Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Когда мы были дома у Индры и Лу, целитель Ноадхи сказал, чтобы я осторожно гуляла одна по ночам. Я удивленно взглянула на него. Что же, по острову разгуливают насильники? Грабители? Оказалось, нет. Лейаки. Злые колдуны. Точнее, он, конечно, не называл их злыми колдунами, это мне нравится их так называть. Ноадхи же заявил, что лейаки — это мужчины и женщины, практикующие черную магию. Иногда они появляются в обличье чудовищ или огромных птиц. Если увидишь лейака, через неделю умрешь, и никто никогда не поймет, отчего это произошло. Лейак убивает духовными, не физическими средствами.

Но интереснее всего то, что, по словам Ноадхи, лейаки на самом деле не злые. У них просто особый дар к темным искусствам, поэтому они и должны их практиковать. Это их дхарма, то есть долг. Когда лейак поблизости, в глазах темнеет и начинаешь чувствовать вокруг сладковатый землистый запах. Я хотела было сказать, что этот запах витает вокруг меня каждое утро во время практики йоги в вантилане, когда мои товарищи делают первые за день скручивания, но сдержалась.

Учусь быть серьезной.

Сегодня Ноадхи пришел, чтобы передать Джейсону какое-то послание, и, пока ждал его, зашел к нам на веранду. Мы сели на лестнице и стали петь мантры. Я сразу заметила, что глаза у Ноадхи мутные и слегка налились кровью, и спросила, не устал ли он.

— Да, — ответил он, — очень устал. Я сегодня с утра на ногах.

Он сказал, что его отец очень болен и виною всему духи. Год назад он возил отца к океану, тем самым намереваясь излечить его и умилостивить злых духов, которым нравится быть рядом с морем, но сейчас эффект того лечения уже заканчивается. Я спросила, какими именно недомоганиями страдает его отец, и Ноадхи описал точные симптомы старческого маразма, или болезни Альцгеймера, насколько я понимаю. Отец впадает в безумие и видит то, чего нет. В одну минуту похож на себя, в другую ведет себя как ребенок. У моей бабушки то же самое. Она постоянно видит совершенно невероятные галлюцинации о том, что над ней проводят ритуалы очищения какие-то африканские жрицы или в комнату врываются сто полицейских после того, как она по ошибке набрала 911. Еще ей часто кажется, что с ней в комнате ее мать или бабушка — их давно нет на свете. Она рассказывает мне о прекрасных вечеринках, которые посещает вместе со своими умершими родственниками, а когда ей грустно — о том, как на этих вечеринках ее умершие родственники ее игнорируют.

Я сказала Ноадхи, что моя бабушка больна той же болезнью и в Штатах это называется «маразм». Он очень заинтересовался, и я рассказала ему и о болезни Альцгеймера. Ноадхи спросил, как мы лечим бабушку, и я ответила, что, по большей части, мы просто подыгрываем ей: пусть верит, что все, что ей привиделось, было на самом деле, если, конечно, галлюцинации ее не расстраивают. В таких случаях мы ее успокаиваем, говорим, что это сон. Но если вечеринка с мертвецами удалась, мы не портим ей праздник. Больше сделать ничего нельзя. Ноадхи кивнул. Он признался, что у его отца бывают приступы агрессии и единственное, что помогает, — поездки к морю для очищения. Почесав свою лысину, Ноадхи грустно улыбнулся мне. Он был так прекрасен и печален в тот момент.

— Жизнь, — сказал он.

По утрам нас атакует хор петухов, собак, разных птиц — все начинают вопить одновременно. Прямо как игроки на нью-йоркской бирже.

Мы учимся различным техникам медитации и пранаямы, и главная среди них — бхастрика, или дыхание кузнечных мехов. Я стала настоящей фанаткой бхастрики. Делается она так: сидя в позе лотоса, надо положить одну руку на диафрагму. (Это нужно лишь на первых порах, пока не поймешь, как все работает.) Затем сделать глубокий полный вдох и выдохнуть весь воздух. Потом вдохнуть наполовину и начать мощные выдохи через нос. Примерно через минуту или две снова вдохнуть, сделать полный выдох и задержать дыхание, подняв диафрагму и сжав интимные мышцы так, как будто очень хочется в туалет, да нельзя. Это называется «задействовать бандхи»[27].

Бандхи тут вообще главная тема. Мы вечно их задействуем. В частности, мулабандха — это сжатие мышц, расположенных между анусом и половыми органами. Когда я впервые услышала о ней, то сразу поняла, что имеется в виду такая перепоночка. Как говорят некоторые мои друзья, ни то, ни это. Ни сзади, ни спереди.

А знаете, как Лу называет мулабандху? «Анальный замок»!

