Александр Зимин - Слово о полку Игореве

Под 1240 г. в летописи говорится, что «не бѣ слышати от гласа скрипания телѣг» (в Слове «кричать тѣлѣгы»).[К выражению «не слышано» (Слово) кроме приведенного текста можно указать и на более близкую параллель: «не бѣ сего слышано» (1094 г.).] Под тем же годом упоминаются «щетъ скѣпание», «стремень» (ср. 1152 г.). Все эти обороты (кроме эпического «пити шеломом Дон» и церковнокнижного «в трубы трубити») отсутствуют в Задонщине, чего, конечно, не могло быть, если б она использовала Слово. Выражение «пѣснь (в летописи «пѣс», причем «с» выносное. — А. 3.) славну пояху» (1251 г.) близко к «пѣсь пояше» и «пѣвше пѣснь» Слова о полку Игореве. Обращение «а лѣпо ны (X, П «нам». — А. 3.) было братье» (1170 г.)[Под тем же годом встречаются выражения «за Рускую землю», «чагами» и «кощѣя» (ср. «стреляй… кощея» в Слове), формы «наю», «ваю», «ѣхаста». См. также: Рыбаков. Русские летописцы. С. 512.] перед началом похода Мстислава на половцев напоминает начало этого памятника. Наконец, в летописи встречаем и много других менее характерных слов, в их числе — «борзъ конь» (1227, 1160, 1213 гг.), «буесть» (1241 г.), «верзите жребии» (под 1115 г.), «в гридници» (996 г.), «дѣвкы» (1238 г.), «заборола» (1185 г.), «заступи» (1149 г.), «знамение» (1161 г.), «клюки» (1098 г.), «кожюх» (1252 г.), «к куром» (1152 г.), «луци… напрящи» (1184 г.), «мѣрить» (1145 г.), «насад» (1160 г.), «нелюбье» (1143 г. и др.), «оксамиты и паволокы» (1164 г.), «орлом же клекьчущимъ» (1249 г.), «пардус» (964 г.), «пламян» (1226 г.), «розно» (1150, 1195 гг.), «стремень» (1240, 1152 гг.), «сулица» (1281, 1251, 1262 гг.), «толковины» (907 г.), «то мое» (1146 г.), «тресну» (1111 г., ср. «тресновение» под 1249 г.), «тулы» (1241 г.), «с хвалою» (1154 г.), «хоругвь» (1235 г.).[На один интересный факт обратила мое внимание Н. Михайловская. Слово «брань», встречающееся в Игоревой песни, обнаруживает в древности скорее не стилистическую дифференциацию, а предпочтительное употребление в определенном памятнике. Оно чаще употребляется в Ипатьевской летописи, тогда как в Лаврентьевской встречается «сѣча».] Несколько характерных слов добавила В. Ю. Франчук, в их числе «потопташа» (1152, 1195 гг.), особенно «потопташа середний полк» (1174 г.).[Франчук В. Ю. Мог ли Петр Бориславич… С. 81–82.]

Некоторые из перечисленных слов встречаются также в живых русском, украинском и белорусском языках (девка, мерить, хвала, кожух, незнаемый, соглядать и др.).[Глагол «съглядати» есть и в Ипатьевской летописи (977, 1162 гг.), и в церковных текстах и хорошо известен в XVIII–XIX вв. в русском и украинском языках (ср.: в переводе «Илиады» Гне-дича: «Но не вотще соглядал Посейдон…»). На этот факт мое внимание обратил С. М. Каштанов.] Отдельные слова известны и Задонщине («борз конь», «сулицы», «забрала», «стремя»). Поэтому автор Слова мог их взять и не из летописи. Мог он обратить на них внимание как раз потому, что был с ними знаком по живому языку. Весь этот лексический материал летописи использовался автором Слова не механически, а творчески.

В. Ю. Франчук считает, что «большая часть общей со „Словом“ лексики и сходных грамматических конструкций» сконцентрирована в той части Ипатьевской летописи, которая «может быть приписана» Петру Бориславичу (по Б. А. Рыбакову, он вел летопись в 1146–1196 гг.).[Рыбаков. Русские летописцы. С. 499–515; Франчук В. Ю. Мог ли Петр Бориславич… С. 92.] Приведенные выше примеры говорят, что сходство со Словом Ипатьевской летописи обнаруживается на всем протяжении текста, и оно может быть объяснено использованием летописи автором Игоревой песни. Большая часть характерной совпадающей лексики при этом отсутствует в Задонщине.

Недавно Ю. М. Лотман в весьма содержательной работе попытался взглянуть на Слово о полку Игореве с точки зрения модели мира, которой, на его взгляд, соответствует этот памятник, т. е. с точки зрения древнерусских понятий. Этот подход в целом представляется заслуживающим всяческого внимания. «Термины и понятия, — писал Ю. М. Лотман, — получают смысл лишь в отношении к той модели мира, частью которой они являются».[Лотман Ю. М. Об оппозиции «честь»-«слава» в светских текстах Киевского периода//Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 109.] Это глубоко верное наблюдение автор попытался подкрепить анализом понятий «честь» и «слава» в Слове о полку Игореве на фоне разбора моделей Древней Руси и России XVIII в. Напомню вкратце его выводы. По Ю. М. Лотману, «слава» всегда в памятниках светской литературы Киевского периода прилагалась к князьям-сюзеренам, тогда как «честь» всего-навсего «атрибут младшего феодала». Ее получают от старшего на иерархической лестнице, и она всегда имеет материальное выражение.[Лотман Ю. М. Об оппозиции «честь»-«слава» в светских текстах Киевского периода//Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 103.]

