

Разве девочка может понять до конца,Почему, поражая нам чувства,Поднимает над миром такие сердцаНеразумная сила искусства!

О КРАСОТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЛИЦ

Есть лица, подобные пышным порталам,Где всюду великое чудится в малом.Есть лица — подобия жалких лачуг,Где варится печень и мокнет сычуг.Иные холодные, мертвые лицаЗакрыты решетками, словно темница.Другие — как башни, в которых давноНикто не живет и не смотрит в окно.Но малую хижинку знал я когда-то,Была неказиста она, небогата,Зато из окошка ее на меняСтруилось дыханье весеннего дня.Поистине мир и велик и чудесен!Есть лица — подобья ликующих песен.Из этих как солнце сияющих нотСоставлена песня небесных высот.

ГДЕ-ТО В ПОЛЕ ВОЗЛЕ МАГАДАНА

Где-то в поле возле Магадана,Посреди опасностей и бед,В испареньях мерзлого туманаШли они за розвальнями вслед.От солдат, от их луженых глоток,От бандитов шайки воровскойЗдесь спасали только околодокДа наряды в город за мукой.Вот они и шли в своих бушлатах —Два несчастных русских старика,Вспоминая о родимых хатахИ томясь о них издалека.Вся душа у них перегорелаВдалеке от близких и родных,И усталость, сгорбившая тело,В эту ночь снедала души ихЖизнь над ними в образах природыЧередою двигалась своей.Только звезды, символы свободы,Не смотрели больше на людей.Дивная мистерия вселеннойШла в театре северных светил,Но огонь ее проникновенныйДо людей уже не доходил.Вкруг людей посвистывала вьюга,Заметая мерзлые пеньки.И на них, не глядя друг на друга,Замерзая, сели старики.Стали кони, кончилась работа,Смертные доделались дела…Обняла их сладкая дремота,В дальний край, рыдая, повела.Не нагонит больше их охрана,Не настигнет лагерный конвой,Лишь одни созвездья МагаданаЗасверкают, став над головой.

ПОЭМА ВЕСНЫ

Ты и скрипку с собой принесла,И заставила петь на свирели,И, схватив за плечо, повелаСквозь поля, голубые в апреле.Пессимисту дала ты шлепка,Настежь окна в домах растворила,Подхватила в сенях старикаИ плясать по дороге пустила.Ошалев от твоей красоты,Скряга вытащил пук ассигнаций,И они превратились в листыЗасиявших на солнце акаций.Бюрократы, чинуши, попы,Столяры, маляры, стеклодувы,Как птенцы из своей скорлупы,Отворили на радостях клювы.Даже те, кто по креслам сидят,Погрузившись в чины и медали,Улыбнулись и, как говорят,На мгновенье счастливыми стали.Это ты, сумасбродка весна!Узнаю твои козни, плутовка!Уж давно мне из окон виднаИ улыбка твоя, и сноровка.Скачет по полю жук-менестрель,Реет бабочка, став на пуанты.Развалившись по книгам, апрельНацепил васильков аксельбанты.Он-то знает, что поле да лес —Для меня ежедневная тема,А весна, сумасбродка небес, —И подружка моя, и поэма.

ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Принесли букет чертополохаИ на стол поставили, и вотПредо мной пожар и суматохаИ огней багровых хоровод.Эти звезды с острыми концами,Эти брызги северной зариИ гремят и стонут бубенцами,Фонарями вспыхнув изнутри.Это тоже образ мирозданья.Организм, сплетенный из лучей,Битвы неоконченной пыланье,Полыханье поднятых мечей.Это башня ярости и славы,Где к копью приставлено копье,Где пучки цветов, кровавоглавы,Прямо в сердце врезаны мое.Снилась мне высокая темницаИ решетка, черная, как ночь,За решеткой — сказочная птица,Та, которой некому помочь.Но и я живу, как видно, плохо,Ибо я помочь не в силах ей.И встает стена чертополохаМежду мной и радостью моей.И простерся шип клинообразныйВ грудь мою, и уж в последний разСветит мне печальный и прекрасныйВзор ее неугасимых глаз.