Ха!

И знаете, что еще? Я вот прямо сейчас его делаю!

Лу говорит, что есть несколько ступеней, предшествующих медитации. Для начала нужно вовлечь чувства внутрь, закрыв глаза. Затем сконцентрироваться на мантре или каком-нибудь объекте. Когда удастся сконцентрироваться, начинаешь медитировать.

Но у медитации тоже есть уровни. Сразу впасть в глубокую медитацию не получится. Медитирующий постепенно погружается все глубже и глубже.

Ты как будто проваливаешься вниз. Стоит сосредоточиться — и словно летишь в кроличью нору. Обычно я почти сразу возвращаюсь, потому что это немного похоже на кислотный глюк.

А может, все дело в том, что я постоянно хожу голодная и нахожусь на грани обморока? Я съела столько овощей, что сама превращаюсь в овощ. В зеленую водоросль. Или папайю.

Я все время смотрю на руки Марси. Она живет в Сан-Франциско и, наверное, ровесница моей мамы. Одна из тех, кто появился на свет в эпоху беби-бума в богатенькой семье, а потом стал хиппи. У нее на руках куча золотых браслетов и кольцо с огромным бриллиантом, а говорит она так, как люди, которым годами промывали мозг всякой эзотерикой. К примеру, на днях, проведя рукой по густым серебристым волосам, она заявила, что не хочет изображать из себя опытную, но, мол, я пойму, как важно задействовать мулабандху, когда у меня будут дети.

— Мое сексуальное благополучие зависит от внутреннего самоощущения, особенно в моем возрасте, когда легко поддаться паттернам страха по поводу старения и смерти. Практикуя мулабандху, уже не нужно каждый день делать упражнения Кегеля. Не хочу изображать из себя опытную, но девушкам твоего возраста не понять, как важно иметь тугое женское место.

И знаете, она права. Если честно, я вообще никогда не думаю о женском месте, если в этом нет суровой необходимости. И «женское место» — это еще хуже, чем йони.

Но, в принципе, Марси милая, хоть и немного бесит меня своими опытными советами. Однако, глядя на ее руки, я хочу плакать. Сегодня за обедом они притягивали меня как магнит. Марси разговаривала с Ларой и смеялась, но ее руки, сложенные одна поверх другой на белой скатерти, казались такими одинокими. Кожа пальцев высохла и покраснела, как будто она слишком часто моет руки, на тыльной стороне ладоней появились солнечные пятна, или, как их еще называют, старческие пятна, а кожа на костяшках, вокруг сухожилий и вен совсем запала.

Такие руки бывают у людей перед наступлением старости. Это предпоследняя ступень.

А ведь она — мамина ровесница.

Как подумаю о том, что моих родителей ждет старость, сразу хочется умереть первой, чтобы не видеть этого.

А как подумаю, что когда-нибудь мне будет столько же, сколько маме сейчас, тут же усталость накатывает.

Но что, если ничего не изменится? Что, если и в пятьдесят пять у меня будет такое чувство, что жизнь только начинается?

Я боюсь все потерять. Боюсь, что жизнь закончится прежде, чем я успею понять, что к чему. Боюсь умереть, так и не поняв, зачем я здесь, что все это значит. Умереть, не прожив хотя бы одного мгновения, ощущая себя частью этого мира — его уникальной частью.

Практикую мантру, о которой рассказала мне Барбель. На днях мы сидели у нее на веранде — она живет у бассейна, ближе к дороге. Барбель каталась на огромном голубом шаре для фитбола, а ее столик прогибался под тяжестью книг. Она пересказывала мне содержание Упанишад и Бхагавад-Гиты, водрузив на нос очки для чтения. Ее короткие седые волосы были всклокочены, точно их кто-то взъерошил.

Барбель напоминает мне священника-иезуита в женском варианте: приветливая, образованная и со странным чувством юмора. Я тогда была немного расстроена разговором с Ноадхи и воспоминаниями о бабушке. А Барбель сказала, что буддисты со смирением относятся к умиранию всех и всего. Мол, смерть естественна и для тебя, и для всех твоих близких.

Ее слова напомнили мне совет Индры — практиковать умирание. Я повторила про себя: смерть — это естественно. Для меня, для моих родителей, сестры и братьев смерть — это естественно. Для Джоны тоже смерть — это естественно.

Хотите правду? Черт, наверное, придется все-таки сжечь этот дневник перед отъездом. Подумав о том, что для Джоны смерть естественна, я вроде как… испытала облегчение. И это так ужасно, что хочется удавиться. Я не желаю ему смерти, боже упаси. Но вопрос так и стоит: что бы я сделала, если бы меня с Джоной ничего не связывало?