Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1994 год
В процессе эволюции иероглифы почти утратили связь с рисунками, но в некоторых знаках еще можно угадать обобщенное изображение предмета. Всего иероглифов свыше 50 тысяч. Правда, в реальной жизни употребляется четыре-семь тысяч. В наборных типографских кассах — около семи тысяч. До сих пор каждый пятый китаец неграмотный, хотя нормы для определения «грамотный — неграмотный» довольно либеральны. В деревне, например, в пору кампании ликвидации неграмотности, чтобы попасть в разряд грамотных, достаточно было знать лишь полторы тысячи иероглифов.
Но освоить иероглифическую письменность трудно, и это давно заботит общество. Специалисты подсчитали: чтобы овладеть основами родного языка, иностранцу требуется, как правило, десять лет, для китайских школьников надо прибавить еще два года... Правда, многие считают: у идеограммы есть свои преимущества. Она дает больше уму и сердцу ребенка, чем азбука, и поначалу даже стимулирует овладение грамотой. Но потом сложность берет свое, и скорость обучения начинает замедляться.
В наши дни, когда Китай поставил перед собой грандиозные задачи модернизации, не проще ли перейти на фонетическое письмо? Сорок лет назад с этой целью был создан Комитет по реформе китайской письменности. Дело оказалось архитрудным. В китайском языке — десять диалектных групп, которые резко отличаются друг от друга. Например, число общих слов в пекинском диалекте и диалекте Сямэня меньше, чем в английском и немецком языках. Часто два китайца из разных уголков страны, чтобы понять друг друга, пишут иероглифы. Поэтому сначала надо добиться того, чтобы на общем языке китайской нации — «путунхуа», который основан на фонетике пекинского диалекта, говорило бы все население страны. Именно он считается национальным. Но как это сделать, ведь на юге совсем не торопятся переходить на северный диалект. Китайское правительство очень хотело бы, чтобы к 2000 году путунхуа стал хотя бы рабочим языком во всех учреждениях, единственным языком в театре и на телевидении. Но, думается, это скорее «мечты, мечты, где ваша сладость».
Приезжает, допустим, южанин, работающий в Пекине, к себе домой в отпуск и, как подобает лояльному гражданину, начинает разговаривать на привычном теперь ему пекинском диалекте. Дома смотрят на него косо, обвиняют в претенциозности. Более того, по мере экономических успехов Юга, особенно провинции Гуандун (а она благодаря тесной интеграции с Гонконгом — среди лидеров в Китае), популярность гуандунского диалекта растет. Есть и одержимые апологеты этого языка. Они убеждают, что гуандунский диалект мелодичнее пекинского, ближе к старому классическому языку. Зачем же переходить на путунхуа? Ведь на гуандунском говорят более 50 миллионов человек, если включить Гонконг и Макао. К тому же среди зарубежных китайцев, которые живут в Лондоне, Париже, Амстердаме, Нью-Йорке, Сан-Франциско, жители Гуандуна преобладают. И вот где-нибудь в Шанхае открывают частную школу для обучения гуандунскому диалекту. Кстати, это даст больше шансов устроиться на работу на предприятии, которым владеет гонконгский предприниматель. Весьма популярны фильмы и телесюжеты из Гонконга, а они, как правило, на гуандунском.
Вторая проблема — упрощение написания иероглифов. Пока из наиболее употребимых была упрощена треть. Но потом правительство сделало шаг назад. Значительной части упрощенных иероглифов вернули старое написание. Рассуждали так. Работу по упрощению иероглифов следует продолжать, но сейчас надо оглянуться, задуматься, освоить то, что уже стало нормой, плотью языка, и только тогда переходить к новому этапу. Многие газеты решительно выступили за наведение порядка в написании иероглифов: слишком большие разночтения в написании стали почти нормой. В титрах к кинофильмам порой употребляются иероглифы в старом написании, и молодежь, привыкшая к упрощенным, не понимает текста. Особенно много вольностей в вывесках. Иероглиф «фу» — «богатство» (он очень популярен у владельцев мелких лавок), встречается по крайней мере в трех разных вариантах.
Третий момент. Создана фонетическая латинская транскрипция китайского языка. Но она весьма несовершенна, ведь в китайском языке много одинаково произносимых слов, и если иероглиф заменить письмом, как понять смысл? В зависимости от тональности (в путунхуа — четыре тона) один и тот же слог может означать разные вещи (я уже упоминал об этом в «Этюде первом»). Например, «ма» может значить мама, конопля, лошадь и ругань. И даже произнесенный в одной тональности слог может тоже выразить разные понятия. Например «ху» — это и дуга, и лиса, и озеро, и чайник.
