Сергей Кара-Мурза - Крах СССР
Говоря о «катастрофах, вызванных ускоренной индустриализацией», критики советской экономики сразу же забывают о них, когда хотят показать неэффективность плановой системы с другой стороны— через отсталость советской технологии в сравнении с западной или через низкий уровень потребления в стране. Бывает, один и тот же экономист в одной и той же статье видит дефект советской системы в том, что она провела слишком форсированную ускоренную индустриализацию, и одновременно в том, что индустриализация была недостаточно форсированной и не вывела СССР на уровень США. Такова диалектика антисоветского мышления.
Особо наглядны разрывы в логике и «обратных связях», когда само планирование трактуется как «гигантский механизм по растрате усилий и ресурсов». Вспомним реальность России 20–30-х годов XX в. и представим себе альтернативу плановой экономике. Предположим заведомо невозможное: после Гражданской войны в России установилась экономика свободного капиталистического рынка. Результат нетрудно смоделировать, и вряд ли кто-нибудь всерьез сомневается в том, что в реальных условиях разрухи, отсутствия капиталов, огромного внешнего долга и хронического аграрного перенаселения (нехватки земли для экстенсивного земледелия) первым результатом стала бы длительная массовая безработица невиданных масштабов. Вот это действительно было бы «гигантским механизмом по растрате ресурсов», несопоставимым по своей разрушительной силе с дефектами планирования.
Этой безработицы удалось избежать именно потому, что путем планового распределения ресурсов, не подчиняющегося локальным экономическим критериям (прибыль), огромные массы людей были вовлечены в строительство заводов, каналов, железных дорог, хотя бы с помощью «неэффективного» ручного труда. С помощью планирования этим людям было обеспечено скромное, но достойное существование и возможность учиться. А затем, опять-таки вопреки экономическим критериям рынка, на заводах было установлено самое современное по тем временам оборудование, которое бывшие крестьяне сначала нещадно ломали. Все это сточки зрения рынка совершенно иррационально, а с точки зрения страны в целом было национальным спасением и средством избежать огромных страданий.
Могли ли согласиться с нарастающей безработицей и социальным расслоением миллионные массы красноармейцев, воевавших под знаменем уравнительного идеала («против эксплуатации»)? Ни в коем случае. Достаточно сказать, что даже введение НЭП, т. е. строго дозированное и контролируемое допущение рыночной экономики, вызвало не только волну самоубийств, но и возникновение вооруженных банд из красных ветеранов Гражданской войны.
Нет смысла спорить о нюансах, ошибках и перегибах. Не в них суть. Важно, что в целом принятый при планировании приоритет социальных критериев над экономическими и долгосрочных целей над краткосрочными не был «очевидно иррациональным», Потому-то эта политика и была поддержана населением. Сама история провела объективный экзамен: войну против СССР нацистской Германии, использующей промышленность почти всей Европы. Имеются достаточно точные, проверенныё немецкими «экспертами» данные о количестве и качестве советского вооружения и военных материалов. Исходя из этих данных нетрудно рассчитать реальные темпы роста промышленности, образования и культуры в СССР за 30-е годы XX в.
Сдвиг интеллигенции к идее перестройки народного хозяйства и перехода к частному предпринимательству происходил быстро и вопреки установкам основной массы населения. Это отражено в большом докладе ВЦИОМ под ред. Ю. Левады «Есть мнение» (1990) [58]. Прямых вопросов об отношении к отказу от планового хозяйства социологи ВЦИОМ в 1989 г. еще не ставили, а «прощупывали» это отношение с помощью косвенных вопросов. В общем, вывод был таков: «Если среди респондентов пресс-опроса [т. е. опросы интеллигенции через «Литературную газету». — С. К.-М.] за новые экономические отношения высказываются до 1/3 ответивших, то по стране их доля снижается в 3–4 раза, т. е. значительная часть населения не принимает непривычных путей развития, рыночных механизмов и отношений, основанных на индивидуальной инициативе и выгоде» [58, с. 69].
Надо заметить, как уклончиво трактуют результат социологи ВЦИОМ. Новых экономических отношений «не принимает» не значительная часть населения, а подавляющее большинство — более 90 % (если же из выборки общего опроса удалось бы отделить ответы 17 % интеллигентов, то доля «непринимающих» стала бы больше 95 %).