«Мы не можем привести, — пишет Ю. М. Лотман, — светского текста той поры, в котором они (эти понятия.—А. 3.) были бы взаимозаменимы, сочетались бы с одинаковым идейно-терминологическим окружением».[Лотман Ю. М. Об оппозиции «честь»-«слава» в светских текстах Киевского периода//Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 100.] Это целиком соответствует Слову о полку Игореве, где «противопоставление „славы“ и „чести“ касается самой сущности идейной концепции автора».[Лотман Ю. М. Об оппозиции «честь»-«слава» в светских текстах Киевского периода//Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 107.] С другой стороны, «понятия „честь“ и „слава“ в модели мира русского XVIII века приобрели совершенно иное значение», в частности «честь» тогда «воспринимается как нечто более высокое, чем „слава“».[Лотман Ю. М. Об оппозиции «честь»-«слава» в светских текстах Киевского периода//Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 110.] Если так, то Слово о полку Игореве не могло быть составлено в XVIII в., так как «фальсификация литератором конца XVIII века русской модели мира представляет собой задачу невыполнимую».[Лотман Ю. М. Об оппозиции «честь»-«слава» в светских текстах Киевского периода//Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 109. Чисто умозрительно (а потому не заслуживает специального разбора) категорическое утверждение А. Г. Кузьмина, что «княжеская „слава“ включает в себя и обычную рыцарскую „честь“, так же, как рыцарская „честь“ содержит в себе элемент „славы“» (Кузьмин. Ипатьевская летопись. С. 86).]

Разберем все положения автора.

Прежде всего Ю. М. Лотман не доказал своего главного тезиса о социальном различии в употреблении понятий «честь» и «слава» в памятниках древнерусской литературы. Он просто не привел ни одного примера, где бы «славе» сюзерена противостояла «честь» вассала. Наблюдение же о том, что «честь» всегда имеет материальное выражение, Ю. М. Лотман подкрепляет ссылкой на «Историю Иудейской войны». Однако здесь словом «честь» переводится не только «награда», но вообще «радость» («и усрѣтоша сопфориане с честию и с похвалами»).[Мещерский Н. А. История Иудейской войны Иосифа Флавия в древнерусском переводе. М.; Л., 1958. С. 80.] В древнерусских памятниках «дары» и «честь» часто различаются друг от друга.[Например, под 1187 г. Ростислав отпустил бояр «с великою честью и дары многими ода-ривъ»: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 658.] Примеры эти приводит сам Ю. М. Лотман. Но вот он интерпретирует следующий текст записи писца под 1377 г.: «Христосъ… ему же слава и держава и честь и покланянье».[ПСРЛ. Л., 1927. Т. 1, вып. 2. Стб. 488.] По Ю. М. Лотману, сюзерен соотносится с «державой» и «славой», а вассал — с «поклонением» и «честью». Отсюда «Христу приписывается вся совокупность почета, возможного в феодальном обществе, причем каждому уровню почести соответствует степень власти».[Лотман Ю. М. Об оппозиции… С. 105.] Можно согласиться, что, по мысли летописца, Христу соответствует «вся совокупность почета», но при чем тут сюзерен и вассал? Ни в каком отношении к Христу эти понятия не находятся.

По Ю. М. Лотману, переводчик «Иудейской войны» отделяет «славу» от «чести». Он ссылается на текст: «старейшему бо възрастъ подавають цесарьство, и меншима благородство».[Мещерский Н. А. История Иудейской войны… С. 212.] Ни о какой «славе» и «чести» тут и речи нет. Вот и все доводы, приведенные Ю. М. Лотманом в подкрепление своей схемы о «чести» и «славе» в Древней Руси. Недостаточность их, на наш взгляд, очевидна.

Но вопрос может быть решен при систематическом обследовании памятников древнерусской литературы, где изучаемые Ю. М. Лотманом понятия — частые гости. Словосочетание «чти и славы» принадлежит к традиционным воинским формулам, которыми заполнены русские летописи. Оно, как показала В. П. Адрианова-Перетц, «в литературе XI–XII вв. прочно держится в разных жанрах».[Адрианова-Перетц. «Слово» и памятники. С. 68.] Никаких различий в употреблении этой формулы по отношению к князьям-сюзеренам и вассалам нет. «Слава» и «честь» распространяются на них в полной мере. По лаврентьевскому рассказу, «Олгови внуки» во время похода на половцев 1185 г. говорили: «возьмем до конца свою славу и ч(ес)ть».[ПСРЛ. Т. 1, вып. 2. Стб. 398.] В 1146 г. князь Изяслав «с великою славою и честью въѣха в Киевъ».[ПСРЛ. Т. 2, вып. 2. Стб. 327.] Эта формула повторяется в Ипатьевской летописи под 1151, 1152, 1159, 1174 гг. В 1120 г. князь Юрий Владимирович «приде по здорову с честью и славою».[ПСРЛ. Т. 2, вып. 2. Стб. 286. Сходно под 1171 г.] В 1187 г. князь Святослав «возвратишася во свояси со славою и честью».[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 659.] Та же формула под 1142, 1183, 1193 гг. В 1178 г. князь Мстислав «сѣде на столѣ дѣда своего и отца своего со славою и с честью великою».[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 607.] Аналогичная формула под 1159, 1195 гг.