Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 4

Итак, оставив восприятия совершенно в стороне, я утверждаю, что любой не-воспринимаемый опыт может, подобно воспринимаемому опыту, быть рассмотрен с двух сторон, проявляясь в одном контексте, как объект или поле объектов, в другом, – как душевное состояние; причем в самом опыте не замечается никакого внутреннего устремления к сознанию или к содержанию. В одной совокупности он представляет собою только сознание; в другой – только содержание.

Я нахожу, что эта объективность не-воспринимаемого опыта, этот полный параллелизм в вопросе о реальности между непосредственно ощущаемым и мыслимым так прекрасно выведены в «Grundzüge» Мюнстерберга, что я позволю себе привести его слова: «Я могу только думать о своих объектах», говорит Мюнстерберг, «но они выступают в мыслях моих совершенно так же, как и воспринятые объекты, так что генезис постижения их совершенно безразличен. Книга, лежащая здесь на столе передо мною, и книга в соседней комнате, о которой я думаю, для меня обе в одинаковом смысле данные реальности, признаваемые и отличаемые мною. Если согласиться с тем, что воспринятый объект не есть идея во мне, что восприятие и вещь, как одно неразрывное целое, в действительности переживаются там, вне, то нет основания думать, что объект, существующий только в мысли, скрыт внутри мыслящего субъекта. Мыслимый мной объект, существование которого я отмечаю, хоть он и не воздействует сейчас на мои органы чувств, все же занимает определенное место во внешнем мире, совершенно так же, как и объект, «непосредственно видимый мной». «То, что справедливо относительно «здесь» и «там», так же верно относительно «теперь» и «тогда». Я знаю вещь, которую воспринимаю сейчас, но знаю также и вещь, бывшую вчера, а теперь уже исчезнувшую, но которую помню. Обе они могут определять мое настоящее поведение, обе суть части отличаемой мною реальности. Правда, что у меня недостает уверенности относительно многого прошлого, так же как и настоящее не кажется мне достоверным, раз я только смутно воспринимаю его. Но в принципе промежуток времени не изменяет моего отношения к объекту, не претворяет его из известного объекта в душевное состояние… Вещи, находящиеся вот в этой созерцаемой мною комнате, и те, что я видел на далекой родине, то, что происходит сейчас и что случилось в давно-минувшем детстве, – все это одинаково воздействует и влияет на меня с убедительностью, непосредственно переживаемой в опыте. Все это составляет мой действительный мир непосредственно, без предварительного ознакомления и посредничества со стороны идей, иногда возникающих во мне… Из этого внешнего по отношению ко мне характера моих воспоминаний и ожиданий вовсе не следует, что внешние объекты, отмечаемые мною в этих опытах, существуют непременно и для других. Объекты мечтателей и лиц, подверженных галлюцинации, совершенно не имеют силы для всех. Но будь то кентавры или золотые горы, – они все же существовали бы «там», в мире сказок, а не внутри нас»55.

Несомненно, что это – непосредственный, первоначальный, наивный или практический способ схватывания мира мышления. Не будь мира восприятий, служащего ему «редукцией» в Тэновском смысле этого слова, в силу того, что он «сильнее» и более достоверно «внеположен» (так что весь мир мышления кажется по сравнению с ним слабым и внутренним), мир нашего мышления был бы единственным миром, и мы верили бы в его абсолютную реальность. Так бывает во сне и в мечтах, пока восприятия не прерывают их.

