Александр Зимин - Слово о полку Игореве
К тому же двойственное число часто встречается в Ипатьевской летописи. Так, под 1185 г. находим: «посласта», «идяста», «поидоста», «роспустяста». Из форм Слова там находим «ваю», «вѣ», «наю» (1170 г.), «рекоста» (1071 г.).[Ошибочное употребление множественного числа вместо двойственного в Слове иногда объясняется следованием его источнику. Например, «два солнца» (так в Задонщине), «мужаймѣся» (Ипатьевская летопись под 1068 г.).] Так что автор этого произведения имел перед собою в этом отношении образец, которому он следовал, причем часто с ошибками.
Так, обращаясь к Рюрику и Давыду, автор Слова говорит: «не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури».
B. Н. Перетц, а за ним Д. С. Лихачев, вставляет слово «вой» («не ваю ли вой»). Но рядовые «вой» золоченых шлемов не носили. При этом все равно местоимение двойственного числа в обоих случаях дано неверно. Автор недостаточно разбирался в склонении местоимений, использовав форму «ваю» в обоих случаях в смысле «ваши» (надо: «злаченые» вместо «злачеными»). Он к тому же употреблял личное местоимение в значении притяжательного. Это тоже странно. В общем, картина примерно та же, что мы наблюдали выше, разбирая характер ошибок, допущенных автором Слова при использовании лексики Ипатьевской летописи.
А. В. Исаченко удивляется, что в Слове почти не встречается форм двойственного числа из рассказа Лаврентьевской летописи о походе Игоря на половцев. В частности, там находим ошибочное «их» вместо правильного «ею» летописи.
Но основным источником сведений Игоревой песни было повествование не Лаврентьевской, а Ипатьевской летописи, где этой формы в рассказе 1185 г. мы не находим.
Недавно В. Ташицкий обратил внимание на появление элемента «л» перед суффиксом «ичь» в патронимических формах Слова[Taszycki W. 1) Les formes patronymiques insolites dans le Slovo d’Igor//RES. 1959. T. 36. P. 28; 2) Niezwykłe formy patronimiczne w Słowo o wyprawie Igora//Onomastyca. Wrocław; Kraków, 1960. Rocz. 6. Zesz. 10–11. S. 193–200. Ср.: Якобсон Р. О морфологическом составе древнерусских отчеств // Jakobson. Selected Writings. P. 520–527.] (Святославлич, Вячеславлич). Нагромождение этих форм, по его мнению, выдавало автора, намеренно архаизирующего свой язык (ибо в Повести временных лет по Лаврентьевскому списку 1377 г. эта форма уже почти не встречается). Возражая Ташицкому,
А. В. Соловьев справедливо указал, что форма на «славлич» встречается довольно часто в Ипатьевской летописи (40 случаев).[Соловьев А. В. Русичи и русовичи. С. 295–296.] Это наблюдение А. В. Соловьева подтверждает то, что составитель Слова хорошо знал языковый строй Ипатьевской летописи. Форма на «влич» встречается в Слове 11 раз: «Святъславлич» (9 раз), «Вячеславлич» и «Гориславлич». Но «Святославлича» мы находим в Ипатьевской летописи именно под 1185 г. По этому образцу сделаны и последние два случая.[В Новгородской 1 летописи, очевидно, стояло «Гориславич» (см. под 1232 и 1240 гг.).]
В формах существительных Слова о полку Игореве мы обнаруживаем очень много поздних явлений. Новая флексия (взята из слов с основой на — и) характерна для существительных с окончанием на — о в родительном падеже ед. ч. (например, «Дону», «плъку» и др.).[Обнорский. Очерки. С. 150. Форма «Лукуморя» (вместо «Лукиморя»), по мнению О. В. Творогова, просто ошибочна (Слово-1967. С. 496).] В Слове, как правило, встречаются сравнительно поздние формы существительных на — и род. ед., им. и вин. мн. ч. женского рода и вин. мн. ч. мужского рода (галици, вежи и др.). Старое русское падежное окончание на — ѣ у существительных со смягченным согласным в исходе представлено только двумя случаями: «дѣвице» (род. ед.) и «усобицѣ» (вин. мн.).[Обнорский. Очерки. С. 152.] В Слове вспоминаются «първыхъ временъ усобицѣ», а затем по летописи поединок Редеди с Мстиславом, известным летописи. Как известно, в летописи рассказ о «первых временах» Древней Руси начинается с картины взимания дани варягами и хазарами, изгнания варягов славянами, которые «почаша сами в собѣ володѣти… и быша усобицѣ в них».[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 14.] Летописное «усобицѣ» совпадает с формой Слова о полку Игореве. Кстати, именно из этого летописного фрагмента взято в Слово сообщение о платеже дани «по бѣлѣ… от дыма». Впрочем, окончание на — ѣ может быть также украинизмом, характерным для языка автора Игоревой песни. Прилагательные в Слове в род. ед. ч., им. и вин. мн. ч. женского и род. и вин. мн. ч. мужского рода даются с окончанием на — я, т. е. по славянским нормам[См.: Обнорский. Очерки. С. 152.] (принятым, кстати, и в литературе XVIII в.), но отличающимся от норм, принятых для существительных. Это расхождение в нормах также не свойственно для древнерусского языка.