Опрос показал наличие глубокого раскола в советском обществе. Две его части видели реформу в разном свете — прозорливость основной массы населения сопровождалась неспособностью влиятельной трети интеллигенции предвидеть последствия своих устремлений. Красноречиво отношение к трем проектам преобразований (в скобках приведена доля поддержавших эти проекты по порядку):
— внедрить частное предпринимательство;
— привлечь иностранный капитал;
— развивать кооперативы.
Во всесоюзном опросе в выборке всего населения эти проекты нашли самую большую поддержку у технической интеллигенции, студентов и у самих кооператоров (20,12 и 8 %)[83]. А среди, читателей «Литературной газеты», в пресс-опросе, эта поддержка составила 32,6, 30,2 и 18 %. Отношение рабочих, независимо от квалификации, было отрицательным (поддержали 10,8, 6,4 и 5,6 %). Резко отрицательное отношение ко всем трем проектам выразили военные и юристы, категорически отрицательное — колхозники и сельские механизаторы (поддержали 3, 0 и 3 %), а также пенсионеры[84].
В общем, вывод авторов книги таков: «Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к установлению рыночных отношений, являются по преимуществу Представители молодой технической и инженерно-экономической интеллигенции, студенчество, молодые работники аппарата и работники науки и культуры» [58, с. 83].
Масса явно не желала капитализма, и ее надежды на улучшение вытекали из того, что советская власть не позволит произойти такому перевороту, чреватому разрушением хозяйства. Можно сказать, что выбор большинства народа был фундаментально верен, но ошибочен на уровне политики: КПСС обманула их ожидания и «сдала» страну. Иное дело у интеллигенции: она хотела капитализма и ждала его от бригады Горбачева — Ельцина. Она не ошиблась политически, но ее ошибка на фундаментальном уровне грандиозна. «Капитализм» разрушил отечественное хозяйство и оставил подавляющее большинство населения, включая большинство интеллигенции, у разбитого корыта.
Приватизация промышленности. Во время перестройки была разработана доктрина приватизации промышленности, которая была реализована (по-разному в разных союзных республиках) уже после формальной ликвидации СССР. Над доктриной работали несколько групп специалистов, хотя гласности эта работа не предавалась и научных дискуссий не велось.
В мае 1991 г, был представлен проект закона СССР «О разгосударствлении и приватизации промышленных предприятий». Готовился он в особо закрытом порядке и появился неожиданно. Все попытки организовать обсуждение в печати или хотя бы в руководящих органах КПСС были блокированы (этого не могли добиться даже «консервативные» члены Политбюро).
В принципе, уже принятие этого закона означало бы фактическую ликвидацию СССР и его общественного строя. СССР как союз народов был собран и стоял на принципе общенародной собственности и всеобщего труда всех граждан. Это был не только механизм, обеспечивающий и воспроизводящий все социальные отношения и права граждан, но и важнейший символ «общего дела» и общей исторической судьбы. Таким образом, этот закон в равной степени подрывал основы и советского народного хозяйства, и социальной системы, и государства СССР.
Что главной целью приватизации в СССР и странах СЭВ было разрушение политической системы блока государств, противостоящих Западу в холодной войне, в самой западной прессе говорилось совершенно открыто— наша отечественная интеллигенция не могла этого не видеть. Накануне обсуждения закона о приватизации в Верховном Совете СССР можно было прочитать такие сообщения: «Западные правительства и финансовые институты, такие как Международный валютный фонд и Всемирный банк, поощряли восточноевропейские правительства к распродаже государственных активов… Со своей стороны, правительства [стран СЭВ] рассматривали приватизацию как средство разрушения базы политической и экономической власти коммунистов. Это было лейтмотивом предвыборных кампаний, прокатившихся по всей Восточной Европе в прошлом году» [54].
В июне Закон был проведен через голосование в ВС СССР практически без прений (возразить, причем только с места, смог лишь депутат Л.И. Сухов, таксист с Украины). Еще более радикальный закон был принят в ВС РСФСР (на деле и он не выполнялся, приватизация проводилась по Указу)[85], Все экономические, социальные и культурные последствия этого шага, ставшие очевидными через 3–4 года, были точно предсказаны экспертами в мае 1991 г.