И все-таки, подобно тому, как созерцаемая комната (вернемся к нашему старому примеру) есть тоже еще и поле сознания, так же и мыслимая или запоминаемая комната есть тоже еще и душевное состояние; и двуликость опыта в обоих случаях одинаково покоится на одинаковых основаниях. А именно, комната, о которой мы думаем, связана многими мысленными петлями со многими вещами, о которых мы также думали. Некоторые из этих петель крепкие, другие – нет. В личной жизни читателя комната связана с определенным днем – быть может, он видел ее всего раз, год тому назад. Но с другой стороны, в историю дома она входит как постоянная составная часть. Некоторые петли, по выражению Ройса, проявляют своеобразное упрямство, свойственное фактам; в других замечательна текучесть, свойственная воображению, – они приходят и уходят по нашему желанию. Рассматриваемая вместе со всем домом, с именем города, владельца ее, строителя, вместе с ценностью ее и устройством, комната сохраняет определенное положение, к которому, как только мы попытаемся ослабить связующие их петли, она стремится вернуться, чтобы утвердиться в нем с новой силой56. Одним словом, комната сцеплена с этими своими спутниками и не выказывает никакой склонности сцепления с другими домами, городами, домовладельцами. Обе эти группы спаянных с нею и лишь слабо связанных спутников ее неизбежно противополагаются. Мы называем первую системой внешних реальностей, посреди которых существует «действительная» комната; другую мы обозначаем, как поток нашего внутреннего мышления, в котором она на минуту выплывает, как «мысленный образ»57. Итак, комната опять входит в расчет двояко. Она играет две различные роли, будучи и Gedanke и Gedachtes, связанными воедино мыслью об объекте и объектом, и все это безо всякого парадокса или тайны, подобно тому, как одна и та же вещь может быть низка и высока, мала и велика, худа и прекрасна, смотря по отношениям ее к противоположным частям окружающего мира.

Мы говорим, что опыт, поскольку он «субъективен», представляет, поскольку он «объективен», он представлен. Представляющее и представленное в данном случае количественно тождественны; но мы должны помнить, что в опыте per se не заключено дуализма представимости и представливания. В чистом виде, или изолированном, он не расщепляется на сознание и на то, «что» оно сознает. Субъективность и объективность его – лишь функциональные его атрибуты, осуществляющиеся лишь, когда опыт «схватывается», т. е. обсуждается двояко и рассматривается соответственно двум различным контекстам, с помощью нового, ретроспективного опыта, заново и сполна укладывающего в своем содержание всю эту сложную комбинацию прошлого.

Я называю «чистым» опытом то, что во всякое время является непосредственной областью настоящего. В нем пока заключаются лишь виртуальные или потенциальные возможности стать субъектом или объектом. Пока что он является простой неопределенной актуальностью или существованием, простым это. Несомненно, что в этой наивной непосредственности опыт обладает значимостью (valid); он здесь, мы воздействуем на него; и ретроспективное раздвоение его на душевное состояние и реальность, подразумеваемую ею, и представляет собою именно одно из «таких действий». Душевное состояние, сначала ретроспективно рассматриваемое исключительно, как таковое, будет исправлено или подтверждено, и ретроспективный опыт, в свою очередь, встретит такое же отношение; а преходящий непосредственный опыт всегда – «истина»58, практическая истина, по существу своему нечто, поддающееся воздействию. Если бы мир тут же и погас бы, как свеча, она все же осталась бы абсолютной и объективной истиной, потому что она была бы «последним словом», не подверглась бы критике, и заключенную в ней мысль никто бы никогда не противопоставил подразумевающейся под ней реальности59.

Мне кажется, что я имею теперь право утверждать, что я выяснил свою основную мысль. Сознание указывает на известного рода внешнее отношение, но не означает особого вещества или способа бытия. Своеобразие наших опытов, заключающееся в том, что они не только существуют, но еще и познаются, не приходится объяснять якобы присущей им «сознательностью»; оно становится наиболее понятным, если принять во внимание их взаимоотношения, – ведь сами эти отношения опытного порядка.

Если бы я теперь приступил к исследованию вопроса о познании воспринимаемого опыта с помощью отвлеченного (conceptual), то оно вновь привело бы к признанию внешних отношений. Один опыт представлял бы собою познающее лицо, другой – познаваемую реальность; и не вводя понятия «сознания», я мог бы прекрасно определить, к чему на самом деле и на практике ведет познавание, а именно, оно приводит к восприятиям и заканчивается в них, проходя через целый ряд вспомогательных опытов, поставляемых миром. Здесь, в пределах этой статьи, не место распространяться об этом60. Я предпочитаю рассмотреть несколько возражений, которые, несомненно, будут выдвинуты против всей моей теории в целом.

Первым делом спросят: «Раз опыт не существует «сознательно», раз он не заключается хотя бы отчасти в «сознании», то из чего же он собственно состоит? Нам понятна материя, понятна мысль, понятно содержание сознания, но мы совершенно не знаем, что такое нейтральный и простой «чистый опыт». Скажите нам прямо, из чего он состоит, потому что должен же он состоять из чего-нибудь, или откажитесь от него!»