Наше «время Босха» — 2023 - Андрей Ильич Фурсов
Итак, во второй половине XVIII в. в руках наднациональных групп, представленных в то время главным образом масонскими ложами, оказалось сконцентрировано управляемое критическое вещество массы, экспериментально дрессируемой потоками информации части элит, денег, энергий, благ — в самом широком смысле. Всю мощь именно закрытые наднациональные группы (на тот момент, повторю, это были масонские структуры), формирующийся буржуазный североатлантический класс обрушили в 1789–1848 гг. на государства-монархии старого порядка и либо сокрушили их, либо выговорили определённые условия компромисса.
В «эпоху революции» (Э. Хобсбаум) 1789–1848 гг. на Западе сформировалось триединое ядро, если угодно, трёхглавый Змей Горыныч капсисемы: государство-гегемон (в XIX в. — Великобритания), финансовый капитал (Ротшильды, Бэрин-ги и др.) и закрытые наднациональные группы мирового согласования и управления.
У капсистемы, разумеется, есть и другие особенности, кроме семёрки названных, однако здесь достаточно этих семи — они главные для понимания капитализма. Именно они обусловили его фантастический динамизм в течение нескольких столетий и очень короткую по масштабам длительности исторических систем жизнь.
III
Капитал в той или иной форме существовал до капитализма, скорее всего, будет существовать и после него. Но так же, как капиталистическая собственность не сводима к капиталу, и капитализм как система — это не просто и не только безудержный триумф капитала, реальность сложнее. Капитализм можно определить так: это сложная социальная система, которая обеспечивает постоянное накопление капитала (развитие во времени) и его экспансию, позволяющую поддерживать и увеличивать норму прибыли (пространственная характеристика), и которая в то же время ограничивает капитал в его целостных и долгосрочных интересах. Без этого ограничения и его средств в виде государства, гражданского общества и его структур, политических партий, формально представляющих различные слои, системы массового образования и др., капитал, предоставленный самому себе, сожрал бы и самого себя, и общество, и биосферу. Ну а арбитром между капиталом и его ограничителями выступали закрытые наднациональные группы.
Вся история капитализма — это борьба капитала с социальными ограничителями за то, чтобы избавиться от них, за охват капиталом всей капиталистической собственности. Именно эта борьба по типу циркового номера «борьбы нанайского мальчика с медведем» является одним из моторов развития капитализма. Победа одной из сторон означает конец номера и капитализма. Успех капитала на этом пути означал бы демонтаж капитализма за ненадобностью как системы, отработавшей своё, поэтому конспироструктуры не позволяли этому процессу выходить за определённые рамки. Однако на рубеже 1960-1970-х гг. их позиция несколько изменилась. Во-первых, капитализм как система производства и производственных отношений подошёл к пределу своих возможностей. Дальнейшее его развитие усиливало (особенно при наличии системного антикапитализма в лице СССР и соцлагеря) контрагентов капитала, прежде всего промышленный рабочий класс и связанные с промышленностью и государством сегменты среднего слоя. Надо помнить, что капитализм — это прежде всего система производственных отношений, а не просто деньги или богатство, как полагали представители вульгарной буржуазной политэкономии. Они тупо отождествляли капитал(изм) с денежным, торговым капиталом, находили капитализм всюду, начиная с Древнего Востока и Древнего Рима, не говоря уже о средневековых городах, таким образом увековечивая капитализм. В основе капитализма как системы лежат не деньги, они лишь опосредуют (выполняя при этом пять функций) обмен рабочей силы на овеществлённый труд, который при этом реализует себя как самовозрастающая стоимость.
Проблемы именно со второй стороной производственных отношений капитализма, рост её политического значения в условиях дальнейшего развития индустриальной системы (именно так, а не просто из-за некоего предела, достигнутого индустриальным производством, — это было важным, но не главным) заставил закрытые наднациональные группы скорректировать свою позицию по ограничителям и начать — вместе с капиталом — их демонтаж (см. доклад «Кризис демократии», написанный в 1975 г. по заказу Трёхсторонней комиссии). Одновременно было начато торможение научно-технического прогресса и промышленного развития, т.е. развития реальной экономики; упор был сделан на развитие финансового капитала, и это была первая причина, скорректировавшая позицию конспироструктур. В XIX — начале XX в. финансовый капитал, по сути, господствовал над промышленным. Две мировые войны и период послевоенного восстановления (т.е. эпоха 1910-1960-х гг.) изменили ситуацию: началось контрнаступление промышленного капитала, у которого появился объективный союзник — СССР.
Советский фактор был второй не менее важной причиной изменения позиций наднациональных групп по отношению к демократическим ограничителям капитализма и научно-техническому прогрессу. Отсюда вдруг возникший упор на эко-логизм, «пределы роста», сокращение населения, короче говоря, неомальтузианская повестка дня, переход к финансиализму. Успехи СССР, с одной стороны, сам факт его существования как антикапиталистической альтернативы — с другой, ограничивали возможности «хозяев мировой игры» по коррекции и демонтажу (сначала частичному) капитализма: это означало бы признание исторической правоты СССР, соцсистемы. А потому реализация нового проекта мировой верхушки — ультраглобалистско-экологического демонтажа капсистемы — требовала уничтожения СССР или его поглощения капсистемой, что, впрочем, одно и то же. Тем не менее ползучий демонтаж капсистемы постепенно развивался ещё во время существования СССР. В результате этого процесса нанесения ударов по штабам ограничителей с конца 1970-х гг. политика постепенно превращается в замысловатые комбинации административной системы и шоу-бизнеса, государство тает, массовое образование стремительно разрушается, гражданское общество скукоживается.
В отношениях капитала и его ограничителей возможны несколько исторических вариантов. Например, хрупкое равновесие, как это было свойственно классическому буржуазному обществу. Был и другой вариант, который можно было увидеть в системном антикапитализме соцстран: ограничители подчиняют капитал и уничтожают его. Наконец, вариант, который мы во всей красе увидели на Западе после разрушения Советского Союза: демонтаж ограничителей мировой верхушкой самого капитализма и изменение самого капитала, его превращение во властесобственность социально-информационных платформ, контролирующих уже не столько материальные, вещественные факторы производства, сколько невещественные — социальные сети (поведение) и информационную сферу. Этим «контролёрам»-моно-полистам капитал как таковой, по сути, уже не нужен: симбиоз фондов, банков и платформ конституирует и новую власть (посткапиталистическую), и новый строй. Пропагандистски это подаётся как распространение капитализма на всех жителей планеты в виде инклюзивного (включающего) или стейк-холдерского (противостоящего акционерному) капитализма. В действительности же это ширма процесса лишения нижних 75 % общества того немного, что у