Из изолированных фактов архаических форм Слова С. П. Обнорский приводит существительные «пустыни» им. ед. ч. и «дни» род. ед. ч.[См.: Обнорский. Очерки. С. 155.] Однако первый случай, возможно, является опиской, происшедшей ввиду сходства букв «и» и «я» в скорописи XVIII в.[Об этом см. также главы III, VII.] Форма же «другаго дни» близка к обычным народным и книжным оборотам.[Барсов. Слово. Т. 3. С. 193.]
Разбирая выражение «връху древа», H. М. Дылевский писал, что форма «връху» в сочетании с генитивом воспроизводит старославянскую конструкцию. Он считает, что эту форму, бытующую в древнерусской письменности, никакой автор XVIII в. повторить бы не смог.[Дылевский H. М. Заметки к «Слову о полку Игореве» // Известия на Института за български език. София, 1968. Кн. 16. С. 269–279.] Это заблуждение, ибо подобная форма была не только широко бытовавшей в Древней Руси, но и хорошо известной в Библии.[Ср. «возложи его на жертвенник верху дров» (Быт. 22: 9), «ношашеся ковчег верху воды» (Быт. 7: 18), «возложиша верху главы его» (Мф. 27: 37), «верху горы стоя» (Мф. 5: 14).] Отсюда-то ее и мог почерпнуть составитель Игоревой песни.
В Слове можно найти книжный тип склонения существительных с основой на — ес-: «на небесѣ», «старыми словесы», однако «тѣла», «тѣлу», «тѣлѣ».[Обнорский. Очерки. С. 155.] На подобную книжную норму на примере «слово» дает Мелетий Смотрицкий, предлагая «тѣло» склонять по второму склонению.[Смотрицкий. Грамматика, л. 108 об., 116–116 об.] Замена окончания «и» на «ѣ» в слове «небесѣ» могло объясняться и особенностями украинской орфографии.
В Слове обнаруживается устойчивость звательной формы существительных («О Руская земле», «Великий княже Всеволоде» и др.).[Исключение «Инъгварь и Всеволодь и вси три Мстиславичи».] Эта форма чрезвычайно распространена и в поздней (XVII–XVIII вв.) литературе, как русской, так и украинской.
В слове «шеломя», как установил С. П. Обнорский, мы встречаемся с суффиксальным элементом вторичного происхождения (-ян-, а не — ен-, ср. «шеломянем»). Это также явление позднее, которое С. П. Обнорский стремился «нейтрализовать» ссылкой на то, что оно «могло содержаться в промежуточном списке».[Обнорский. Очерки. С. 155.] Надо сказать, что от гипотезы С. П. Обнорского о промежуточных списках Слова постепенно отказываются даже сторонники раннего происхождения памятника.[Панъкевич И. Два вопроса, связанные с дискуссией про Слово о полку Игореве // Slavia. 1956. Roć. 25. Seś. 1. S. 60–62.] Другой суффикс — ядь (-адь), встречающийся в Слове («чернядь»), хорошо известен живому украинскому языку.[Виноградова В. Л. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина» по некоторым данным морфологии //Слово. Сб.-1962. С. 256, 260, 262.]
«Нового типа образование» находит С. П. Обнорский и в существительном «стремень»: [С. П. Обнорский считает эту форму слова «стремень» образованием нового типа, диалектного происхождения, попавшим в Слово под пером «последнего его переписчика» (Обнорский. Очерки. С.155.] «въступи въ златъ стремень» (в Задонщине — «стремя»), «ступаетъ въ златъ стремень», «вступита… въ злата стремень». Для автора Игоревой песни «стремень» — слово мужского рода. Отсюда и грубые ошибки в согласовании с прилагательными, и ошибочная форма двойственного числа.[С. П. Обнорский говорит в данном случае о «порченом контексте» Слова.] Примеры с употреблением у прилагательных и местоимений форм именительного падежа мн. числа мужского рода в функции женского рода (например, «они же сами княземъ славу рокотаху», «страны ради, гради весели») С. П. Обнорский также считает унаследованными «от промежуточного списка памятника».[Обнорский. Очерки. С. 154.]
С. П. Обнорский отмечает также «архаические образования форм дательного, творительного, местного падежей мн. числа (с отсутствием новых форм на — амь, — ами, — ахъ). Впрочем, здесь неясна форма тв. мн. цепи («молотятъ цепи харалужными») вместо „цепьми“».[Обнорский. Очерки. С. 154–155.] Однако в данном случае мы можем иметь дело не просто с «архаическими образованиями», а с нормами церковнославянского языка. Новую морфологическую структуру можно обнаружить в прилагательном «каменный» (вм. «камянъ»), в род. мн. ч. «князей» (вм. «князь»).[Обнорский. Очерки. С. 165, 169.] В местоимениях 2-го лица и возвратных абсолютно преобладание дательного и местного ед. ч. с гласным е, а не о в корне (тебѣ, себѣ). В этом также С. П. Обнорский усматривает «позднейшее наслоение».[Обнорский. Очерки. С. 157.]