На сверкающем глиссере беломМы заехали в каменный грот,И скала опрокинутым теломЗаслонила от нас небосвод.Здесь, в подземном мерцающем зале,Над лагуной прозрачной воды,Мы и сами прозрачными стали,Как фигурки из тонкой слюды.И в большой кристаллической чаше,С удивлением глядя на нас,Отраженья неясные нашиЗасияли мильонами глаз.Словно вырвавшись вдруг из пучины,Стаи девушек с рыбьим хвостомИ подобные крабам мужчиныОцепили наш глиссер кругом.Под великой одеждою моря,Подражая движеньям людей,Целый мир ликованья и горяЖил диковинной жизнью своей.Что-то там и рвалось, и кипело,И сплеталось, и снова рвалось,И скалы опрокинутой телоПробивало над нами насквозь.Но водитель нажал на педали,И опять мы, как будто во сне.Полетели из мира печалиНа высокой и легкой волне.Солнце в самом зените пылало,Пена скал заливала корму,И Таврида из моря вставала,Приближаясь к лицу твоему.

Зацелована, околдована,С ветром в поле когда-то обвенчана,Вся ты словно в оковы закована,Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,Словно с темного неба сошедшая,Ты и песнь моя обручальная,И звезда моя сумасшедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,Обниму их с неистовой силою,И слезами и стихотвореньямиОбожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,Дай войти в эти очи тяжелые,В эти черные брови восточные,В эти руки твои полуголые.

Что прибавится — не убавится,Что не сбудется — позабудется…Отчего же ты плачешь, красавица?Или это мне только чудится?

Задрожала машина и стала,Двое вышли в вечерний простор,И на руль опустился усталоИстомленный работой шофер.Вдалеке через стекла кабиныТрепетали созвездья огней.Пожилой пассажир у куртиныЗадержался с подругой своей.И водитель сквозь сонные векиВдруг заметил два странных лица,Обращенных друг к другу навекиИ забывших себя до конца.Два туманные легкие светаИсходили из них, и вокругКрасота уходящего летаОбнимала их сотнями рук.Были тут огнеликие канны,Как стаканы с кровавым вином,И седых аквилегий султаны,И ромашки в венце золотом.В неизбежном предчувствии горя,В ожиданье осенних минут,Кратковременной радости мореОкружало любовников тут.И они, наклоняясь друг к другу,Бесприютные дети ночей,Молча шли по цветочному кругуВ электрическом блеске лучей.А машина во мраке стояла,И мотор трепетал тяжело,И шофер улыбался устало,Опуская в кабине стекло.Он-то знал, что кончается лето,Что подходят ненастные дни,Что давно уж их песенка спета, —То, что, к счастью, не знали они.

Раньше был он звонкий, точно птица,Как родник, струился и звенел,Точно весь в сиянии излитьсяПо стальному проводу хотел.

А потом, как дальнее рыданье,Как прощанье с радостью души,Стал звучать он, полный покаянья,И пропал в неведомой глуши.

Сгинул он в каком-то диком поле,Беспощадной вьюгой занесен…И кричит душа моя от боли,И молчит мой черный телефон.

Клялась ты — до гробаБыть милой моей.Опомнившись, обаМы стали умней.

Опомнившись, обаМы поняли вдруг,Что счастья до гробаНе будет, мой друг.

Колеблется лебедьНа пламени вод.Однако к земле ведьИ он уплывет.

И вновь одинокоЗаблещет вода,И глянет ей в оноНочная звезда.

Посредине панелиЯ заметил у ногВ лепестках акварелиПолумертвый цветок.

Он лежал без движеньяВ белом сумраке дня,Как твое отраженьеНа душе у меня.

Я увидел во сне можжевеловый куст,Я услышал вдали металлический хруст,Аметистовых ягод услышал я звон,И во сне, в тишине, мне понравился он.

Я почуял сквозь сон легкий запах смолы.Отогнув невысокие эти стволы,Я заметил во мраке древесных ветвейЧуть живое подобье улыбки твоей.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,Остывающий лепет изменчивых уст,Легкий лепет, едва отдающий смолой,Проколовший меня смертоносной иглой!

В золотых небесах за окошком моимОблака проплывают одно за другим,Облетевший мой садик безжизнен и пуст…Да простит тебя бог, можжевеловый куст!

И лицо с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как открывается заржавевшая дверь, — улыбнулось…