Ирина Семашко - 100 великих женщин
Готово. Какую фамилию сохраняете?"
Это не строки из фельетона советских времён, это эпизод из сценария так и не созданного фильма «Женщины» Эсфири Шуб, причём, заметим, фильма документального.
В тридцатые годы, уже будучи известным режиссёром, Эсфирь пытается осмыслить судьбу женщины в родной стране, средствами кинематографа она хочет нарисовать обобщённый портрет «девчат» её времени. Где-то внутри, подспудно её творческое начало требует глубокого осознания вечных человеческих проблем, настоящих ценностей, но увы… Из-под пера выходит очередной миф, схема идеального робота, призванного служить Великому Государству.
Эсфирь, как и многие «железные женщины», её современницы, была подлинной дочерью революции. Уроженка Черниговской губернии, она происходила из местечковой еврейской семьи и, конечно, испытала все тяготы подобного положения. Только личное вмешательство отца позволило Эсфирь стать слушательницей Московских высших женских курсов. В качестве будущей специальности Шуб выбрала русскую литературу. Вместо сердечных курсистки того времени занимались смутами общественными. Не стала исключением и юная Эсфирь, азартно ринувшаяся в назревающий революционный вихрь. С подружками они шептались о подпольных организациях, трепетно, но весьма неопределённо обсуждали «борьбу за свободу». «"Пуришкевич" — было самым обидным словом», — вспоминала позже Эсфирь. Её самым любимым поэтом стал Маяковский, необычный, такой «свой», такой современный.
После революции Эсфирь со своим гуманитарным образованием оказалась в затруднительном положении. Таковые специалисты молодому социалистическому государству не требовались, и девушка от нечего делать стала исправно посещать занятия пролетарских поэтов. Было, конечно, интересно — стихосложение преподавал сам Андрей Белый, но вскоре Эсфирь поняла, что и здесь её способности и наклонности вряд ли пригодятся. Она не писала стихов, не интересовалась теорией искусства, не пробовала себя в критике. Было от чего впасть в уныние.
Эсфирь спасло только то, что столица решением новой власти переехала из Петрограда в Москву, и на этой почве, как грибы после дождя, стали множиться разнообразные бюрократические организации. В одну из них — Театральный отдел Наркомпроса (ТЕО) — и направила свои стопы Эсфирь в поисках работы.
Осенью 1918 года Шуб зачислили в штат ТЕО на должность секретарши. Каких только деятелей русской культуры не перевидала тогда Эсфирь! И Станиславский, и Маяковский, и Мейерхольд, и Есенин, и даже сам Федор Шаляпин пожаловал однажды в Наркомпрос в широкополой фетровой шляпе. Однажды в ТЕО заглянул и Сергей Михайлович Эйзенштейн. Он желал поступить художником в театр и стать учеником Мейерхольда. Эсфирь поделилась с молодым человеком своей мечтой о кинематографе. Эта таинственная муза постепенно все больше и больше притягивала к себе девушку. Эсфирь казалось, да так оно, вероятно, тогда и было, что кино — единственное искусство, которое может передать напряжённую динамику революции, что только оно утолит её жажду быть на переднем крае жизни, в гуще событий. Эйзенштейн слушал Эсфирь заинтересованно, хотя по-прежнему продолжал бредить театром. Последнее обстоятельство, правда, не помешало ему уже скоро изменить любимой музе, а с Шуб они стали друзьями на долгие годы.
Итак, в 1922 году Эсфирь пришла в фотокиноотдел, вскоре реорганизованный в Госкино, и попросилась на должность заведующей перемонтажом и редактором надписей фильмов. Она мало себе представляла новую работу, но на этот раз интуиция Шуб не подвела. Это, как оказалось впоследствии, для неё стало самым верным жизненным решением.
Пример Эсфирь Шуб, её жизненный успех, можно смело представить как иллюстрацию давно затёртого выражения: не место красит человека… Вот уж поистине, чего могла ожидать молодая женщина на такой скромной должности? Не актриса, не режиссёр, не оператор и даже не в съёмочной группе, где всё-таки сохранялись бы надежды обрести перспективные знакомства. Эсфирь каждый день приходила в полутёмную комнатку с монтажным столом в углу, брала ножницы и в одиночестве или с напарницей принималась за плёнку. Прокатные конторы Госкино были полны отечественных и зарубежных фильмов, плохо, кустарно смонтированных в «ателье», либо с такими сюжетами, которые, по разумению советской цензуры, требовали значительных купюр.