Другой аргумент противников реформы — латинизация подорвет традиционную систему письменности, будет забыта древняя культура, которая веками воспроизводилась в иероглифах.
Кстати, в японском языке ситуация несколько иная. Там используется меньше иероглифов и существует хорошо разработанная система слоговой азбуки на основе фрагментов иероглифов. К тому же на пути фонетической системы в Японии не стоял фактор диалектов: здесь нет больших различий между диалектами. Знаменательно, что недавно Комитет по реформе китайской письменности был преобразован в Комитет по работе в области языка и письменности. А председатель его, Лю Даошэн, твердо заявил: иероглифам предстоит долгая жизнь. Многие зарубежные ученые считают даже, что теоретически китайские иероглифы могут быть использованы для любого языка. Высказывалась и такая идея: использовать эту символику в качестве всемирной письменности.
Так или иначе, китайское общество вступает в электронный век со своей древней письменностью. И кто знает, может быть, скоро снова появится где-нибудь на ярмарке человек в черных очках, который будет собирать лоскуты с иероглифами: «Уважайте бумагу, на которой письмена».
Этюд седьмой.
Заблудился я в небе — что делать...
... Гремят барабаны. Звенят литавры. Жалобно стенают флейты. В безбрежном поле гаоляна пропитанные солнцем люди несут на гибких бамбуковых коромыслах паланкин. И чем упоительнее голоса оркестра, тем одержимее раскачивают паланкин носильщики. Еще мгновение — и музыкальный вихрь, кажется, поглотит все шествие. Какое-то буйство языческой природной стихии.
«Неужели вы не чувствуете этого восторга, не хотите разделить его с нами?» — словно обращаются к зрителям люди с экрана.
На такой пронзительной ноте начинается фильм «Красный гаолян». Без пролога и увертюры — сразу внезапное форте.
«Ах, как расточителен режиссер», — скучно перешептывались приверженцы рационального стиля. Фильм только начался, а уже крещендо. Чем же он ответит в финале?
Ответил. Огромное багровое солнце во весь экран; красная свадебная одежда героини; красное вино, которое гонят из гаоляна; кровавое сражение, в котором гибнут герои. И наконец, затмение.
Что происходит? Где? Когда? Почему?
На миг приоткрылся полог паланкина — выглянула красивая девушка.
Невеста. Ее продали в жены немощному старику-виноторговцу, за что была уплачена стоимость осла. Старик так и не появится на экране. По сюжету ему вскоре суждено погибнуть, а молодой вдове стать хозяйкой винодельни...
По китайским канонам, персонаж должен быть выписан тщательно, без всяких недомолвок. Имя, возраст, социальная среда, история жизни... Без этих данных герой не состоится.
А здесь все некстати, не так, как заведено. Среди музыкального наваждения герой возникнет полунамеком. Она ненароком выглянула из паланкина. Он (один из носильщиков) поймал ее взор. Встретились взгляды — скрестились судьбы. Герои так и остались безымянны — Она и Он.
История случилась в гаоляновых пространствах восточного Китая. И этот загадочный волнующийся гаолян, снятый как живое существо, не столько место действия, сколько стихия, вольная сила, дающая жизнь притче «Красный гаолян».
Мы чувствуем некое таинство в гортанном пении людей, славящих доброе вино перед ритуальным изображением покровителя виноделов, и в романтической сцене страсти в гаоляновом поле, и в смене красок дня и ночи, и стрекоте цикад, и даже в безмолвии природы. Древние китайцы называли это «анонимным гласом безмолвной флейты Неба». Режиссер интуитивно почувствовал тишину, когда одни звуки не звучат в ущерб другим, будто кожей уловил мудрость этих слов: «Научись видеть, где все темно, и слышать, где все тихо. Во тьме увидишь свет, в тишине услышишь гармонию».
Какое тысячелетие на дворе, значения не имеет. В конце фильма появились солдаты в японской форме — значит, 30-е годы нашего века. Пора иноземного нашествия. Но пришельцы лишь обозначены. Это скорее некая злая сила, мешающая вольной жизни деревни, затерянной в гаоляновых пространствах...