Первым фильмом, подготовленным Эсфирь к прокату, был авантюристический американский детектив, чуть ли не в пятидесяти роликах — «Серая тень». В руках Шуб перебывали десятки ковбойских, комедийных, приключенческих, драматических лент, которые она с яростным азартом резала и склеивала по-своему, сочиняла заново сюжеты. В запасниках проката Эсфирь разыскала маленькие ролики с участием Чарли Чаплина. Массовый зритель в России в начале 1920-х годов почти не знал этого имени. Шуб с восторгом отсмотрела найденные кадры и собрала из разрозненных роликов сюжет, пародирующий оперу «Кармен», сама придумала надписи, и успех превзошёл все ожидания. Зрители много смеялись, валом валили посмотреть на новую звезду, и это был едва ли не первый фильм на советском экране с участием Чарли Чаплина.
Эсфирь настолько увлеклась новым делом, что принесла в собственную квартиру монтажный стол, маленький проекционный аппарат, короткие ролики из разных фильмов и по вечерам с энтузиазмом создавала новые этюды, причудливо склеивая кадры. Часто к Эсфирь захаживал и Эйзенштейн, который в то время служил в Пролеткульте театральным режиссёром, и тогда они сообща принимались кромсать плёнку, не замечая, за этим весёлым занятием как бежит время. Однажды они вместе с Сергеем Михайловичем перемонтировали многосерийный немецкий фильм «Доктор Мабузо», который с успехом пошёл в прокате.
Постепенно за монтажным столом Эсфирь Шуб становится признанным профессионалом, к ней идут за советом, она развила в себе феноменальную память на кадры, научилась видеть тончайшие переходы планов и слышать особую гармонию кинематографического ритма, но самое главное, она поняла магическую силу ножниц. В кино все ещё начиналось, ещё не были сняты фильмы великими итальянцами, ещё не изощрялись в спецэффектах голливудцы, — да что там! — ещё «великий немой» не заговорил. Сколько открытий ждало того, кто брал в руки съёмочную камеру и садился за монтажный стол! Эсфирь изучала неизведанную территорию кино с огромным интересом, каждый день изобретая что-то новое.
Она стала посещать лабораторные занятия мастерской Кулешова, который к тому времени уже был признанным в мире экспериментатором в монтаже, и вскоре Эсфирь перевели на новую работу в настоящую киностудию. Теперь она больше не собирала фильмы из разрозненных кусков. Впервые она держала в руках плёнку со многими дублями, снятую по сценарию, впервые она имела дело с режиссёрами, стремясь воплотить их замысел. Во время работы над фильмом режиссёра В. Шкловского «Крылья холопа» Эсфирь обратила внимание на выражение глаз артиста Леонидова, когда вспыхивала осветительная аппаратура. Обычно этот «рабочий» метраж отрезался в процессе монтажа, но взгляд Леонидова в этих кадрах потрясал своей достоверностью и трагической силой, и Эсфирь задумала использовать их для выявления смыслового рисунка роли Ивана Грозного. Предложение Шуб с восторгом принял режиссёр, с тех пор Эсфирь стали приглашать в павильон во время съёмок и советоваться с ней.
Наконец-то Эйзенштейн оставил театр и предложил Шуб работать над режиссёрским сценарием своего первого фильма «Стачка». Казалось, судьба Шуб в кинематографе определялась наилучшим образом, она могла бы удачно сотрудничать с талантливым режиссёром, самой снимать игровые фильмы. Но Эсфирь искала свой путь, её неудержимо влекло всё, что было связано с самой живой, горячей действительностью. Она познакомилась с Дзигой Вертовым, который в конечном счёте, и помог ей выбрать своё место в кинематографе. Этот талантливый новатор и изобретатель искал новые средства выражения в хронике, в кинодокументе, и именно документальное кино увлекло Шуб.
Надо сказать, что к неигровым фильмам в те годы было отношение весьма пренебрежительное. Конечно, уже все понимали, сколь бесценны кадры хроники, запечатлевшие великие исторические события или знаменитых людей, но нельзя же к документу относиться как к произведению искусства, нельзя же, в самом деле, с помощью документа выразить собственные взгляды. Но, посмотрев фильм Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин», Эсфирь, потрясённая, задумалась: а разве невозможно о той же истории рассказать художественно, без помощи актёров, с реальными действующими лицами. Шуб часами просматривала хоть и некачественные, но такие захватывающие хроникальные кадры дореволюционной России, Первой мировой войны, февральского переворота. Эти истёртые плёнки волновали Эсфирь, заставляли лихорадочно мыслить, придумывался сценарий о великой эпопее России в начале века. Неожиданно Шуб узнала, что последний царь Николай II имел своего кинооператора и много снимался. Как найти эти хроники? Кто даст время на их поиск?
